Жорж Сименон - Ночь на перекрестке
Парк, хотя и сильно запущенный, все же полностью сохранял гармонию красок и очертаний и напоминал оперную декорацию. Каждая группа деревьев, каждое отдельное дерево, даже каждая ветвь — все здесь было на своем, точно рассчитанном месте. Далекий горизонт за просторными полями и крыша одиноко стоящей фермы довершали эту своеобразную пейзажную симфонию, столь характерную для Иль-де-Франса[3] и так хорошо знакомую Мегрэ.
Но тут, в гостиной, с ее старинной мебелью и корешками иностранных книг, где произносились непонятные слова, он чувствовал себя непривычно. И вдобавок эти датчане — брат и сестра, в особенности сестра, вносящая во всю ситуацию какую-то диссонирующую нотку…
Нотку сладострастия, похотливости, что ли? Хотя ничего провоцирующего в ее поведении вроде бы и не было. Она оставалась совершенно естественной и в жестах, и в позах.
Но эта естественность или простота не вязалась со всей «декорацией» гостиной. В такой обстановке еще более естественными комиссару показались бы все те же три старые женщины с их столь экстраординарными особенностями и страстями.
— Вы позволите мне осмотреть дом?
Карл и Эльза без колебаний согласились. Он взял со стола лампу, а она уселась в кресло.
— Пожалуйста, пойдемте со мной. По-моему, вы обретаетесь главным образом в этой гостиной, правда?
— Да. Я тут работаю, а сестра проводит большую часть дня тоже здесь.
— У вас нет служанки?
— Вы уже знаете, сколько я зарабатываю. Это слишком мало, чтобы позволить себе нанять кого-то в услужение.
— Кто занимается готовкой?
— Я.
Карл ответил просто, открыто, без оттенка стыда.
Они дошли до конца коридора, и Карл, открыв боковую дверь, осветил кухню.
— Простите за беспорядок, — нехотя выдавил он.
Но это было больше, чем беспорядок. Кухня являла собой картину полнейшего запустения.
Замызганная донельзя спиртовка, вся в пятнах от убежавшего молока, различных соусов и жиров, стояла на столе, покрытом изодранной клеенкой. Огрызки хлеба, съеденный наполовину эскалоп на сковородке, поставленной прямо на стол. В мойке — груда грязной посуды.
Когда они вернулись в коридор, Мегрэ заглянул в гостиную, уже ничем не освещенную. Светилась только горящая сигарета Эльзы.
— Мы не пользуемся ни столовой, ни малой гостиной — и та, и другая расположены со стороны фасада. Желаете посмотреть?
Лампа осветила довольно приличный паркет, тесно сдвинутую мебель, рассыпанный по полу картофель. Ставни были закрыты.
— Наши комнаты наверху.
По широкой лестнице они пошли наверх. Одна ступенька жалобно скрипнула. Мегрэ ощутил аромат духов, усиливающийся по мере подъема.
— Вот моя комната, — сказал Карл.
Простой волосяной матрац, брошенный прямо на пол, заменял диван. Элементарный туалетный столик. Большой шкаф в стиле Людовика XV. Пепельница, до краев заполненная окурками.
— Вы много курите?
— Да, по утрам, когда читаю в постели. Тут я выкуриваю десятка три сигарет.
Указав на дверь прямо напротив, Карл выпалил:
— А вот это комната моей сестры.
Но он не открыл ее. Мегрэ повернул круглую ручку и отворил эту дверь. На лице Карла обозначилось недовольство.
Он по-прежнему держал в руке керосиновую лампу, однако явно не желал подойти к комнате Эльзы и осветить ее. Запах духов был здесь настолько одуряющим, что перехватывало дыхание.
Во всем доме не было и намека на какой-то стиль, на порядок и уж менее всего на роскошь. Стойбище, где люди пользуются случайными остатками старины…
Но Мегрэ интуитивно догадался, что комната, куда он сейчас войдет и где заиграли светотени, подобна оазису. В ней, вероятно, тепло, мягко и вообще очень уютно. Шкуры различных зверей полностью скрывали паркет. Особенно хорошо смотрелась пышная тигровая шкура, брошенная у кровати из эбенового дерева, обитого черным бархатом. На бархате — смятое шелковое белье.
Андерсен незаметно, не выпуская из рук лампу, прошел в глубь коридора, и Мегрэ последовал за ним.
— У нас есть еще три незанятые комнаты.
— Значит, только комната вашей сестры выходит окнами на шоссе?
Карл не ответил и жестом показал на узкую лестницу.
— Это лестница черного хода. Мы ею не пользуемся. Если хотите посмотреть гараж…
В пляшущем огне лампы они спустились друг за другом на первый этаж. Единственной светящейся точкой в гостиной все еще был красный огонек сигареты.
Теперь, благодаря лампе Андерсена, здесь стало светло. Эльза, полулежа в кресле, устремила равнодушный взгляд на обоих мужчин.
— Карл, неужели вы так и не предложили комиссару чашку чаю?
— Благодарю, мадемуазель, я никогда не пью чай…
— А я бы выпила… Может, вас устроит виски? Или… Карл, прошу вас…
И Карл, смущаясь и суетясь, поставил лампу на стол, включил небольшую электроплитку, стоявшую под серебряным чайником.
— Что позволите предложить вам, комиссар?
Мегрэ не знал, чему приписать свое беспокойство.
Здесь царил своеобразный, интимный беспорядок. На мольберте пестрел эскиз — распустившиеся крупные цветы с фиолетовыми лепестками.
— Итак, — сказал он, — сперва кто-то похитил автомобиль господина Мишонне. В нем убили Гольдберга, после чего перегнали в ваш гараж. А ваш автомобиль переправили в гараж страхового агента.
— Непостижимо, не правда ли?
Эльза произнесла эти слова мягким напевным голосом и закурила новую сигарету.
— Мой брат говорил, что нам предъявят обвинение: покойника ведь нашли у нас. Карл даже хотел бежать. Но я не захотела. Я уверена, все поймут, что, если бы мы действительно совершили убийство, для нас не имело бы никакого смысла…
Она осеклась и посмотрела на Карла. Тот что-то искал в углу гостиной.
— Так как же, Карл, вы ничем не угостите комиссара?
— Прошу прощения. Я выяснил, что у нас не осталось ни капли…
— Вы, конечно, остаетесь верны себе! Ни о чем не подумаете заранее. Придется вам извинить нас, господин…
— Мегрэ.
— Господин Мегрэ. Мы употребляем очень мало спиртного и…
Из парка донесся шум шагов. Выглянув за окно, Мегрэ узнал силуэт бригадира Люкаса, шедшего к нему.
3. Ночь на перекрестке
— Что скажешь, Люкас?
Мегрэ стоял на пороге стеклянной двери-окна, распахнутой на террасу. Позади осталась беспокойная атмосфера гостиной, перед ним лицо Люкаса смутно белело на фоне тенистой свежести парка.
— Да ничего особенного, комиссар. Просто я искал вас…
И Люкас, слегка конфузясь, попытался заглянуть через плечо комиссара внутрь гостиной.
— Ты снял номер для меня?
— Снял. На ваше имя получена телеграмма. Сегодня ночью госпожа Гольдберг прибудет сюда на машине.
Мегрэ обернулся. Андерсен, чуть опустив голову, казалось, чего-то ждал. Эльза курила и нетерпеливо покачивала ногой.
— Завтра я снова приду допрашивать вас. Это вне всяких сомнений, — объявил им Мегрэ. — Мое почтение, мадемуазель.
Эльза вежливо, но вместе с тем как-то снисходительно кивнула ему. Карл вызвался проводить обоих сотрудников полиции до ворот.
— Вы не осмотрите гараж?
— Завтра.
— Послушайте, комиссар, быть может, мое предложение покажется вам подозрительным. Прошу вас располагать мною, как вам заблагорассудится, если, конечно, по-вашему, я могу быть хоть чем-нибудь полезен. Я не забываю о своем иностранном происхождении, кроме того, понимаю, что самые тяжкие обвинения могут быть адресованы только мне… Что ж, для меня это лишний повод сделать все, пусть даже невозможное, для обнаружения истинного убийцы. И, пожалуйста, не сердитесь на меня за все мои оплошности.
Мегрэ пристально посмотрел ему в глаза. Его удивил печальный зрачок, медленно отклонившийся в сторону. Карл Андерсен запер решетчатые ворота и направился обратно к дому.
— Чем же ты озабочен, Люкас?
— Да все никак не успокоюсь. Я уже довольно давно возвратился из Авренвиля и не пойму, почему этот перекресток вдруг стал производить на меня прямо-таки гнусное впечатление.
Они шли в темноте по обочине шоссе. Автомобили проезжали лишь изредка.
— Я пытаюсь мысленно реконструировать преступление, — продолжал бригадир. — И чем больше о нем думаешь, тем более ошеломляет вся эта драма.
Они поравнялись с виллой Мишонне. Ее можно было считать как бы одной из вершин треугольника, два других угла которого образовывались, с одной стороны, гаражом с бензозаправкой, с другой — особняком Трех вдов.
От бензоколонки до жилища Мишонне — сорок метров, а от него до Андерсенов — сто. Их связывает ровная, отполированная шинами лента шоссе, окаймленная с обеих сторон высокими деревьями, словно река береговыми плотинами.
Со стороны Трех вдов не было никаких огней. У страхового агента слабо светились два окна. Темные занавески пропускали лишь узкую полоску света, которая то расширялась, то сходила на нет; следовательно, у окна кто-то стоял и смотрел наружу, то и дело раздвигая занавески на уровне человеческого роста.
