Дэвид Осборн - Убийство в Чесапикском заливе

Должно быть, прошло больше минуты, прежде чем я сообразила, что кто-то окликает меня по имени:

— Маргарет! Маргарет!

Я подняла глаза и увидела Эллен Морни, собственной персоной спешащей ко мне вниз по ступеням.

Глава 3

Я не застала Эллен, когда осенью привезла Нэнси в «Брайдз Холл»; последний раз мы виделись с ней пятнадцать лет назад, на встрече выпускниц.

С неким тайным злорадством — надеюсь, простительным, если учесть наши, прямо скажем, не безоблачные отношения в школьные годы, — я отметила тогда, что время обошлось с ней не столь милостиво, как со мной.

При том, что по роду деятельности Эллен приходилось постоянно быть на виду, она, судя по всему, не уделяла должного внимания своей внешности и выглядела заурядной бесцветной классной дамой. Косметикой она то ли вовсе не пользовалась, то ли накладывала ее крайне неумело, одета была безвкусно, стрижка со всей очевидностью свидетельствовала о бездарности ее парикмахера, к тому же она располнела и ее фигура напоминала рыхлую бесформенную глыбу.

Казалось бы, за пятнадцать лет она должна была подурнеть еще больше. Представьте же мое изумление, когда я увидела перед собой изящную, элегантно одетую даму, которая быстрым шагом подошла ко мне, приветливо улыбаясь, взяла меня за руку и приложилась щекой к моей щеке. Я с трудом узнала в ней Эллен. Пожалуй, только голос, всегда казавшийся мне чересчур зычным и фальшивым, оставался прежним, — голос, да еще небольшая, но приметная родинка на левой щеке.

— Я так рада видеть тебя, Маргарет! Как поживаешь? Надеюсь, дорога не слишком тебя утомила?

— Спасибо, Эллен, все хорошо. Ну, а дорога через Нью-Джерси, прямо скажем, не способна порадовать глаз. Непонятно, за что этот штат прозвали «садовым».

Она улыбнулась.

— Утром звонила Джоанна, и я сразу же велела Герти Эйбрамз приготовить тебе номер. Ты ведь переночуешь здесь, не так ли?

— Если не возражаешь. Представляю себе, как ты занята.

— О чем ты говоришь! Нэнси будет счастлива.

Из Главного Корпуса вышли две старшеклассницы, и Эллен позвала их.

— Маргарет, я хочу представить тебе Констанс Берджесс. Констанс, познакомься с миссис Барлоу. Она — автор тех изумительных снимков Альп, которые в прошлом году были напечатаны в журнале «Лайф».

Я увидела перед собой редкостной красоты лицо в обрамлении светлых, отливающих платиной волос и глаза невообразимой голубизны. Я сразу же поняла, кто эта девочка. Нэнси упоминала о ней в своих письмах. Единственная дочь техасского миллиардера Хайрама Берджесса, в этом году она стала старостой школы — на столь авторитетный и почетный пост ее избрали сами девочки. Несмотря на юный возраст — я дала бы ей лет восемнадцать, — у нее была великолепная фигура зрелой женщины и весьма искушенный вид, который никак не вяжется с представлением о школьнице.

Мы обменялись рукопожатиями, и Констанс с заметным техасским акцентом сказала мне несколько приличествующих случаю слов. Затем Эллен представила мне вторую девочку.

— А это Синтия Браун. В нынешнем году Сисси удостоена звания капитана «Королевы».

К Сисси я сразу же почувствовала инстинктивную неприязнь.

Это была рослая девица с широкими мускулистыми плечами гребца и темными волосами, остриженными «под мальчика»; ее глаза, в которых читались вызов и ирония, были посажены, пожалуй, слишком близко к переносице, а рукопожатие оказалось до боли крепким. В ней ощущалась агрессивная самоуверенность и некая необузданная чувственность, заставляющая предположить, что у нее за плечами довольно богатый сексуальный опыт. Кроме того, я сразу же распознала в ней заводилу, которая не преминет воспользоваться своим физическим превосходством, старшинством и несомненными атлетическими способностями, чтобы терроризировать любого, кто младше и слабее ее.

Я выдавила из себя поздравления по поводу ее назначения капитаном «Королевы», заметив при этом, что в «Брайдз Холле» это всегда считалось весьма почетной обязанностью, после чего Эллен сказала:

— Констанс, не могла бы ты отнести сумки миссис Барлоу к ней в номер? Горничные наверняка уже его приготовили, так что дверь должна быть открыта.

— Конечно, мисс Морни.

Констанс извлекла из моей машины чемодан и сумку и передала их Сисси Браун, которая подхватила их так, будто это были перышки, и подруги направились к Коптильне прямо по газону. Надо сказать, что ходить по траве разрешалось только старшим воспитанницам, всем остальным полагалось обходить газон стороной, по огибавшей его посыпанной гравием дорожке. Глядя им вслед, я недоумевала, почему не проведена дорога к гостевому домику, ведь у останавливающихся в нем родителей может оказаться куда более внушительный багаж, нежели мой. И, словно прочитав мои мысли, Эллен заметила:

— Недавно я предложила провести дорогу к Коптильне, но попечители отвергли эту идею, сославшись на то, что в школе достаточно воспитанниц, и при необходимости отнести багаж можно поручить им. Представь себе, главным противником моего предложения выступил не кто иной, как Джон Рэтиген. Я готова была его убить. Ты ведь помнишь Джона?

Разумеется, я его помнила. Не так давно Джон был избран в Сенат от Калифорнии и возглавлял сенатскую Комиссию по вопросам воинской службы. Будучи и без того заметной и весьма неоднозначной фигурой в Вашингтоне, в последнее время он привлек к себе дополнительное внимание в связи с довольно некрасивым бракоразводным процессом. В бытность нашу с Эллен воспитанницами «Брайдз Холла» он учился в школе Святого Хьюберта, одной из лучших приготовительных школ для мальчиков в Честертоне, неподалеку отсюда, и был капитаном школьной футбольной команды. Одно время Эллен была пылко в него влюблена.

Я сказала, что, конечно же, помню Джона, но не знала, что он входит в число попечителей «Брайдз Холла».

Эллен рассмеялась и сообщила, что с некоторых пор это так. Видимо, довольная впечатлением, произведенным на меня известием о том, что в попечительский совет школы входит столь знаменитая фигура, она оставила эту тему и заговорила о другом.

— Видишь ли, ленч у нас уже был, но я могу распорядиться, чтобы для тебя что-нибудь приготовили и принесли ко мне в кабинет.

Я поблагодарила, сказав, что по пути сделала остановку и перекусила. У меня вдруг возникло ощущение, что отныне каждый мой шаг будет регламентироваться, особенно после того как Эллен продолжила:

— Тогда, возможно, ты хочешь привести себя в порядок перед встречей с Нэнси. Сейчас она должна быть в зале для занятий. У нее возникли затруднения с французским. Я сказала, чтобы сразу после занятий ее проводили ко мне в кабинет.

Твердая. Распорядительная. Властная. Итак, мне было велено явиться к ней в кабинет. Интересно, с какой стати я должна ей подчиняться? И зачем ей понадобилось приглашать нас с Нэнси к себе в кабинет? Мне не верилось, что она руководствуется всего лишь соображениями гостеприимства. Я хотела возразить, мол, Нэнси с таким же успехом могла бы прийти ко мне в номер, где у нас будет возможность пообщаться наедине, но вместо этого почему-то вежливо согласилась, презирая себя за малодушие. Я обещала быть у Эллен через пятнадцать минут. С тягостным чувством, будто я вернулась во времена своего ученичества, не отпускавшим меня с первой же минуты появления здесь, я покорно побрела к Коптильне.

Во время нашей короткой беседы ни Эллен, ни я ни словом не обмолвились о причине моего приезда. Более того, мы обе старательно обходили эту тему, что было вполне естественно. Смерть от несчастного случая в пансионе сродни настоящей катастрофе. Я знала: впереди у меня достаточно времени, чтобы выразить Эллен свое сочувствие и выяснить, что именно произошло.

Прежде чем пересечь газон, я помедлила. Церковь, где случилась трагедия, находилась буквально в двух шагах от меня. Дверь в ризницу была открыта, и на меня повеяло затхлым церковным запахом. Разумеется, тогда я еще не знала, как погибла Мэри Хьюз, но глядя на увитые плющом старинные стены, я испытала странное чувство — не знаю, как его определить, — ощущение чего-то жуткого, какого-то реального зла, от которого, несмотря на теплую погоду, меня охватила дрожь. Дрожь и желание бежать как можно дальше — не только от этой церкви, но и вообще из «Брайдз Холла». Это чувство было настолько острым, что, если бы не Нэнси, я, наверное, схватила бы свои сумки и, ничего не объясняя и не извиняясь, умчалась бы прочь.

Я уже собиралась продолжить свой путь, но меня остановило неожиданное появление в дверях церкви какого-то мужчины. Поначалу я приняла его за учителя. На вид ему можно было дать лет сорок — сорок пять. Не стану лукавить, его внешность показалась мне привлекательной, но не в расхожем понимании этого слова, связанном с представлением о грубоватой мужественности. Меня поразили его крупный чувственный рот, глубоко посаженные глаза и кошачья грация худощавого тела. Смуглая кожа и копна черных непокорных волос позволяли предположить, что в его жилах течет не то итальянская, не то греческая кровь. На нем были спортивные туфли, джинсы, рубаха и ветровка, застегнутая наполовину. Должно быть, я довольно долго не сводила с него глаз, потому что он неожиданно улыбнулся и, указав рукой в сторону Коптильни, сказал: