Джун Томсон - Месть археолога
Но вот фигура подняла правую руку, и я увидел, как в руке тускло блеснул металл.
Я почувствовал, что рядом со мной Холмс сжал рукоять своего револьвера и, держа палец на курке, прицелился в фигуру, отчетливо видимую на фоне неба. Но прежде, чем и я успел прицелиться, события обрушились на нас так стремительно, что я не успевал следить за их последовательностью.
Один за другим прогремели два выстрела. Промежуток между ними был так мал, что я поначалу принял их за один выстрел. Я увидел вспышку пламени, полыхнувшую на краю эскарпа. Почти в тот же момент профессор Адльтон завертелся на месте и рухнул ничком на тот самый холмик древнего захоронения, который перед этим осматривал с жадным вниманием.
Не успел он упасть, как с вершины эскарпа последовала вторая вспышка, зловещая фигура издала пронзительный крик, от которого кровь в моих жилах заледенела, и рухнула вниз головой на камни у подножия эскарпа. С распростертыми руками и развевающейся за спиной мантией она напоминала огромную птицу в полете.
Едва я немного пришел в себя от неожиданности, как Холмс вскочил на ноги и устремился к тому месту, где разыгралась трагедия.
Я пустился вслед за ним и бросился сначала к профессору Адльтону, лежавшему ничком на могильном холме древнего погребения. Оттолкнув в сторону мистера Монтегю Уэбба, я присоединился к Холмсу, который опустился на колени у неподвижного тела. Профессор был смертельно ранен в живот. Чтобы спасти ему жизнь, требовалась срочная хирургическая операция.
Как сквозь сон, услышал я рядом с собой голос Монтегю Уэбба, срывавшийся почти на визг от ужаса и пережитого шока. Он повторял снова и снова:
— А я поверил, что это будет всего лишь шутка! Розыгрыш!
— Профессор мертв? — осведомился у меня Холмс.
Он поднялся с колен и стоял над неподвижно распростертой фигурой профессора Адльтона. Тот лежал уясе на спине со скрещенными на груди руками. На лице профессора застыло выражение такой мрачной печали, что я поспешил отвести глаза в сторону, чувствуя, что вторгаюсь в чужую тайну.
— Пока еще жив, — ответил я, — но не советую его трогать, Холмс. У него сильное внутреннее кровотечение, от которого скоро наступит смерть.
Последовало короткое молчание, и вдруг Холмс взорвался от ярости:
— Это я во всем виноват, Ватсон! Мне нужно было действовать быстрее!
Ни говоря больше ни слова, Холмс снял с себя пальто и укрыл им профессора так бережно и с такой мягкой заботливостью, что у меня запершило в горле при виде неожиданного проявления нежности со стороны моего старого друга.
— Побудьте с ним, пока я осмотрю другую жертву, — произнес я несколько грубовато, чтобы скрыть свое замешательство и придать голосу оттенок профессиональной беспристрастности врача.
Достаточно мне было бросить беглый взгляд на таинственного незнакомца, как я сразу понял, что и ему помочь никто уже не может, даже если бы он остался жив после того, как выстрелил себе в сердце. Незнакомец лежал, неестественно изогнувшись у подножия эскарпа. Затылок его был размозжен: падая, он несколько раз ударился головой о камни.
По какой-то странной прихоти судьбы лицо его совершенно не пострадало. Всмотревшись в него, я увидел лицо не злобного маньяка, к чему уже был почти готов, а тонкие черты интеллигентного человека лет под сорок, отмеченные безошибочными признаками многолетних страданий.
Я старательно прикрыл тело его мантией и вернулся с Холмсу, все еще стоявшему рядом с профессором, словно страж на посту. Глаза Холмса все с той же задумчивой печалью были устремлены на дальние холмы.
Возможно, строгое выражение на лице Холмса вынудило Монтегю Уэбба отойти в сторону. Как бы то ни было, он ретировался к большому валуну в нескольких ярдах от профессора и теперь сидел там, молча ломая руки и время от времени издавая стоны.
— Бесполезно, — сообщил я Холмсу. — Тот человек мертв.
— Этого я и боялся, — угрюмо проговорил он, — Взгляните, чем можно помочь живому.
Встав на колени рядом с распростертым телом Адльтона, я увидел, как его веки затрепетали.
— Холмс, он приходит в себя! — закричал я.
В одно мгновение Холмс преобразился, от подавленного настроения, в котором он только что находился, не осталось и следа. Резко повернувшись, он крикнул Монтегю Уэббу:
— Возьмите двуколку и немедленно отправляйтесь в Бодмин! Сообщите в полицию и проследите за тем, чтобы они сразу же прибыли сюда с каким-нибудь удобным экипажем. И ради Бога, гоните вовсю! Кровь этих двух людей на вашей совести! — И на моей — тоже, — добавил он тихо, когда Уэбб опрометью бросился выполнять его распоряжения.
— На вашей? — удивился я, когда двуколка с невиданной скоростью уже мчалась по дороге. — А как вы могли предотвратить эту ужасную трагедию?
— Я держал Гейдона Каупера на мушке и заколебался прежде, чем нажать. Спусти я курок вовремя, жизнь профессора Адльтона была бы спасена.
— А кто такой этот Гейдон Каупер?
— Тот, кто лежит там мертвый, — пояснил Холмс, указывая на подножие эскарпа. — Разве вы не прочитали посвящение в книге профессора Адльтона? «…а также Гейдону Кауперу за его бесценную помощь в классификации и анализе собранных материалов». Это упоминание имени одного из ассистентов можно было бы считать вполне заурядным и вряд ли заслуживающим внимания, если бы не одно замечание, которое обронила мисс Адльтон. Как вы помните, Ватсон, мисс Адльтон сообщила нам, что ее отец начал впервые проявлять признаки беспокойства двенадцать лет назад, когда она была девятилетней девочкой, иными словами, в тысяча восемьсот восемьдесят втором году. Когда же я настоятельно попросил мисс Адльтон припомнить более точную дату неожиданного изменения в поведении ее отца, она сообщила, что это случилось той же весной. Вчера я запросил издательский дом «Снеллинг и Броудбент» относительно точной даты выхода в свет «Древних британских памятников и захоронений» и обнаружил, что точная дата публикации сочинения профессора Адльтона приходится на десятое марта того года.
Мисс Адльтон сообщила нам также, что симптомы повторялись у ее отца в последующие пять лет, причем всякий раз в начале марта, и что особенно сильное возбуждение наступало в один из дней, когда почтальон доставлял первую почту. Не требуется особой проницательности, дабы понять, что необычное поведение профессора Адльтона каким-то образом связано с письмом, которое он ожидал. Мисс Адльтон тоже пришла к такому заключению. Однако не смогла установить чрезвычайно важную связь: письмо всякий раз было приурочено к некоторой дате, если я не ошибаюсь, к годовщине выхода в свет книги ее отца.
Между тем оказалось, что эта дата имела важное значение, ибо являлась днем рождения ее отца. Двадцать первое февраля тысяча восемьсот восемьдесят седьмого года запомнилось мисс Адльтон особенно хорошо потому, что именно тогда в поведении ее отца произошла внезапная и резкая перемена к лучшему. И наступило это резкое улучшение после того, как он удалился в свой кабинет, чтобы прочитать свежий номер «Тайме».
Вчера я зашел в редакцию и попросил разрешения ознакомиться с номером «Тайме» за двадцать первое февраля тысяча восемьсот восемьдесят седьмого года. В колонке, где обычно печатаются извещения о смерти, я нашел небольшое, но весьма интересное объявление: извещение о последовавшей после непродолжительной болезни кончине мистера Гейдона Каупера.
— Сообщение, конечно, было ложным.
— Вне всяких сомнений, мой дорогой Ватсон. Кто угодно может за деньги поместить в газете извещение о смерти кого угодно, хоть о своей собственной. Дата публикации была выбрана умышленно не только из желания зло подшутить над профессором, но и с намерением создать у него ложное ощущение безопасности. Это был своеобразный подарок Гейдона Каупера своему бывшему профессору и руководителю.
— Гейдон Каупер был одним из студентов Адльтона! — воскликнул я. — Холмс, как вы все это обнаружили?
— Я узнал это от моего старого знакомого, доктора Харбинджера, бывшего преподавателя одного из оксфордских колледжей, консультировавшего меня в тысяча восемьсот девяносто первом году, когда я собирал материалы против шайки Мориарти.
Теперь доктор Харбинджер находится в весьма преклонном возрасте, давно вышел в отставку и живет с замужней дочерью в Челси. Однако он до сих пор поддерживает отношения со своими коллегами и проявляет интерес к университетским делам. Вчера я навестил доктора Харбинджера и узнал от него кое-что, в том числе и историю с Гейдоном Каупером.
Он был высокоодаренным аспирантом отделения древней истории, перед которым открывалась блестящая академическая карьера. Профессор Адльтон выбрал его из многих своих учеников, чтобы тот помог разобрать и привести в порядок материалы для будущей книги. К сожалению, Гейдон Каупер отличался весьма неуравновешенным характером и иногда совершал необдуманные поступки. Было несколько инцидентов. В основном они сводились к угрозам самого абсурдного свойства в адрес других студентов. В конце концов странное поведение Гейдона Каупера привлекло внимание руководства колледжа. Выяснилось, что он весьма бурно реагирует на ничтожнейшие умаления своего достоинства, независимо от того, действительное оно или мнимое. Один из таких взрывов негодования произошел в марте тысяча восемьсот восемьдесят второго года. Обратите внимание на дату, Ватсон. Она чрезвычайно важна для понимания дела, так как близка к моменту выхода в свет трактата профессора Адльтона. Думаю, тот случай имеет самое непосредственное отношение к публикации книги.
