Иван Менджерицкий - По методу профессора Лозанова

— Или противники.

— Ну да. Только даже если их было несколько человек, исполнял все эти пасквили один. Из этого пока и будем исходить. Я разработал небольшой план. Не бог весть что, но лиха беда начало. Первое. Надо постараться найти машинку, на которой все это было напечатано. Второе. Необходимо выяснить, кто в течение двух месяцев до появления первой анонимки был из треста уволен. Третье. И это, пожалуй, самое сложное. Кому мог мешать Владимир Иванович Мельников? Или кто, скажем, мог претендовать на его место.

— А к Павлу Васильевичу не обращались?

— Он в командировке. В среду будет. Обращусь, конечно.

Агеев вытащил из кармана крошечный блокнотик, полистал его, сказал:

— На анонимке от 16 июля 84 года есть заметный отпечаток.

— Видел, — кивнул Крымов, — да только, Кузьмич, эта анонимка в стольких руках перебывала… Глядишь, кто-то из усталых членов комиссии читал ее уже за чаем с булочкой, начиненной кремом.

— И все же…

— Обратим на это внимание Павла Васильевича. Но нас, как оказалось, ожидал небольшой сюрприз.

Крымов вытащил из среднего ящика письменного стола конверт, осторожно вынул из него листок бумаги.

— Два дня назад на Мельникова очередная анонимка пришла. Судя по штампу, отправлена через неделю после его похорон. О чем это говорит?

— Получается, что человек этот не из треста, — быстро проговорил Агеев, — там ведь все знали, что Мельников умер.

— Верно, — согласился Крымов. Повторил: — Верно, если только человек этот не хочет сбить нас со следа.

— Не усложняете, Александр Иванович? Не очень ли уж он у вас умным выходит?

— Лучше переоценить противника, чем недооценить его, — назидательно произнес Крымов.

…Трест, которым руководил Мельников, помещался в башне из стекла и бетона. В общем, ничем не примечательное здание. Зимой холодно, летом жарко. Красоты никакой.

Юрий Кузьмич Агеев шел по коридору, изучая таблички. Остановился около двери, на которой значилось: «Машбюро». Постучал и, не дождавшись ответа, толкнул дверь.

Машбюро занимало небольшую комнату с окном во всю стену. В комнате помещалось пять столов. Один из них пустовал, а за другими сидели девушки. Правда, печатала из них только одна. Две оживленно разговаривали, а одна неторопливо листала журнал мод.

— Здрасьте, — сказал Агеев. — Какое приятное общество. А я еще так долго отказывался нанести вам визит дружбы. Воистину неизвестно, где найдешь, где потеряешь.

— Если что-то надо срочно напечатать, — сказала одна из них, — так приходите завтра.

— А еще лучше послезавтра, — добавила другая.

— А еще лучше после дождичка в четверг, — догадался Кузьмич.

— Да нас завалили работой. Сидим, вкалываем, спин не разгибаем, — это говорила самая хорошенькая из них, неторопливо покрывая ногти лаком.

— Вижу, — успокоил ее Агеев. — Трудовой энтузиазм, порыв, так сказать. Но дело в том, барышни, что я не из вашей организации. Я из бюро по ремонту пишущих машинок. Наша фирма заключила с вашим высокоуважаемым трестом договор на обслуживание и профилактику.

— Так бы сразу и сказал, — голос девушки, наконец, потеплел.

Агеев уселся за одну из машинок, принялся бодро что-то выстукивать на ней. Объяснял:

— Выявляем дефекты явные и тайные. Паяем, лудим, починяем.

— Давай-давай! — подбодрили его.

Через несколько минут он уже входил в бухгалтерию. Остановился в почтении у стола, за которым сидела немолодая полная женщина и двумя пальцами, впрочем, довольно быстро, стучала на большой канцелярской «Оптиме» — заполняла какой-то бланк.

— Здравствуйте, Муза Павловна, — радостно приветствовал ее Агеев.

— Не мешай, — не отрываясь от машинки, сказала она.

Агеев изобразил покорность и скромность.

— Свет застишь, — прикрикнула на него Муза Павловна. — И по личным делам приходи после двух.

— Я по государственным, — заверил ее Агеев.

— По государственным? — переспросила ока, наконец, оторвавшись от машинки. — Ты-то? — и засмеялась басом.

— Мне бумажку одну напечатать надо, — заискивающе говорил Агеев. — Маленькую. — Развел в стороны большой и указательный пальцы. — Вот такую.

— Я тебе не машинистка.

— Как можно, Муза Павловна, перепутать вас с машинисткой! — возмутился Агеев. — У меня и в мыслях даже такого не было. Я напечатаю сам.

— Шел бы ты лучше в машбюро, — посоветовала ему бухгалтер.

— А вы что же туда не обращаетесь? Все сами, да сами. А ведь они эти ведомости должны печатать.

— У них не допросишься. А если и напечатают, так ошибок понаделают. Ну, садись, только на две минуты. — Перешла за соседний стол и принялась что-то вычислять на микрокалькуляторе.

Агеев управился быстро. Уходя, сказал:

— Не жалеете вы себя, Муза Павловна. Машинка у вас тяжелая, как буфет. О чем только дирекция думает. Надо же электрическую купить.

— Ладно-ладно, — ворчала она, усаживаясь за машинку. — Тоже мне жалостливый выискался.

А он, перепрыгивая через ступеньки, поднялся на следующий этаж, заглянул в плановый отдел. Здесь трое молодцов писали, не отрываясь, какие-то бумаги.

Машинку Агеев приметил не сразу. Она возвышалась на шкафу, накрытая пластиковым футляром.

— Привет, орлы, — сказал Агеев кисло. — Обещали в стенгазету заметку, и где она?

— Кто обещал? — спросил один из них, оторвав кудлатую голову от бумаг.

— Не знаю точно кто, — веско заметил Агеев, — но мне сказали, что из планового.

— Наверняка, Дубовик обещал, — проговорил лысый мужчина, поправляя очки. — Вот так всегда — он пообещает, а мы за него отдувайся.

— А где Дубовик-то? — поинтересовался Агеев.

— Как всегда дома с ОРЗ. На следующей неделе выйдет. Время, небось, терпит?

— Не очень, — сказал Агеев. — Ну, уж ладно. А пока вот что, мужики, я вашей машинкой попользуюсь. Заметочку надо перепечатать.

— Давай, — равнодушно отозвался один из них.

Агеев ловко снял машинку со шкафа, установил на свободном столе, принялся за дело…

… Секретарь директора Лидия Константиновна Рябикова производила «ревизию» ящиков своего письменного стола. Она была так увлечена этим делом или не ждала никого, что от настойчивого стука в дверь слегка вздрогнула.

— Войдите. — Она потерла висок, словно у нее неожиданно разболелась голова.

Агеев бодро проговорил:

— Добрый день!

— Здравствуйте, — негромко откликнулась Лидия Константиновна.

— Извините, что оторвал от дел, — сказал он.

— Да какие у меня теперь дела, — и она невольно кивнула на открытую дверь в директорский кабинет, через которую хорошо был виден большой письменный стол. На его гладкой поверхности не было ни листочка бумаги, ни единой папки.

— Директора нет? — спросил Агеев.

— Владимир Иванович Мельников, — торжественность и грусть слышались в голосе Лидии Константиновны, — умер десять дней назад.

— Боже мой, — проговорил Агеев, — но ведь ему было…

— Шестьдесят пять, — закивала Лидия Константиновна. — Не возраст нынче. Да вы присаживайтесь. Сюда ведь никто и не заходит. Обязанности директора исполняет Пухов Валерий Николаевич. Заместитель Мельникова. Ну, а этот кабинет ждет нового хозяина.

— Пухова?

— Нет. Валерию Николаевичу скоро семьдесят. Он уже и пенсию оформил. Придет кто-нибудь из молодых, перспективных.

— Только не просто будет заменить Владимира Ивановича, — вздохнул Агеев.

— Вы знали его?

— Немного, — отозвался Агеев. — Но впечатление он производил человека незаурядного.

— Так оно и было, — оживилась Лидия Константиновна. — И вы совершенно правы, что заменить его будет непросто. Это ведь только говорится, что незаменимых нет. В утешение живым говорится. Я вот тридцать лет с ним проработала. Вроде бы незавидная должность — секретарь, а я, поверьте, счастлива была, что по мере своих сил помогала этому без преувеличения замечательному, светлому человеку.

— А я слышал… — начал Агеев, но она решительно перебила его:

— Это поклеп, грязь, мерзость. Там ни слова правды не было. Только у очень низкого человека могла подняться рука на Владимира Ивановича. Все думаю об этом и никак не могу понять. За что? Почему? Он человеком был очень справедливым, пожалуй, излишне либеральным даже.

— Может, как раз поэтому, — сказал Агеев.

— Может быть, — согласилась она. — Но я вот столько лет с ним проработала, а спроси меня: есть у него враги, я бы сказала: «Конечно, нет».

— Печальная история.

— Трагическая, — поправила она. — И для всей его семьи, и для меня. Наверное, это покажется странным, но вся моя жизнь была в этой работе. Владимир Иванович всего себя делу отдавал, и рядом с ним нельзя было жить по-другому… А теперь вот — все, конец. С новым директором мне уже не работать…