Элизабет Джордж - Картина без Иосифа

— Ничего нового, все было как всегда. Он снова стал давать мне советы.

— О религии? О Мэгги?

— Вообще-то и о том и о другом Он хотел, чтобы я посещала церковь, и хотел, чтобы я позволила Мэгги делать то же самоа

— В дополнение к вашим посещениям?

— Не совсем. — Она вытерла руки о линялую бандану, вытащив ее из кармана джинсов. Потом скомкала, запихнула в рукав, где уже была перчатка, и зябко повела плечами. Свитер, хотя и плотный, не защищал ее от холода. Видя это, Линли решил продолжить разговор прямо на месте. То, что она выкопала цикуту, сделало его хотя бы ненадолго хозяином положения, и он намеревался использовать эту возможность и подкрепить ее всеми доступными способами. Холод был одним из них.

— Тогда что же?

— Он хотел поговорить со мной о родительской роли, инспектор. Он считал, что я слишком строга с дочерью. Что чем больше настаиваю на целомудрии Мэгги, тем больше отталкиваю ее от себя. Что если Мэгги уже занимается сексом, ей нужно предохраняться. Но ей вообще рано об этом думать. Ей всего тринадцать. Она еще почти ребенок.

— Так вы спорили из-за нее?

— И я отравила его, потому что он придерживался другого мнения на воспитание моей дочери? — Она дрожала, но не от тревоги, как ему показалось. Она ни за что не позволила бы себе проявлять эмоции в присутствии полицейского. — У него не было детей. Он никогда не был женат. Одно дело выражать мнение, основанное на опыте. Совсем другое — давать советы, когда за душой нет ничего, кроме чтения книг по психологии и картинки идеальной семьи в голове. Разве можно было принимать близко к сердцу его слова?

— И все же вы не возражали ему?

— Нет. Я решила его выслушать. Ради Мэгги, она к нему очень привязалась. А что касается церкви, то у меня свои убеждения. У него свои. Он считал, что Мэгги должна пользоваться противозачаточными. Я — что она не должна усложнять свою жизнь сексом. Так мы с ним и не договорились.

— А Мэгги?

— Что?

— Чью точку зрения она разделяет?

— Мы с ней это не обсуждали.

— Значит, она обсуждала это с Сейджем?

— Не знаю.

— Но у них были доверительные отношения.

— Она его обожала.

— Часто встречалась с ним?

— Время от времени.

— И вы знали это и одобряли? Она опустила голову:

— Мы с Мэгги всегда были близки, до этой истории с Ником. Так что я знала, когда она бывала у викария.

Сама природа ответа поведала ему обо всем. Там прозвучали и ужас, и любовь, и тревога. Неужели все это неотъемлемая часть материнства?

— Чем вы угощали его в тот вечер?

— Баранина. Мятное желе. Горох. Пастернак.

— Чем занимались?

— Беседовали. Он ушел в начале десятого.

— Ощущал ли он уже какие-либо симптомы отравления?

— Он не говорил. Сказал только, что ему пора, потому что повалил снег и надо скорее добраться домой.

— И вы не предложили подвезти его?

— Я неважно себя чувствовала. Думала, простуда или грипп. И, честно говоря, обрадовалась, что он уходит.

— Мог ли он куда-то зайти по пути домой?

Она посмотрела на Холл, возвышающийся над окрестностями, потом на дубовую рощу за ним, подумала и твердо заявила:

— Нет. В том доме живет Полли Яркин, его экономка, к тому же туда пришлось бы делать крюк. Да и зачем ему было туда идти? Ведь он видит Полли каждый день у себя дома. Кроме того, в деревню легче возвращаться по тропе. Колин и нашел его утром на ней.

— Вам не пришло в голову позвонить ему в тот вечер, когда вас стало тошнить?

— Я не связывала свое состояние с пищей. Я уже сказала, что у меня было нечто вроде гриппа или простуды. Если бы он сказал перед своим уходом о недомогании, я бы, возможно, и позвонила. Но он не сказал. Вот я и не предполагала…

— И все же он умер на тропе. Как далеко отсюда? В миле? Меньше? Яд настиг его довольно быстро, не так ли?

— Пожалуй… Да.

— Интересно, как же так получилось, что он умер, а вы нет?

Она твердо встретила его взгляд:

— Не знаю, что и сказать.

Он молчал добрых десять секунд, но она не отвела глаз. Он кивнул и устремил взгляд на пруд. Его края были затянуты корочкой льда, и она, словно слой воска, окутывала тростник. Скоро пруд покроется льдом до середины. А когда полностью затянется льдом, будет выглядеть так же скучно, как и окружающая его схваченная морозом земля. Человек осторожный обойдет этот участок стороной. Рассеянный или не знающий местности попытается пройти напрямик, провалится под ненадежную, хрупкую поверхность и окажется в гнилой, стоячей воде.

— Какие сейчас у вас отношения с дочерью, миссис Спенс? — спросил он. — Слушается ли она вас после кончины викария?

Миссис Спенс достала перчатки из рукавов пуловера. И сунула в них руки, пошевелив голыми пальцами. Было ясно, что она намерена вернуться к своей работе.

— Мэгги никого не слушает, — ответила она.

Линли сунул кассету в магнитолу «бентли» и повернул ручку громкости. Хелен была бы довольна выбором — «Концерт ми-бемоль мажор» Гайдна с Уинтоном Марсалисом (труба). Бодрое и радостное сочинение, мягкие звуки скрипки на фоне отчетливых звуков трубы, все это нисколько не походило на его обычный выбор «русского, мрачного. Боже, Томми, неужели они не пишут ничего, что могло бы хоть чуточку порадовать слушателя? Что заставляет их быть такими унылыми? Может, погода?». При мысли о ней он улыбнулся. «Поставь Иоганна Штрауса, — попросила бы она. — Ах, ладно. Понятно. Слишком простенький для твоего изысканного вкуса. Тогда компромисс. Моцарт». И она включила бы «Маленькую ночную серенаду», единственное произведение Моцарта, которое Хелен точно определяла, заявляя, что это освобождает ее от эпитета «абсолютная филистерша».

Он взял курс на юг, в другую сторону от деревни, и перестал думать о Хелен.

Проехав под голыми деревьями, он выехал на вересковые пустоши, размышляя об одном из важнейших положений криминалистики. В умышленном убийстве всегда существуют какие-то отношения между убийцей и жертвой. Это не серийное убийство, где киллером движет ярость и прочие побуждения, непонятные для общества, в котором он живет. Не всегда так бывает и в преступлениях из-за страсти, где убийство вырастает из неожиданной, проходящей, но тем не менее страшной вспышки гнева, ревности, мести или ненависти. Не походит оно и на случайную смерть, когда сила слепого случая сводит убийцу и жертву в какой-то определенный момент. Умышленное убийство растет из отношений. Просей отношения, которые были у жертвы, и среди них неизбежно окажется убийца.

Этот постулат входит в список азбучных истин и известен каждому полицейскому. Ведь факт, что в большинстве своем жертвы знали своих убийц. Известно также, что чаще всего убийства совершаются непосредственными родственниками жертвы. Джульет Спенс вполне могла отравить Робина Сейджа при ужасном стечении обстоятельств, и последствия ей придется терпеть до конца своих дней. Это не первый случай, когда человек, питающий склонность к естественной и органичной жизни, срывает дикорастущий корень или гриб, цветок или ягоду и в результате убивает себя или кого-то другого по причине ошибочной идентификации. Но если прав Сент-Джеймс — если Джульет Спенс не могла остаться в живых даже после маленького кусочка цикуты, если такие симптомы, как рвота и жар, не характерны при отравлении цикутой, — тогда должна существовать какая-то связь между Джульет Спенс и мужчиной, которого она отравила. В таком случае первое, что приходит в голову, это Мэгги, дочь Джульет.

Школу, скучноватое кирпичное здание, стоящее в треугольнике, образованном двумя сходящимися улицами, он нашел недалеко от центра Клитеро. Было одиннадцать сорок, когда он въехал на автостоянку и осторожно проскользнул в узкое пространство, оставшееся между древним «остин-хили» и обычным «гольфом» недавнего выпуска, с детским сиденьем на пассажирском месте. На заднем стекле «гольфа» виднелась небольшая самодельная наклейка «Осторожно: ребенок».

В школе шли уроки, судя по пустоте длинных коридоров с полами, покрытыми линолеумом, и закрытыми дверями. Кабинеты администрации находились справа и слева от входа. Когда-то на матовом стекле, составлявшем верхнюю часть дверей, черными буквами были сделаны соответствующие надписи, но с годами буквы превратились в пятнышки цвета мокрой сажи, из которых читались лишь слова директор, казначей, учительская и заместитель директора.

Он выбрал директора, верней, директрису. После нескольких минут громкой и изобилующей повторами беседы с восьмидесятилетней секретаршей, задремавшей с вязанием в руках, его проводили в кабинет директрисы. Миссис Кроун было выгравировано на табличке, стоявшей на ее столе. Неудачная фамилия, подумал Линли. В ожидании директрисы он представлял разные прозвища, которые могли придумать для нее ученики, их набралось великое множество.