Агата Кристи - Зернышки в кармане. … И в трещинах зеркальный круг (сборник)
— Доктор Гилкрист? Я главный инспектор Дермот Крэддок. Можно с вами пару слов наедине?
Доктор кивнул. Свернув в коридор, он прошел его почти до конца, толкнул какую-то дверь и пригласил Крэддока войти.
— Здесь нам никто не помешает.
Это, вне сомнения, была собственная комната доктора, очень удобная и хорошо обставленная. Доктор Гилкрист указал гостю на стул и уселся сам.
— Насколько я понял, — начал Крэддок, — мисс Марина Грегг сейчас не в состоянии отвечать на вопросы, таково ваше профессиональное мнение. Но, собственно говоря, доктор, что с ней?
Гилкрист чуть пожал плечами.
— Нервы, — ответил он. — Если вы начнете сейчас задавать ей вопросы, через десять минут она будет на грани истерики. Я не могу этого позволить. Можете прислать сюда врача из полиции, я с удовольствием изложу ему свою точку зрения. И на дознании она не могла быть по этой же причине.
— И долго она пробудет в таком состоянии?
Доктор Гилкрист взглянул на него и улыбнулся. Улыбка была располагающая.
— Если вас интересует мое мнение, — сказал он, — мнение не врача, а человека, максимум через два дня она не просто захочет видеть вас, она сама попросит послать за вами. Она захочет спрашивать. Захочет отвечать. Так уж они устроены! — Он наклонился вперед: — Сейчас, главный инспектор, попытаюсь вам втолковать, почему эти люди ведут себя именно так, а не иначе. Жизнь в мире кино — это непрерывный стресс, и чем больший успех выпадает на твою долю, тем сильнее стресс. Вся твоя жизнь, с утра до ночи, как на ладони. Всему миру все о тебе известно. А когда идут съемки, когда ты работаешь, — это изнурительный труд, и опять-таки целыми днями. Приезжаешь на съемочную площадку утром, садишься и начинаешь ждать. Скажем, эпизод у тебя в этот день небольшой, но его переснимают снова и снова. Так ведь его еще надо отрепетировать! А репетировать часто приходится по кусочкам. В фильме-то все получится вполне достоверно и последовательно. Но во время съемки этой последовательности нет и в помине. Так что дело это изнурительное, однообразное. После такого дня ты как выжатый лимон. Живешь, конечно, в роскоши, пожалуйста тебе и успокоительное, и ванны, и кремы с пудрами, и врач по первому зову, и расслабляйся, тут тебе и вечеринки, и с народом общайся сколько влезет, но вся твоя жизнь — как на ладони. И тихо и спокойно наслаждаться жизнью — это дудки. Ты и расслабиться по-настоящему не можешь.
— Понимаю, — сказал Дермот. — Да, я все это понимаю.
— И еще, — продолжал Гилкрист. — Если вы ступили на эту стезю и если как творческая личность вы чего-то стоите, вам обязательно присуще одно свойство. Эти люди — знаю по личному опыту — чересчур чувствительны, уязвимы, их все время мучает неуверенность в себе. Это жуткое чувство — ты все время сомневаешься, вдруг ты не тянешь, не способен на то, что от тебя требуется. Говорят, актеры и актрисы — народ тщеславный. Это неправда. Никакого самолюбования тут нет, а есть вопрос, который все время давит на тебя как пресс: все ли у меня в порядке, достаточно ли я хорош? И тебе нужно самоутверждаться постоянно. Выслушивать чьи-то похвалы, слова восхищения. Спросите Джейсона Радда. Он вам скажет то же самое. Им надо дать почувствовать, что эта задача им по плечу, уверить, что никто другой этого лучше не сделает, терпеливо настраивать их, все время подбадривать — пока не добьешься желаемого результата. И все равно они никогда в себе не уверены. И поэтому любой или любая из них, если выражаться языком простым и житейским, — это комок нервов. Сплошь оголенные нервы. И чем хуже у них обстоит дело с нервами, тем лучше они работают.
— Интересно, — пробурчал Крэддок. — Очень интересно. — После паузы он добавил: — Хотя мне не совсем ясно, почему вы…
— Я хочу, чтобы вы поняли, что за человек Марина Грегг, — пояснил Морис Гилкрист. — Ее фильмы вы, конечно, видели.
— Актриса она замечательная. Просто замечательная. И личность, и собой хороша, и человек приятный.
— Да, — согласился Гилкрист, — это все при ней, но ей приходится расходовать массу сил, физических и душевных, чтобы быть тем, кто она есть. В результате нервы ее истерзаны в клочья, и физически крепкой ее не назовешь. Такой крепкой, какой хотелось бы. Да и темперамент у нее будто качели — то впадает в отчаяние, то радуется, как малое дитя. И с этим она ничего поделать не может. Уж такая она есть. За свою жизнь она изрядно настрадалась. В большой степени по собственной вине, это факт, но и не только. Ни в одном из браков она не была счастлива, разве что в нынешнем. Сейчас она замужем за человеком, который ее нежно любит и любил многие годы. Эта любовь для нее — настоящее пристанище, в ней она находит радость и счастье. По крайней мере сейчас. Трудно сказать, долго ли это протянется. Беда в том, что ей присущи только два состояния. Либо она думает, что наконец-то нашла то самое место или наступил тот самый момент в жизни и теперь сбудутся все сказочные мечты, ничто больше не омрачит ее счастья и небо всегда будет безоблачным. Либо она пребывает в растерзанных чувствах, жизнь ее разбита, любви и счастья никогда не было, нет и не будет. — Он сухо добавил: — Пришвартуйся она где-то посредине — и жить ей стало бы много легче. Но мир потерял бы чудесную актрису.
Он смолк, но и Дермот Крэддок хранил молчание. Он думал: с какой стати Морис Гилкрист все это ему рассказывает? Зачем так подробно анализирует личность Марины Грегг? Между тем Гилкрист выжидательно смотрел на него. Словно убеждал задать один конкретный вопрос. Интересно, какого именно вопроса он ждет? Медленно, как бы нащупывая почву под ногами, Дермот произнес:
— Эта трагедия на нее сильно подействовала?
— Да, — подтвердил Гилкрист. — Очень.
— Сильнее, чем можно было ожидать?
— Ну, это как посмотреть, — уклонился доктор Гилкрист.
— А как можно посмотреть?
— Надо выяснить, что именно на нее так подействовало.
— Ну… — Дермот продолжал искать почву под ногами. — Ее потрясла эта внезапная смерть в самый разгар приема.
На лице собеседника, однако, не дрогнул ни один мускул.
— Может быть, — предположил Дермот, — тут нечто большее?
— Разумеется, нельзя сказать наверняка, как люди будут реагировать на те или другие события. Нельзя, даже если ты хорошо их знаешь. Всегда возможен сюрприз. Марина могла отнестись к этому вполне спокойно, без особых эмоций. Человек она отзывчивый. Могла бы, к примеру, воскликнуть: «Ах, бедняжка, какая трагедия! Как такое могло случиться?» Вполне могла выказать сочувствие, но сильно не расстроиться. В конце концов, смерть на киношной вечеринке — не такая уж большая редкость. Или, будь обстановка достаточно будничной, могла бы предпочесть — на уровне подсознания — окрасить все в драматические тона. Скажем, закатить сцену. Могла быть и другая причина.
Дермот решил взять быка за рога.
— Я бы хотел, — сказал он, — услышать ваше настоящее мнение.
— Не знаю, — последовал ответ. — С уверенностью ничего сказать не могу. — Чуть помолчав, он добавил: — Вы ведь знаете, существует профессиональная этика. Между врачом и пациентом есть определенные отношения.
— Она вам что-то сказала?
— Ну, вот так конкретно — нет.
— А эту женщину, Хитер Бэдкок, Марина Грегг знала? Раньше они встречались?
— Я думаю, она для нее была человеком из толпы, не более, — сказал доктор Гилкрист. — Нет. Дело не в этом. На мой взгляд, Хитер Бэдкок тут вообще ни при чем.
— А этот препарат, «Калмо»? — спросил Дермот. — Марина Грегг сама его иногда принимает?
— Принимает, и еще как. Впрочем, как и все, кто ее окружает. Элла Зелински, Хейли Престон, да что там, половина студии — сейчас это модно. Таких лекарств нынче развелось множество. Одно надоест — люди переходят на другое, поновее, и считают, что оно — просто чудо, оно-то и приводит тебя в норму.
— А на самом деле?
— Лишь отчасти, — сказал Гилкрист. — Свое дело эти средства делают. Успокаивают вас или, наоборот, бодрят, помогают вам осилить что-то, на что вы, как вам казалось, не способны. Я не прописываю подобные лекарства часто, но если их принимать в нормальных дозах, они неопасны. Людям, которые не могут помочь себе сами, они помогают.
— Хотел бы я знать, — сказал Дермот Крэддок, — что именно вы мне пытаетесь втолковать.
— Я пытаюсь решить для себя, — ответил Гилкрист, — в чем именно состоит мой долг. Представьте, его можно трактовать двояко. Есть долг доктора по отношению к своему пациенту. То, чем пациент с ним делится, должно оставаться между ними. Но есть и другая точка зрения. Вам может показаться, что пациенту угрожает опасность. И надо предпринять шаги, чтобы этой опасности избежать.
Он замолчал. Крэддок выжидательно смотрел на него.
— Да, — решился доктор Гилкрист. — Кажется, я знаю, как поступить. Я должен просить вас, главный инспектор Крэддок, сохранить в тайне все, что я сейчас скажу. Не от ваших коллег, разумеется. А от внешнего мира, в особенности от людей, которые находятся в этом доме. Согласны?
