Гастон Леру - Тайна желтой комнаты
— Да! Я уже сделал вывод относительно событий в загадочной галерее, однако пенсне, объясняющее причину возвращения Ларсана в спальню мадемуазель Станжерсон, еще не было найдено… К тому же подозрение мое основывалось на чисто математических расчетах, а мысль о Ларсане-убийце казалась мне настолько чудовищной, что, прежде чем развивать ее дальше, я решил дождаться вещественных доказательств. И все-таки мысль эта не давала мне покоя, поэтому порой я заговаривал с вами о полицейском так, что вы должны были бы задуматься кое о чем. Прежде всего я уже не упоминал о его добрых намерениях и лучших побуждениях и не говорил вам, что он заблуждается. Обсуждая с вами его методы работы, я называл их прискорбными и не скрывал своего презрения к Ларсану; вам казалось, что в этом выражалось мое отношение к нему как к полицейскому. Ничего подобного. Я подозревал в нем бандита, и в этом все дело, этим-то и объяснялось мое отношение к нему… Вспомните, перечисляя улики, выдвигавшиеся против господина Дарзака, я сказал: «Все это как будто бы подтверждает гипотезу великого Фреда, которую лично я считаю ложной. Она-то и ввела его в заблуждение…» И еще добавил — тоном, который должен был бы по меньшей мере удивить вас: «А теперь остается выяснить, действительно ли эта гипотеза вводит в заблуждение Фредерика Ларсана. Вот в чем вопрос! Именно в этом, и только в этом!» Мои последние слова: «Вот в чем вопрос! Именно в этом, и только в этом!» — должны были заставить вас призадуматься; в них, в этих словах, и выражались мои сомнения. А взять, например, такую фразу: «Действительно ли эта гипотеза вводит его в заблуждение?» Что она означала? Если сам он не ошибается, стало быть, его гипотеза призвана ввести в заблуждение нас! Я смотрел на вас в этот момент, а вы даже не дрогнули и так ничего и не поняли… Говоря откровенно, я был рад этому, потому что, до того как нашлось пенсне, я не мог относиться к мысли о преступности Ларсана иначе, чем как к абсурдной гипотезе… Но зато после того, как было обнаружено пенсне, объяснившее мне причину возвращения Ларсана в спальню мадемуазель Станжерсон… Вспомните мою радость, мои восторги… О, я-то отлично это помню! Я как безумный бегал по комнате и кричал: «Великий Фред! Клянусь вам, я его обставлю… да еще как!» Слова эти, безусловно, относились к бандиту. И вспомните еще: в тот вечер, когда господин Дарзак поручил мне охранять спальню мадемуазель Станжерсон, я до десяти часов преспокойно ужинал вместе с Ларсаном, не принимая никаких мер предосторожности, — пока он был рядом, мне нечего было беспокоиться! И в этот момент, дорогой друг, вы опять-таки могли бы догадаться, что только этого человека я и опасаюсь… А вспомните мои слова о Фредерике Ларсане, сказанные в ту минуту, когда мы с вами говорили о скором появлении убийцы: «Ну ничего, если сейчас его нет, ночью-то, я уверен, он будет!..»
Однако есть одна существенная деталь, которая могла бы и, безусловно, должна была бы полностью и сразу же просветить нас относительно личности преступника, деталь, которая с головой выдавала Фредерика Ларсана и которую мы с вами оставили без внимания!.. Неужели вы забыли историю с тростью?
Да, кроме логических рассуждений, призванных разоблачить Ларсана в глазах любого здравомыслящего человека, была еще эта история с тростью, которая должна была бы изобличить его в глазах любого наблюдательного человека.
Так знайте же: я был крайне удивлен, когда во время следствия Ларсан не воспользовался тростью в качестве обвинения против господина Дарзака. Ведь трость эта была куплена вечером, в самый день преступления, причем приметы купившего ее человека полностью соответствовали внешности господина Дарзака. И представьте себе, я спросил у Ларсана, прежде чем он исчез, укатив на поезде, я спросил у него, почему он не использовал эту трость в качестве улики. Он ответил мне, что вовсе не собирался этого делать, что не замышлял против господина Дарзака ничего такого, что было бы связано с этой тростью, и что в тот вечер в кафе Эпине мы с вами поставили его в крайне затруднительное положение, уличив во лжи. Помните, он говорил, что эту трость ему подарили в Лондоне, а, судя по марке, она была куплена в Париже! Почему же в тот момент, вместо того чтобы думать: «Фред лжет; он был в Лондоне; он не мог получить в подарок парижскую трость в Лондоне», мы с вами не сделали такого вывода: «Фред лжет. Он не был в Лондоне, раз купил эту трость в Париже»? Фред — обманщик, Фред, который в момент покушения, оказывается, находился в Париже! Да это сразу же должно было бы навести нас на мысль о его причастности к преступлению! И когда после расспросов в лавке Кассета вы узнали, что трость эта была куплена мужчиной, и одеждой, и внешним видом напоминавшим господина Дарзака, а со слов самого господина Дарзака мы знали, что он не покупал никакой трости, хотя после истории с почтовым отделением № 40 нам уже было известно, что в Париже есть человек, подделывающийся под Дарзака, и мы задавались вопросом, кто же этот человек, который, приняв вид Дарзака, является вечером в день преступления в лавку Кассета и покупает трость, которую затем мы видим в руках у Фреда, — почему, почему, почему же тогда мы не сказали друг другу: «Но… но позвольте… а что, если этот незнакомец, принявший вид Дарзака и купивший трость, оказавшуюся в руках у Ларсана… что, если… что, если… это и есть сам Фред?..» Разумеется, то обстоятельство, что он служил в полиции, отнюдь не благоприятствовало подобной гипотезе, и все-таки, после того как мы поняли, с каким ожесточением Фред нагромождает одну за другой улики против Дарзака и с какой яростью преследует несчастного, нас должен был бы поразить столь серьезный обман Фреда: у него в руках оказалась трость, которую он не мог получить в Лондоне. Пускай даже он нашел ее в Париже, обман с Лондоном все равно никуда не денешь. Все, даже его начальство, считали, будто он в Лондоне, а он в это время покупал трость в Париже! И еще одно обстоятельство: как же так получилось, что он ни разу не использовал эту трость, найденную будто бы у Дарзака, в качестве улики против него? Это объясняется весьма просто. Настолько просто, что мы с вами об этом не подумали… Ларсан купил трость после того, как был слегка ранен в руку выстрелом мадемуазель Станжерсон, с единственной целью: иметь опору, всегда держать ее в руках, чтобы даже случайно не открыть руку и не дать увидеть рану на ладони. Теперь понимаете, в чем дело?.. Вот что он сказал мне, этот Ларсан, и я припоминаю, как часто говорил вам, до чего мне кажется странным, что он никогда не расстается с этой тростью. За столом, когда мы вместе ужинали, он, едва выпустив из рук трость, сразу же хватался правой рукой за нож, который уже не выпускал. К сожалению, все эти детали всплыли в моей памяти уже после того, как я сделал окончательный вывод относительно Ларсана, и потому ничем не могли помочь мне. Так, например, в тот вечер, когда Ларсан сделал вид, будто его усыпили, и притворился спящим в нашем присутствии, я склонился над ним и незаметно проверил его ладонь. К тому времени на ней остался только пластырь, скрывавший рану, вернее, легкую царапину. Я понял, что теперь он вполне может утверждать, будто повредил руку как-нибудь иначе, и что револьверная пуля тут ни при чем. И все-таки в ту минуту для меня это был еще один осязаемый след, который отлично вписывался в круг моих рассуждений. Как сказал мне Ларсан, пуля лишь слегка задела ладонь, вызвав сильное кровотечение.
Если бы в тот момент, когда Ларсан обманул нас, мы проявили большую проницательность и он почувствовал бы опасность, то наверняка, чтобы сбить нас с толку и отвести от себя подозрения, вытащил бы на свет выдуманную нами историю, историю с тростью, найденной у Дарзака; однако события разворачивались настолько стремительно, что мы и думать забыли о трости! Тем не менее, сами того не подозревая, мы доставили немалое беспокойство Ларсану-Боллмейеру!
— Но, — прервал я его, — если, покупая эту трость, он не имел никакого злого умысла, зачем же в таком случае ему понадобилось преображаться в Дарзака? Надевать непромокаемый плащ, котелок и так далее?
— Да затем, что это было как раз после покушения, и, совершив преступление, он тут же снова принял облик Дарзака, который сопутствовал ему на протяжении всего этого дела, подкрепляя известный вам злой умысел! Вы, конечно, понимаете, что раненая рука сильно смущала его, и, оказавшись на улице Оперы, он вдруг решил купить себе трость и тут же осуществил это решение!.. А было восемь часов! Человек, похожий на Дарзака, покупает трость, которую я вижу в руках у Ларсана!.. А я, я, догадавшись, что к этому времени несчастье уже свершилось, вернее, только что свершилось, и будучи почти уверенным в невиновности Дарзака, я все-таки не подозреваю Ларсана!.. Да, бывают минуты…
