Рекс Стаут - Второе признание
Моей руки коснулись пальцы Медлин. Я допил виски и повернул голову:
— Да?
— Что «да»? — она улыбнулась, чуть приоткрыв глаза.
— Вы до меня дотронулись.
— Разве? Я и не заметила.
Наверное, она со мной заигрывала, но я наблюдал за Гвен, изготовившейся к прыжку с вышки спиной вперед, к тому же нас прервали. К нам подошел Пол Эмерсон и теперь ворчливым тоном обратился ко мне:
— Забыл вас предупредить, Гудвин, — без моего разрешения никаких фотоснимков, я имею в виду, в прессе.
Я откинул голову назад:
— Вообще никаких или только тех, на которых вы?
— На которых я. Пожалуйста, не забудьте.
— Конечно. Ничуть вас не обвиняю.
Он подошел к кромке бассейна и рухнул в воду, по всей видимости, нарочно.
Медлин заговорила:
— Вы считаете, что человеку относительно постороннему, вроде вас, стоит подкалывать такую знаменитость?
— Разумеется. Странно, что это вас удивляет, вы же так хорошо знаете мой репертуар. А разве я сказал что-то остроумное?
— Мм… когда мы зайдем в дом, я вам кое-что покажу. Зря я слишком много болтаю.
На другой стороне бассейна Рони и Конни Эмерсон набрали в легкие побольше воздуха и сиганули в воду. Джимми Сперлинг, которого я для удобства окрестил Младшим, окликнул меня — не опустел ли мой стакан? Уэбстер Кейн тут же вызвался его наполнить. Передо мной, опять-таки капающая, остановилась Гвен — скоро освещение будет подходящим для снимков с западной террасы, и вообще уже пора слегка приодеться, ведь я с ней согласен?
Давно уже работа на детективной ниве не вызывала таких приятных ощущений, и, главное, на небе не маячило ни облачка, если не считать водонепроницаемого бумажника или кошелька, с которым так носился Рони. Тут придется немного поработать… но сиюминутного вмешательства не требовалось.
Глава 4
Через некоторое время в своей комнате на втором этаже — три больших окна, две полутораспальные кровати, а такой мебели и ковров у меня в личной собственности не будет никогда, так отчего не попользоваться временными благами? — я чистил перышки перед выходом к обеденному столу. Потом достал ключи, которые спрятал за книгами на полке, извлек из своего оленьего чемоданчика аптечку и открыл ее. Мои действия были не сопоставимы с дурными манерами Рони: я приехал в этот дом по делу, а природа моих дел заставляла меня носить кое-какие необычные предметы в коробочке-аптечке. Я вынул из нее крошечный, круглый, мягкий и легкий коричневый предмет, осторожно поместил его в маленький карман для монет во внутреннем кармане пиджака. Операцию эту я проделал пинцетом: предмет этот легко растворялся, и ослабить его могла даже влага на моих пальцах. Заперев аптечку, я убрал ее в чемоданчик.
В дверь постучали, и я пригласил войти. На пороге возникла Медлин и сделала два шага вперед; она была окутана в тонкую, белую, складчатую пелену, которая начиналась у груди и шла вниз до самых лодыжек. Лицо в результате стало меньше, а глаза — больше.
— Как вам платье, Арчи? — спросила она.
— Даже очень. Не так чтобы слишком официальное, но вполне… — тут я остановился, взглянув на нее. — Кажется, вы говорили, что вам очень нравится имя Артур. Или мне показалось?
— Арчи мне нравится больше.
— Что ж, придется сменить имя. Когда отец успел вам довериться?
— Он мне не доверялся, — она посмотрела на меня широко распахнутыми глазами. — Вы, наверное, думаете, что я считаю себя особой утонченной и весьма загадочной, верно? Это у меня недавно. Идемте, я вам кое-что покажу. — Она повернулась и вышла из комнаты.
Я последовал за ней по широкому коридору через лестничную площадку, и, спустившись в еще один коридор, мы оказались в другом крыле. Через приоткрытую дверь она завела меня в комнату, вдвое больше моей — хотя моя показалась мне не маленькой, — в открытые окна сюда проникал настоянный летний воздух, к тому же там и сям расставленные в вазах розы источали тонкий аромат. Я хотел внимательно оглядеться, но она подвела меня к столу, открыла на заложенной странице пухлую кожаную папку размером с атлас и показала мне.
— Видите? Как молоды и веселы мы были!
Фотографию я узнал в ту же секунду — такая же была у меня дома. Это была вырезка из «Газетт» от 9 сентября 1940 года. Моя фотография появляется в газетах гораздо реже, чем фотографии Уинстона Черчилля, Роки Грациано или даже Ниро Вулфа, но в тот раз я сподобился выбить пистолет из рук преступника, когда он уже был готов нажать на спуск, поэтому избежать рекламы не удалось.
Я кивнул:
— Этот человек — прирожденный герой.
Она тоже кивнула:
— Мне было семнадцать лет. Целый месяц я была от вас без ума.
— Вполне естественно. Вы ее всем показывали?
— Нет! Черт возьми, вам это должно быть приятно!
— Очень приятно, но час назад было еще приятнее. Я-то думал, вас увлекла линия моего носа, волосы на груди или еще что-нибудь в этом роде, а тут всего лишь детские воспоминания…
— А если я чувствую, что они возвращаются?
— Вы просто хотите подсластить пилюлю. Но возникает проблема. Кто кроме вас может помнить этот снимок, кстати, не единственный?
Она задумалась.
— Гвен, хотя сомнительно… больше, пожалуй, никто. У вас проблема, а у меня вопрос. Что привело вас сюда? Луис Рони?
Пришел мой черед задуматься, и я позволил ей холодно улыбнуться.
— Значит, он, — сказала Медлин.
— Или нет. А если он, что тогда?
Она подошла ко мне вплотную, взяла за лацканы пиджака, и глаза ее увеличились до немыслимых размеров.
— Послушайте, вы, прирожденный герой, — заговорила она пылко. — Не важно, что я чувствую по поводу детских воспоминаний, будьте осторожны, если ввязываетесь в дела моей сестры. Ей двадцать два года. Я в ее возрасте успела наломать дров, она же чиста, как роза… Хотя роза не такое уж чистое растение. Насчет Луиса Рони я с отцом полностью согласна, но все зависит от того, как его отвадить. Может, самый безболезненный для нее путь — застрелить его, и дело с концом. Не знаю, много ли он для нее значит. Просто говорю вам, что самое главное не папа, не мама, не я или Рони, самое главное — это моя сестра, говорю вам для вашего же блага.
Свою роль сыграло стечение обстоятельств. Она была так близко от меня, а аромат роз так силен, ее слова звучали так пылко, к тому же целый день она со мной кокетничала… в общем, все произошло само собой. Через минуту или две она оттолкнула меня, я ее отпустил, взял папку, закрыл ее, отнес к полкам и положил на нижнюю. Вернувшись, я застал ее в некотором смущении, но дара речи она не лишилась.
— Дуралей вы этакий, — выдавила она из себя, и ей пришлось прокашляться. — Что с моим платьем сделали! — Пальцы ее пробежали по складкам. — Ладно, идемте вниз.
Мы спускались по широкой лестнице в зал для приемов, и мне пришло в голову, что я, кажется, не так соединил провода. Устанавливать личный контакт начал как будто неплохо, только не с тем человеком.
Мы ели на западной террасе, над вершинами деревьев за лужайками садилось солнце, но еще освещало стену дома над нашими головами. К этому времени остался лишь один человек, называвший меня «мистер Гудвин», — это была миссис Сперлинг. Меня посадили справа от нее, видимо, чтобы подчеркнуть мою значимость как сына делового партнера ее мужа, председателя правления, и я до сих пор не знал, известно ли ей что-нибудь о моей истинной роли и задачи в ее доме. Сперлинг-младший походил именно на нее — тот же большой рот, — хотя она сильно раздобрела. Своим подразделением она управляла лучше некуда, чувствовалось, что слуги вышколены, живут в доме давно и уходить никуда не собираются.
После обеда мы еще посидели на террасе, а когда стемнело, вернулись в дом, все, кроме Гвен и Рони, они решили прогуляться на лужайке. Уэбстер Кейн и миссис Сперлинг сказали, что хотят послушать сводку новостей или посмотреть телевизор. Меня пригласили на партию в бридж, но я отказался, сказав, что должен обсудить со Сперлингом планы на завтра, как и что снимать, и это было недалеко от истины. Он отвел меня в ту часть дома, которую я еще не видел, в большую комнату с высоким потолком, где вдоль стен по всему периметру ровными рядами тянулись книги, тысячи четыре томов, аппарат, печатающий последние новости с биржи, стол, на котором среди всего прочего громоздились пять телефонов, хозяин позволил мне в четвертый или пятый раз отказаться от предложенной сигары, пригласил сесть и спросил, есть ли у меня какие-нибудь пожелания. Говорил он со мной не как хозяин с гостем, а как большой начальник со своим даже не подчиненным, а только будущим подчиненным. Это правило игры я принял.
— Ваша дочь Медлин знает, кто я такой. Когда-то она видела мою фотографию, судя по всему, у нее хорошая память.
Он кивнул:
— Это есть. И что?
