Найо Марш - Смерть пэра
— Слушаюсь, сэр. Мартин, кстати, просил меня поставить вас в известность о том, что прибыл мистер Найджел Батгейт и сидит там со всей семьей. Мистер Батгейт спрашивал, когда ему будет можно с вами увидеться.
— Значит, они ему все-таки позвонили, — пробормотал Аллейн. — Невероятно! Давайте-ка его прямо сюда, Джибсон, прежде чем вы приведете лорда Чарльза.
— Хорошо, сэр.
Найджел немедленно появился. Аллейн услышал, как он идет по коридору, затем Батгейт ворвался в столовую.
— Послушайте, Аллейн, — воскликнул он с порога, — Мне надо с вами поговорить.
— Говорите сколько угодно, — сказал Аллейн, — только не во весь голос. И ради бога, если в вас есть христианское милосердие — не очень долго. Я как-никак на службе.
— Я не виноват, если… — Найджел замолк и посмотрел на Джибсона. — Я бы… я бы хотел поговорить с вами наедине.
Аллейн добродушно кивнул Джибсону. Тот сразу вышел.
— Ну, в чем дело? — спросил Аллейн, когда они остались одни. — Вы пришли сказать мне, чтобы я не смел разговаривать с вашими друзьями так, словно у них в доме убийство?
— Я пришел сказать вам, что считаю совершенно невероятным, чтобы в этом убийстве мог быть замешан кто-то из них. Я пришел сюда, если хотите, чтобы не дать им раскрыть рты и наговорить черт знает какой подозрительной чуши. Понимаете, Аллейн, я знаю Миногов всю свою жизнь. Прекрасно знаю. Может быть, они сумасшедшие, как мартовские зайцы и шляпники, но в них нет ни малейшего злонравия. Ни в ком из них. Черт, я совсем не так говорю, как надо! Я был настолько потрясен, когда услышал от них эту историю, что до сих пор не могу собраться с мыслями! Дайте мне возможность объяснить вам, что за люди Миноги.
— Двое их друзей уже объясняли мне весь вечер поведение Миногов, — сказал Аллейн. — Описание вполне совпало. Если свести все сведения к нескольким несимпатичным определениям, то можно сказать: очаровательные, безответственные, нещепетильные в денежных вопросах, добродушные, ленивые, забавные и всеми ужасно любимые. Вы согласны?
— Никто лучше вас не знает, — горячо запротестовал Найджел, — что людей нельзя свести к нескольким определениям.
— Совершенно с вами согласен. Так что же, по-вашему, нам с ними делать?
— Если бы я мог заставить вас понять Миногов! Я же вижу, что, невзирая на полученный ими шок, они уже начинают смотреть на все дело как на салонную игру! Они играют за одну команду, вы за другую! Они безнадежны! Они просто потому будут вам врать, что им интересно, удастся им перехитрить вас или нет! Вы это понимаете?
— Нет, — ответил Аллейн. — Если они дают ложные показания просто ради забавы, я их совершенно неправильно оценил.
— Но, Аллейн…
— Послушайте, Батгейт, лучше не лезьте в это дело. У нас с вами возникли те же самые сложности, когда мы встретились в первый раз. Дело Франтоков было лет семь тому назад? Вы помните, как отчаянно вы стремились влезть в нашу работу? Теперь начинается то же самое. Дорогой старина Батгейт, с полицейским хорошо дружить тогда, когда вы не дружите по совместительству с его подозреваемыми.
— Тогда, — проговорил Найджел, побелев, — скажите мне прямо, неужели вы подозреваете одного из них?
— Они все были в квартире, а с ними еще восемь посторонних, из которых у троих также была возможность стать убийцей. Мы занимаемся этим делом только четыре часа и пока что немногих отсеяли. Могу совершенно честно вам сказать, что мы только-только начали разбираться.
— Я готов поспорить на все, что у меня есть в жизни, что Миноги совершенно в этом убийстве не замешаны.
— Даже так? Но тогда, милый мой Батгейт, вам не о чем волноваться.
— Я знаю. Но мне очень страшно делается при мысли, что они еще могут вам ляпнуть. Они просто ненормальные.
— Пока что, за исключением нескольких излишне экстравагантных поступков, они вели себя далеко не как сумасшедшие. Может быть, в их поведении присутствовал оттенок безответственности, но, учитывая, что им приходится действовать под неусыпным оком полиции, они сумели врать весьма последовательно, выказав поразительную виртуозность. Они далеко не дураки!
— Аллейн, — попросил Найджел, — вы позволите мне быть с вами? Я не претендую на то, что разбираюсь в вашем деле. «Я только ваш Ватсон» — вот мое кредо. Но… но мне хотелось бы присмотреть за Миногами.
— Мне кажется, вам не следовало бы этого делать. Мы же не знаем…
— Говорю вам, что готов рискнуть. Я только прошу вас разрешить мне делать то, что я уже делал вместе с вами раньше. Я буду собирать материал для газеты. Они дали мне карт-бланш в этом смысле. Фрида отметила, что для меня это хорошая пожива. Так оно, увы, и есть, — честно добавил Найджел. — Лучше я, чем другие, в конце концов.
— Можете остаться, если хотите, но если мы окажемся в конечном итоге по разные стороны барьера, то…
— Я знаю, что вы хотите сказать, и убежден, что это совершенно невозможно.
— Значит, вы хотите остаться?
— Да.
— Ладно! — разрешил Аллейн. — Джибсон! — Дверь открылась. — Я готов видеть лорда Чарльза.
3Аллейн уже привык к походке лорда Чарльза. Она живо напоминала ему о его собственной юности. Между 1919 и 1920 годами жадный взгляд юного Аллейна следил за стройными фигурами во фраках, которые изящно двигались по извилистым коридорам дипломатии. Эти фигуры двигались походкой лорда Чарльза Минога, и Аллейн невольно подумал, не был ли он тогда среди них. Лорд Чарльз вошел в столовую, вынимая на ходу монокль. В нем ощущалась какая-то домашняя торжественность, на лице застыло вежливо-настороженное выражение. Он был одним из тех белокурых мужчин, у которых трудно определить возраст. Где-то, подумал Аллейн, между сорока пятью и пятьюдесятью.
— Вам будет приятно услышать, сэр, — начал Аллейн, — что на сегодня мы практически закончили.
— Конечно, — ответил лорд Чарльз. — Замечательно. Привет, Найджел. Вы остались с нами? Это хорошо.
— Батгейт попросил, чтобы ему разрешили быть пресс-атташе, — объяснил Аллейн. — Разумеется, если вы не возражаете.
— Вы не будете возражать, Чарльз? — спросил Найджел. — Как вы знаете, я Ватсон при Аллейне. Конечно, если вы скажете, что вам это не улыбается, я мгновенно испарюсь.
— Нет-нет, — ответил лорд Чарльз. — Оставайтесь, конечно. Мы же сами вам предложили. Боюсь, Аллейн, что вы пришли к выводу, что мы совершенно неординарная семейка.
Старая песня, подумал Аллейн. Все Миноги словно сговорились подчеркивать свою эксцентричность.
— Мне кажется, сэр, — ответил он, — что это весьма разумное предложение. Батгейт очень талантливо исполняет роль связного между прессой, вами и полицией.
Ответа на это не последовало. Найджел заерзал, лорд Чарльз сидел по-прежнему абсолютно невозмутимо. Аллейн заговорил снова:
— Там, где речь идет о ваших собственных передвижениях по дому, у нас нет вопросов. Вы не выходили из гостиной с того момента, как приехал лорд Вутервуд, и до того, как вернулся лифт и было обнаружено происшествие.
— Так и было. Все это время я находился в гостиной.
— Да. Теперь же я должен задать вам несколько вопросов относительно вашего разговора с лордом Вутервудом, когда остальные оставили вас вдвоем.
Лорд Чарльз положил правую руку на край стола, так что кисть свободно повисла. Левую руку он сунул в карман брюк. Он выглядел так, словно собрался позировать модному художнику.
— Видите ли, Аллейн, — начал он, — из того, что мне сказала моя тетя Кит, и из моих собственных рассказов вам и мистеру Фоксу вы уже, должно быть, поняли, для чего сегодня приезжал мой брат. Я оказался в отчаянно затруднительном финансовом положении и попросил своего брата о помощи. Это и составило содержание нашей беседы. Мои ужасные дети сообщили мне, что подслушивали нас. Несомненно, они весьма колоритно должны были пересказать вам нашу беседу.
— Я бы хотел услышать ваш собственный рассказ о ней, сэр.
— Вот как? Хорошо. Я рассказал Габриэлю, как обстоят дела, и он… он прочел мне весьма неприятную нотацию. Я полностью ее заслужил. Не знаю почему, но у меня никогда не получалось вести дела. Мне кажется, я мог бы оправдываться тем, что мне всегда ужасно не везло. Совсем недавно мне казалось, что все идет очень и очень многообещающе. Я вступил в дело с опытным партнером, но, увы, он потерял рассудок и э-э… оказался настолько глуп, что застрелился.
— Сэр Дэвид Стейн?
— Да-да, — ответил сэр Чарльз, широко раскрыв глаза. — Вы его знали?
— Я помню это дело, сэр.
— А-а… Ну да, конечно. Очень печально, а для меня — катастрофа.
— Надо полагать, вы все это объяснили лорду Вутервуду?
— Да-да. Разумеется, он бранил меня за все это. В самом деле, мы сначала очень ругались. Так всегда бывало. Габриэль сперва ругал меня на чем свет стоит, мы оба начинали сердиться, но потом, бедняга, он всегда приходил на помощь.
