Артур Дойл - Возвращение Шерлока Холмса. Долина Ужаса (сборник)
– Это, конечно же, грубый набросок, я изобразил только те места, которые, как мне кажется, могут иметь отношение к делу. Все остальное вы позже сами увидите. Итак, во-первых, если предположить, что убийца проник в дом с улицы, как он (или она) это сделал? Несомненно, прошел по садовой дорожке и вошел в дом через черный ход, откуда открывается прямой доступ к кабинету. С другой стороны попасть туда было бы весьма затруднительно. Покинул дом убийца, скорее всего, тем же путем, что и вошел, потому что оба других выхода из кабинета были перекрыты: по одному шла Сьюзен, спускавшаяся по лестнице, другой ведет прямо в спальню профессора. Поэтому я сразу же осмотрел садовую дорожку, которая после дождя размокла, и на ней наверняка должны были остаться следы.
Но осмотр показал, что я имею дело с осторожным и опытным преступником, потому что на садовой дорожке я не обнаружил ни единого отпечатка. Однако, вне всякого сомнения, кто-то прошел по траве, которая растет по обеим сторонам дорожки, и сделал он это специально, чтобы не оставить следов. Четких отпечатков на траве я не нашел, но она была примята, и было видно, что по ней шли. И пройти по ней мог только убийца, потому что ни садовник, ни кто-либо из обитателей дома в то утро там не ходил, а дождь прошел ночью.
– Одну секунду, – сказал Холмс. – А куда ведет эта дорожка?
– К большой дороге.
– Ее длина?
– Примерно сто ярдов.
– В том месте, где садовая дорожка проходит через калитку, на ней обязательно должны были остаться следы.
– К сожалению, там она вымощена плиткой.
– Ну, хорошо, а на большой дороге?
– Там такая слякоть и каша, что вообще ничего не разберешь.
– Жаль. Ну, а эти следы на траве, они шли от дома или к дому?
– Определить это невозможно. Ни одного четкого отпечатка не было.
– Ступни большие или маленькие?
– Это также нельзя было определить.
Холмс в сердцах крякнул.
– Но сейчас, после ливня и урагана, понять там что-нибудь будет труднее, чем на этом палимпсесте! – досадливо сказал он. – Но уж ничего не попишешь. А что, Хопкинс, вы сделали после того, как выяснили, что ничего не выяснили?
– По-моему, я выяснил немало, мистер Холмс. По крайней мере, узнал, что кто-то тайком пробрался в дом с улицы. Потом я принялся за осмотр коридора. Там следов не было, потому что на полу – кокосовая циновка, на которой следы вообще не остаются. Коридор вывел меня уже в сам кабинет. Это не очень большая комната, в которой почти нет мебели. Самый большой предмет в ней – огромный письменный стол с бюро из двух колонн выдвижных ящиков и шкафчика посредине. Ящики были открыты, шкафчик – заперт. Ящики, похоже, вообще никогда не закрывались, в них не было ничего ценного. В шкафчике лежали кое-какие важные бумаги, но, судя по всему, к ним никто не прикасался, и профессор меня уверил, что ничего не пропало. В общем, на ограбление это не похоже.
Теперь о трупе. Тело обнаружили рядом с бюро, слева от него, на плане это место отмечено крестиком. Рана находится на правой стороне шеи, траектория удара – от тела, то есть сам себя он ударить не мог.
– Разве только упал на нож, – вставил Холмс.
– Разумеется. Мне это тоже пришло в голову, но нож лежал в нескольких футах от тела, так что это невозможно. К тому же не надо забывать и о его предсмертных словах. И наконец, очень важная улика, которая была зажата в правой руке жертвы.
Стэнли Хопкинс вытащил из кармана маленький бумажный пакетик. Развернул его и достал пенсне в золотой оправе с разорванным черным шелковым шнурком.
– У самого Виллоуби Смита было прекрасное зрение, – сказал сыщик. – Вне всякого сомнения, этот предмет сорван с убийцы.
Шерлок Холмс взял пенсне и осмотрел с огромным вниманием и интересом. Водрузил его себе на нос, попытался почитать, потом подошел к окну и посмотрел через линзы на улицу. После этого повернулся к свету и еще раз осмотрел пенсне со всех сторон, поднеся к самым глазам. Проделав все это, он усмехнулся, сел за стол, чиркнул на листке бумаги несколько строк и подтолкнул его к Стэнли Хопкинсу.
– Вот все, чем я могу помочь вам, – сказал он. – Возможно, это как-то вам пригодится.
Ошеломленный следователь прочитал записку вслух:
«Разыскивается: женщина, проживающая в респектабельном районе; одета изысканно; очень широкая переносица и близко посаженные глаза; между бровей – складка; взгляд внимательный; возможно, сутулится. Есть вероятность, что как минимум дважды за последние месяцы обращалась к оптику. Поскольку линзы в ее пенсне очень сильные, а оптиков не так много, найти ее будет нетрудно».
Холмс улыбнулся, видя удивление Хопкинса, которое, должно быть, отразилось и на моем лице.
– Поверьте, определить все это было проще простого, – сказал он. – Трудно найти какой-либо другой предмет, который мог бы поведать о своем хозяине так много, как очки или пенсне, особенно такое примечательное, как это. О том, что оно принадлежит женщине, мне подсказала его изящная форма и предсмертные слова секретаря, разумеется. Насчет места ее проживания и одежды – как видите, оправа изготовлена из чистого золота, вряд ли такая элегантная вещь может принадлежать неопрятному или неаккуратному человеку. Примéряйте пенсне на себя, и вы увидите, что оно будет с вас спадать, потому что зажимы разнесены слишком широко, отсюда вывод – у этой леди переносица очень широкая у основания. Такие носы чаще всего короткие и мясистые, но нередко бывают и исключения, поэтому я не берусь это утверждать и в своем описании на этом не настаиваю. У меня лицо довольно узкое, и тем не менее мои глаза расставлены шире, чем эти линзы. Это наталкивает на мысль, что глаза у леди посажены очень близко к носу. Ватсон, можете проверить, линзы в пенсне вогнутые и чрезвычайно сильные. При такой близорукости у женщины непременно должны появиться и соответствующие изменения на лбу, на веках, проявиться и в форме спины.
– Да, – сказал я, – с каждым из ваших утверждений я согласен. Но как вы догадались, что она дважды побывала у оптика, признаться, мне совершенно непонятно.
– Посмотрите на зажимы. – Холмс взял пенсне. – На них маленькие пробковые прокладки, смягчающие давление на переносицу. Одна из них выцвела и слегка потерлась, но вторая выглядит как новая. Очевидно, что ее поставили на место старой, которая отвалилась. По состоянию более старой прокладки я могу определить, что здесь она стоит не больше нескольких месяцев. Обе они совершенно одинаковые, а значит, леди оба раза обращалась в одно и то же заведение.
– Честное слово, это просто поразительно! – вскричал Хопкинс, глядя на Холмса восхищенными глазами. – Подумать только, у меня под носом было столько информации, а я об этом даже не догадывался! Хотя, конечно, я собирался объехать всех лондонских оптиков.
– Ну разумеется, – снисходительно произнес Холмс. – Вы что-нибудь можете добавить о деле?
– Нет, мистер Холмс. Думаю, вы теперь знаете столько же, сколько и я… Или даже больше. Мы опросили соседей, может, кто видел посторонних рядом с домом или на железнодорожной станции. Ничего. Меня больше всего удивляет полное отсутствие мотива в этом преступлении. Ну, незачем было его убивать! Никто даже предположить не может, почему это произошло.
– О, ну здесь я вам ничем помочь не смогу. Но вы, кажется, хотите, чтобы мы завтра отправились в Кент?
– Если, конечно, это вам удобно, мистер Холмс. В шесть утра с Чаринг-Кросс отходит поезд в Чатам, мы могли бы быть в Йоксли-Олд-плейс часов в восемь-девять.
– Что ж, в шесть значит в шесть. Ваш случай действительно весьма интересен, и я с удовольствием займусь им. Но уже почти час ночи, нам стоит немного поспать. Думаю, здесь на софе перед камином вам будет удобно. Когда утром будем собираться, я зажгу спиртовку и угощу вас кофе.
За ночь буря утихла, но утро не встретило нас ясной погодой. Мы увидели холодное зимнее солнце, поднимающееся над унылыми болотистыми берегами Темзы и серыми безотрадными плесами, которые всегда будут напоминать мне о погоне за андаманским островитянином из одного нашего давнего приключения. После долгого и утомительного путешествия мы сошли на небольшой станции в нескольких милях от Чатама. Пока лошадь запрягали в двуколку, мы наспех позавтракали в одном из постоялых дворов, так что в Йоксли-Олд-плейс прибыли в бодром расположении духа и готовыми к работе. У садовой калитки нас встретил констебль.
– Ну что, Вилсон, есть новости?
– Нет, сэр, ничего нового.
– Сообщений о встречах с незнакомыми людьми не поступало?
– Нет, сэр. На станции уверены, что вчера никого, кроме местных, там не было.
– На постоялых дворах узнавали? Тех, кто сдает внаем жилье, опросили?
– Да, сэр. Обошли всех.
– Что ж, отсюда недалеко до Чатама, пешком дойти можно. Там и остановиться есть где, и на поезд сесть можно так, чтобы тебя никто не заметил. Это та садовая дорожка, о которой я говорил, мистер Холмс. Вчера на ней не было ни единого следа, уж поверьте.
