Буало-Нарсежак - Очертя сердце
— Вам, может статься, но ему — нет.
— Вы отвратительны.
— Я обороняюсь. Предоставь я вам обоим свободу действий, я в один прекрасный день обнаружу в своем кофе мышьяк.
Лепра сделал шаг к Фожеру.
— Стой там, где стоял, малыш, — посоветовал Фожер. — Я все знаю насчет Маскере. Тебе хочется выступить на этом концерте? Отвечай… Нет, вижу, что не хочется. Это тоже придумала Ева. А тебе небось подавай сразу сольные концерты, да? Что ж, ты прав. Могу тебе это устроить… Прямо сейчас… Мне довольно снять трубку… Дай слово, что перестанешь с ней встречаться, и дело сделано. Ну же… говори!
Ева молчала, и Лепра понял, что она предоставила выбор ему, что она согласилась на этот искус и даже втайне ему радуется. Она любила эти моменты истины, обожала всякий риск… все поставить на кон… любовь, разлуку, жизнь, смерть… Он может спасти себя одним словом. Но в распоряжении у него всего одна секунда. Стоит ему замешкаться, все кончено. Она выставит его за дверь как слугу.
— Встаньте, мсье Фожер, — сказал он. Удивленный Фожер встал.
Лепра только чуть подался вперед. И наотмашь ударил Фожера сначала по одной щеке, потом по другой.
— А теперь, — добавил он, — вон отсюда.
И эти слова высвободили вдруг всю накопившуюся в нем безграничную ярость. Он кинулся на Фожера, но от встречного удара у него перехватило дыхание. Опрокинутые кресла толкнулись в стол. Комната наполнилась грохотом. Лепра бил, а в памяти запечатлевались отдельные детали общей картины — пятно крови на губах Фожера, смятая постель, телефон, а в голове неотступно звучало: «Она смотрит на тебя… она оценивает тебя… она тебя любит…» Сам не зная как, он оказался у камина. Фожер наступал на него, выставив вперед кулаки. И все же у Лепра было время выбрать: китайская ваза — нет, слишком легкая… Подсвечник…
Раздался страшный удар, и вдруг все стихло. Лепра уставился на тело, распростертое на ковре. Он с трудом выдохнул воздух, обжегший ему гортань. Ева стояла, обхватив ладонями лицо и не сводя взгляда с неподвижного Фожера. Потом осторожно, медленно подошла, опустилась на колени.
— Он мертв, — прошептала она.
Губы Фожера кривила обнажившая зубы гримаса. Лепра сразу понял, что Ева сказала правду, и ладони его мгновенно вспотели от ужаса. Осторожно, точно боясь его разбить, он поставил подсвечник на пол. Ева сделала ему знак не двигаться. Они ждали, чтобы по телу пробежала дрожь, чтобы судорожно дернулась кожа или затрепетали ресницы, — ждали какого-нибудь ничтожного знака, который положил бы конец этому нестерпимому ужасу. Но под опущенными веками виднелась теперь только узкая белая полоска.
— Выходит, убить человека так просто? — пробормотал Лепра.
Ева взглянула на него, потом коснулась кровоподтека, прочертившего черноватую борозду на лбу Фожера.
Потом встала, подняла с пола подсвечник и водворила его на место.
— Ты выбрал самый тяжелый предмет, — сказала она.
— Раздумывать было некогда.
— Знаю.
Она не плакала, но говорила севшим, надтреснутым, безжизненным голосом, как во сне…
— Мне жаль,. — начал Лепра.
— Молчи, — перебила она. — Прошу тебя, молчи. Она посмотрела вниз, на лежащий труп, и что-то похожее на рыдание сотрясло ее плечи. Она сжала кулаки.
— И зачем только вы все меня любите! — прошептала она. — Лучше бы умереть мне самой.
И вдруг она решительно прошла через комнату и сняла телефонную трубку.
— Что ты хочешь делать? — спросил Лепра.
— Вызвать полицию.
— Минутку.
Она ждала, вперив в него лихорадочно горящие глаза.
— Минутку, — повторил он. — Не будем торопиться. Он оправился так быстро, что сам был удивлен, и его мысль, все еще возбужденная, неслась вперед, отвергая одно решение за другим, направляя ход событий по руслу, какое он предугадал еще до того, как нанес удар.
— Кто докажет, что я только защищался? — медленно прошептал он. — Твоего свидетельства мало.
— Тем более что ты напал на него первый.
— Он довел меня до крайности. Ты что, обвиняешь меня в …?
— Нет.
— Ты ведь знаешь, как будут рассуждать полицейские. И догадываешься о последствиях… Если ты позвонишь им, мы оба пропали.
— Так что же?
— Погоди…
Своими длинными гибкими пальцами он старательно растер себе щеки, веки, лоб.
— Никто не видел, как приехал твой муж, — продолжал Лепра. — Он заранее решил, что вернется. И принял меры предосторожности… Брюнстейн, Флоранс, служащие бара — все уверены, что он катит сейчас в Париж… Улавливаешь мою мысль?.. Завтра они все дадут одинаковые показания… Никто не мешает нам слегка подтасовать события.
— Все в конце концов выходит наружу, — устало сказала Ева.
Она не выпускала телефонную трубку из рук.
— Мы будем защищаться, — снова заговорил Лепра. — Это он вынуждает нас защищаться. Я не хочу, чтобы ты стала жертвой скандала… по моей вине… Твой муж сильно выпил… вспомни… Все обратили внимание, как он взвинчен. Его вполне могло занести на крутом повороте… Точно… Его занесло на повороте…
Ева положила трубку на рычаг. Лоб ее прорезали две морщинки, сразу ее состарившие. Лепра подумал, что сейчас ей вполне можно дать ее возраст.
— Перед Ансени дорога начинает резко петлять, — продолжал Лепра. — Надо только погрузить тело в машину… Через час-полтора я уже буду там… А из Ансени вернусь скорым.
— Там высокий обрыв? — спросила Ева.
— Если память мне не изменяет, метров двадцать. И даже парапета нет. При падении машина разобьется о камни.
— Жан… ты меня пугаешь.
— Пугаю?
— Можно подумать, что ты все спланировал заранее, все предусмотрел.
— Ева, дорогая, что ты… Разве это я спаивал твоего мужа? Разве я посоветовал ему вернуться и шантажировать нас?
— Нет, но… пока он говорил… ты мог все обдумать… все, что ты мне сейчас предложил.
Лепра подошел к Еве, снял телефонную трубку.
— Лучше уж вызвать полицию, — сказал он.
Она схватила его руку в запястье, пригнула к рычагу, он выпустил трубку.
— Прости меня, — сказала она. — Ты видишь, в каком я состоянии… Но ты прав… Для него все кончено, переменить ничего нельзя, а мы…
Она припала лицом к груди Лепра, и он почувствовал, как руки любовницы судорожно, до боли стиснули его ребра. Это были ее рыдания.
— Я в отчаянии, что все так вышло, — самым нежным голосом сказал Лепра. — Но зато теперь я могу тебя любить. И не хочу потерять. Я готов на все, только бы не потерять тебя.
Голос его дрогнул. Слова всегда имели над ним непонятную власть. До него еще не вполне дошло, что он убил Фожера, но он и в самом деле был готов на все, чтобы удержать Еву.
— Ты ведь мне веришь, правда? — спросил он, гладя ее по волосам. — Ты должна мне верить, всегда… Мне необходимо твое уважение.
Она отстранилась от него, полная решимости.
— Хочешь, я тебе помогу?
— Только донести его до машины, — ответил он. — Потом я управлюсь сам.
Они возвратились к телу. Поскольку их вновь объединило взаимное доверие, угнетавшие их тоска и ужас рассеялись. Фожер был просто умершим. С каким-то печальным дружелюбием они решились взять его за ноги и за плечи. Они несли его как раненого, не говоря ни слова. На крыльце они на мгновение остановились. Звезды смотрели на них во все глаза.
— Пошли! — шепнул Лепра.
Аллея была длинной. Их мог заметить какой-нибудь запоздалый прохожий. Они старались ни о чем не думать, призвав на помощь все свое мужество. Ни один из них не имел права сдаться раньше другого. Но когда они положили тело на траву возле машины, Ева была уже без сил. И однако это она открыла дверцу и первая забралась в машину, чтобы оттуда давать указания Лепра. Они усадили Фожера в углу на сиденье рядом с водителем.
— Выпрями ему ноги, — сказал Лепра. — Он скоро окоченеет, и тогда мне будет трудно усадить его за руль.
Тщательно усаженный на сиденье Фожер казался спящим. Рана на голове не кровоточила. Из предосторожности они надели на него шляпу, которую он вместе с перчатками оставил в машине.
— Думаю, все получится как надо, — сказал Лепра. Ева поцеловала его просто в щеку.
— Удачи тебе, малыш. Я буду думать о тебе. Машина тронулась. Ева почувствовала, что ее всю трясет.
3
— Я сражен, — говорил Мелио. — В буквальном смысле слова сражен! Это уму непостижимо!…
— Он выпил лишнего, — заметил Лепра.
— Знаю. Он вообще слишком много пил. Я уже корил его за это. Но, в конце концов, пьян он не был.
— Почти пьян, — возразила Ева.
Мелио покачал головой, ткнул пальцем в груду газет на столе.
— Проводы были достойны его таланта, — вновь заговорил он. — Бедный мой Морис!… Такая нелепая катастрофа! Я так и вижу его — он сидел на том месте, где вы сейчас сидите, всего три недели назад. Он работал над новой песней. Как всегда, шутил. Впрочем, пожалуй, чуть меньше, чем прежде. Но если бы у него были неприятности, он бы поделился со мной. Фожер ничего от меня не скрывал. Еще бы! Тридцатилетняя дружба! Впрочем, я задал ему вопрос. Помню, спросил, здоров ли он и как у него дела. А он засмеялся. Как сейчас слышу его смех. «Над этой песней мне пришлось попотеть…» Это его собственные слова. «Но зато увидишь, это будет моя лучшая песня». Такой он и был, уверенный в себе, полный сил… Извините, мадам.
