Майнет Уолтерс - Уздечка для сварливых
– Покажи, как сильно ты меня любишь, Джек. – Голос Джоанны, мягкий и немного хриплый, ласкал, словно любовница.
Его пальцы осторожно погладили ее белую шею. Как столь отвратительное создание может быть таким красивым? Она будто была насмешкой над чудом творения. Художник поднял вторую руку к серебристо-золотым волосам и, неожиданно схватив за пряди, резко дернул голову Джоанны назад, продолжая держать пальцы на горле.
– Вот как я тебя люблю.
– Мне больно. – В этот раз в ее голосе звучала тревога. Он еще сильнее потянул за волосы.
– Так мне нравится делать тебе больно, Джоанна.
– Я не понимаю, – крикнула она хрипло, потому что пальцы Джека сдавили ее гортань. – Что тебе нужно? – Тут Джоанна увидела что-то в глазах художника и на ее лице отразился ужас. – О Боже, это ты убил мою мать. – Она открыла рот для крика, однако из горла вырвался лишь легкий стон, когда он сильнее сжал ее шею.
– Извиняюсь, если до меня слишком долго доходит, – сказал Купер, – но я не понимаю, за что вы все же заплатили Джеймсу Гиллеспи десять тысяч фунтов. Если вы уже знали о связи от вашего мужа... – Он замолчал. – Судя по всему, это как-то связано с беременностью. О ней вы не знали?
Джейн сжала губы, пытаясь сдержать слезы.
– Я знала. Пол не знал. – Она снова глубоко вздохнула. – Я так долго держала все это в тайне. Я собиралась ему сказать, и все же удобный случай так и не представился. Так же как и с вашим констеблем. – В отчаянии она поднесла руки к губам. – Быть отцом. Это все, чего он хотел. Я молилась и молилась, чтобы у нас были дети... – Джейн замолчала.
Купер положил свою большую ладонь на ее руку. Он совершенно запутался и тем не менее не хотел слишком давить на женщину, боясь, что она откажется говорить дальше.
– Как вы узнали о беременности, если даже ваш муж не знал о ней?
– Мне сказала Матильда. Она позвонила и попросила приехать в Лондон, пригрозив, что, если я не приеду, вскоре весь Фонтвилль узнает о ней и Поле. Он написал ей несколько писем, и Матильда пообещала их обнародовать, если я не сделаю того, что ей нужно.
– Что же ей было нужно?
Джейн смогла выговорить, только через несколько секунд.
– Она хотела, чтобы я помогла ей убить ребенка, когда он родится.
– Господи Боже, – произнес Купер в ужасе. И, судя по всему, Джейн это сделала, иначе Джеймс Гиллеспи не мог бы ее шантажировать.
На гравийной дорожке послышались шаги, и зазвенел дверной звонок.
– Джоанна! – прокричал высокий нервный голос Вайолет. – Джоанна! Дорогая, с тобой все нормально? Мне показалось, я что-то услышала. – Когда ответа не последовало, она снова крикнула: – С тобой кто-то есть? Ответь, пожалуйста. – Ее голос стал еще выше. – Дункан! Дункан! Что-то произошло. Я уверена. Ты должен позвонить в полицию. Я собираюсь позвать кого-нибудь на помощь. – Ее шаги затихли, когда она побежала к воротам.
Джек посмотрел в искаженное от страха лицо Джоанны и с неожиданной нежностью опустил ее на ближайший стул.
– Ты этого не заслуживаешь, и все-таки тебе повезло больше, чем матери, – это все, что художник сказал перед тем, как выйти через заднюю дверь.
Джоанна Лассель еще кричала, когда Дункан Орлофф в состоянии полной паники кувалдой открыл дверь и приготовился встретить то, что ожидало его в холле «Кедрового дома».
– И вы ей помогли? – спросил Купер со спокойствием, которое скрывало его истинные чувства.
Джейн выглядела совершенно разбитой.
– Я не знаю, что она сделала, могу только догадываться. Она особенно не объясняла. Просто попросила украсть снотворное из аптеки моего отца. Она якобы не может спать. Я надеялась – я думала, – что она собирается убить себя, и обрадовалась. К тому времени я ее уже ненавидела.
– Итак, вы достали таблетки?
– Да.
– А она с собой не покончила.
– Нет.
– Но вы сказали, будто она хотела, чтобы вы помогли ей убить ребенка.
– Я так думала целых десять лет. – Долго сдерживаемые слезы полились по ее щекам. – Ведь была лишь Джоанна. Другой ребенок мог никогда не появиться на свет. Я не думала, что он существовал. – Она поднесла дрожащую руку к лицу. – Я считала, что помогла ей убить его. И только в Гонконге, когда Джеймс спросил, каким образом Джеральд мог убить себя снотворным, ведь ни один доктор не прописал бы ему его, я поняла, что она планировала убить именно Джеральда. А я предоставила ей средство для этого... – Джейн вынула платок и высморкалась. – Я была так потрясена, что Джеймс догадался о моем поступке. Хотя, думаю, он и так знал. Во многом они с Матильдой были очень похожи.
Купер отчаянно пытался раздробить полученную информацию на части – слишком много возникало вопросов без ответа.
– Почему ни один доктор не выписал бы снотворное Джеральду Кавендишу? Я проверял заключение коронера. Об убийстве там даже не шло речи, только выбирали между самоубийством и смертью по неосторожности.
– Джеральд был... – она попыталась подыскать нужное слово, – слабоумным, как и Спеды; сегодня это называется умственной неполноценностью. Поэтому собственность и должна была перейти нетронутой к Уильяму. Дедушка Матильды боялся, что Джеральд отдаст деньги первому встречному. И я никогда не могла понять, как так случилось, что Матильда спала с ним. Он был очень жалким. Я подозревала, ее отец заставил сделать это, чтобы каким-то образом защитить свое наследство, но Джеймс утверждал, это была идея Матильды. Я не верю. Джеймс так ее ненавидел, что сказал бы что угодно, лишь бы ее очернить.
Купер в замешательстве покачал головой. Какой бедной на события была его собственная жизнь по сравнению с переживаниями этой седовласой женщины.
– Почему вы навещали Джеймса Гиллеспи в Гонконге, если у вашего мужа была связь с его женой? Не думаю, что вы испытывали дружеские чувства по отношению друг к другу.
– Мы его не навещали. Точнее, не собирались этого делать. Мы и понятия не имели, что Джеймс отправился в Гонконг. Матильда никогда нам не говорила – с чего бы? – а мы после того случая переехали в Саутгемптон. Я стала преподавать, а Пол работал на судоходную компанию. Мы постарались все забыть, и когда Полу пришлось уехать в Гонконг по делам, он взял меня с собой. – Она покачала головой. – И практически первым, кого мы там встретили, оказался Джеймс. Иностранцев там не так много, и они тесно общались между собой. – Джейн подняла руки в жесте беспомощности. – Рано или поздно мы обязательно встретились бы. Если бы мы только знали, что он там, то никогда бы туда не поехали. Судьба очень жестока, сержант.
Купер не мог с этим поспорить.
– Тогда почему вы вернулись жить сюда, миссис Марриотт, зная, что миссис Гиллеспи все еще в «Кедровом доме»? Не испытывали ли вы судьбу во второй раз?
– Да, – ответила она просто. – Но что я могла поделать? Пол ничего не знает о ребенке, сержант, и он умирает от эмфиземы. Мы сохранили наш дом в Фонтвилле, это бывший дом его родителей. Пол слишком любит этот дом, чтобы продавать, поэтому мы и сдавали его внаем. Пять лет назад мой муж вышел на пенсию по состоянию здоровья и уговорил меня вернуться домой. – Ее глаза вновь наполнились слезами. – Он сказал, будто мне не нужно беспокоиться насчет Матильды – он испытывал к ней лишь сострадание, а любил всегда только меня. Как я могла рассказать ему о произошедшем? Я все еще думала, что ребенок мертв. – Она поднесла платок к глазам. – Только когда я пошла в «Кедровый дом» и спросила Матильду о Джеймсе, то узнала, что она отдала ребенка на усыновление. – Джейн закрыла лицо руками. – Это был мальчик, и он до сих пор где-то живет.
Купер задумался о грустной иронии жизни. Что – провидение, Бог или случай – делает некоторых женщин бесплодными? Неохотно детектив попросил Джейн вспомнить день смерти Матильды, прекрасно сознавая, что слишком мала вероятность того, что услышанное им сегодня останется тайной.
Я снова беременна, отвратительно и тошнотворно беременна. Едва прошло шесть месяцев после рождения одного ублюдка, а я уже ношу другого. Возможно, пьяные взрывы ярости Джеймса хоть раз послужат доброй цели, и у меня будет выкидыш. Джеймс то плачет, то оскорбляет меня, словно базарная баба, намереваясь, вероятно, возвестить о моем «блудничестве» всему дому. А все из-за чего? Из-за короткой неприятной связи с Полом Марриоттом, чьи неловкие сочувственные объятия были почти невыносимыми. Тогда почему, Матильда?
Потому что есть дни, когда «я мог бы пить живую кровь и на дела способен, от которых я утром отшатнусь» [33]. Меня раздражало самодовольство Пола. Он говорил о «дорогой Джейн» так, словно души в ней не чаял. Чаще всего я думаю о смерти – смерти ребенка, смерти Джеймса, смерти Джеральда, смерти отца. Это, в конце концов, крайняя мера. Отец старается держать меня в Лондоне. Говорит, Джеральд поклялся жениться на Грейс, если я вернусь. И хуже всего то, что я ему верю. Джеральд теперь очень, очень меня боится.
