Эрл Гарднер - Дело небрежной нимфы

Я позвонила стюарду и попросила его сказать Джорджу Олдеру, что мне нужно видеть его немедленно.

Джордж передал мне в ответ, что мы попали в неожиданный и очень сильный шторм, что он занят на капитанском мостике и прийти не может, но, как только управится с делами, непременно придет. И вот час тому назад, почти на рассвете, Джордж пришел ко мне в каюту.

Я ему рассказала о том, что случилось. Он задал мне несколько осторожных вопросов, а потом несколько раз спросил, рассказала ли я кому-нибудь то, что поведала ему.

В то время я была слишком несообразительна, чтобы понять, что у него на уме. Я гордилась своей сдержанностью и скрытностью, ведь я ничего не сообщила в прессу, пока не рассказала Джорджу Олдеру, потому что знала, как он не любит огласки и газетной шумихи.

Сейчас я пытаюсь объяснить свое тогдашнее состояние тем, что мне пришлось пережить очень тяжелое потрясение, что события последних двадцати четырех часов не прошли бесследно для моей нервной системы. Однако все мои старания отдать себе отчет в происшедшем и отнести мое самочувствие лишь на счет нервов оказались напрасными: меня переполняли дурные предчувствия.

После того как я рассказала Джорджу Олдеру все, что знала, он долго сидел в моей каюте, смотря на меня пристальным, оценивающим взглядом.

Мне становилось не по себе. Это было похоже на то, как змея старается околдовать птичку.

– Минерва, вы уверены, что ничего никому не рассказали? – спрашивал он в который раз.

– Ни одной живой душе, – клялась я. – Можете положиться на мою порядочность.

И тогда я вдруг уловила в его глазах то, что видела в глазах его сестры: это был взгляд безумного человека, придумывающего какой-то особенно изощренный ход, чтобы покончить с этим делом. Не сказав ни слова, он поднялся, повернулся к двери, задержавшись на пороге, повозился с замком, потом вышел и захлопнул за собой дверь.

Меня вдруг охватило предчувствие беды. Я хотела немедленно высадиться на берег, хотела связаться с кем-нибудь из друзей. И подбежала к двери.

Она была заперта: выйдя, Джордж запер дверь снаружи.

Я начала бить в нее кулаками, пинала ногами, дергала за ручку, пронзительно кричала.

Ничего!.. Ураган ревел и завывал вокруг яхты. Мачты дрожали и скрипели под напором огромных волн. Ветер свистел в такелаже. Волны, разбивавшиеся о борт яхты, заглушали мои беспомощные слабые вопли.

Я беспрерывно вызывала стюарда. Пробовала звонить по телефону. Он молчал. Теперь я понимаю, что Джордж перерезал проводку в моей каюте.

Я озиралась кругом, пытаясь найти способ сообщить кому-то о моем положении, связаться с кем-нибудь, но шум шторма, поздний час и тот факт, что я находилась взаперти в каюте для гостей, сделали это невозможным.

У меня остается одна-единственная надежда. Я решила записать все, что произошло, запечатать в бутылку и выбросить ее в иллюминатор. Тогда, если Джордж придет сюда, я ему скажу, что я сделала. Я ему скажу, что бутылку со временем выбросит волнами на берег, где ее почти наверняка найдут. Таким способом я надеюсь заставить его внять голосу рассудка. Но я чувствую, что этот человек с его дьявольской хитростью сумасшедшего, которая, вероятно, является фамильной чертой, намерен позаботиться о том, чтобы навсегда заставить меня замолчать.

Мейсон чувствовал, как пальцы девушки сжимают его руку.

– Теперь он мой! – торжествующе воскликнула она. – Он мой, мой, мой! Понимаете, что означает это письмо? Он теперь у меня в руках!

– Это я у вас в руках, – философски заметил Мейсон. – И мне еще может понадобиться моя рука.

– О, простите.

– Кто такая эта Минерва Дэнби? – спросил Мейсон.

– Я знаю о ней не больше того, что написано в этом письме. Все, что мне известно, это то, что она утонула. Около шести месяцев назад ее смыло волной с борта яхты Олдера. Так рассказывали.

– Поскольку, по-видимому, я стал соучастником стопроцентного ограбления, вы могли бы рассказать мне подробнее о том, что произошло, – предусмотрительно сказал Мейсон.

– О, я всегда знала, что в истории с Коррин что-то нечисто! – возбужденно заговорила девушка. – Я была уверена, что она не умерла, а теперь… О, вы должны понимать, какая огромная разница между тем, что я предполагала, и тем, что случилось на самом деле…

– Какая же именно разница?

– Я родственница Коррин, вероятно единственная оставшаяся в живых родственница. В этом и состоит разница, большая разница.

– В данных обстоятельствах вы бы, мисс, лучше рассказали мне все поподробнее, – настаивал Мейсон.

– А что еще рассказывать? Письмо говорит само за себя.

– Но оно не говорит за вас.

– А зачем мне рассказывать? – спросила она.

– Попытаемся быть реалистами. Для разнообразия, – грустно пошутил Мейсон. – Я ответственный гражданин. Адвокат. Я знаю, что вы совершили ограбление, но обстоятельства принудили меня помочь вам скрыться от правосудия.

– Вы сказали, что вы адвокат.

– Да, я адвокат. Однако может получиться, что Джордж Олдер с огромным удовольствием обвинит меня в том, что я вас подговорил выкрасть эту улику из его дома.

– Неужели вы не понимаете, – презрительно сказала она, – что Олдер не может никого ни в чем обвинить? Он не посмеет предать огласке это письмо.

– О’кей! – терпеливо кивнул Мейсон. – А что вы собираетесь делать с этим письмом?

– Я его сделаю достоянием гласности.

– А как вы впоследствии объясните тот факт, что оно оказалось в ваших руках?

– Ну как… Пойду в редакцию… скажу, что…

– Да, да, продолжайте, – попросил Мейсон.

– Разве я не могу сказать… ну… что я нашла это письмо?

– Где?

– Где-нибудь на берегу.

– А потом Олдер выставит свидетелей, которые подтвердят, что письмо находилось у него и могло быть взято только из его дома, а вам, помимо обвинения в ограблении, предъявят обвинение еще и в ложной присяге.

– Об этом я не подумала, – испуганно проговорила девушка.

– Я так и решил, что не подумали. Ну а теперь, предположим, вы все же расскажете мне, кто вы такая, как узнали, что письмо находилось в доме Олдера, ну и еще… и некоторые другие вещи…

– А если не расскажу?

– Всегда в запасе остается полиция.

– Вы-то мне ничего про себя не рассказали, – вспылила она.

– Совершенно верно! – сухо подтвердил Мейсон. – Я не рассказал.

Несколько секунд она обдумывала положение, потом произнесла угрюмо и неохотно:

– Я Дороти Феннер. Работаю секретарем у биржевого маклера. Когда моя мать умерла, то оставила мне немного денег. Два года назад я приехала сюда из Колорадо.

Моя мать была сестрой Коры Лансинг. Кора вышла замуж за Джека Лансинга. У них была одна дочь, Коррин. Брак оказался неудачным, и Кора Лансинг вышла замуж во второй раз, за Сэмюеля Натана Олдера. У них был единственный сын, Джордж С. Олдер. Коррин на пять лет старше Джорджа.

Так что, несмотря на разницу в годах, я двоюродная сестра Коррин. Мы были очень дружны. Тетя Кора умерла десять лет назад, потом умер отец Джорджа и оставил состояние, завещав его в равных долях Коррин, Джорджу и Дорлею Олдеру, дяде Джорджа.

– В каких вы отношениях с Олдерами? – спросил Мейсон. – Как я понимаю, не в очень хороших.

– С дядей Дорлеем я в отличных отношениях. Он превосходный человек. С Джорджем Олдером мы не ладим. С ним никто не ладит, потому что он требует во всем полного и безоговорочного подчинения своей воле.

– А как вы узнали о существовании письма? – спросил Мейсон.

– Я… этого я не могу вам сказать.

– Советую, приготовьте заранее рассказ об этом, – предупредил Мейсон.

– Я услышала о нем, – нерешительно сказала Дороти.

– Как?

– Ну, если уж на то пошло, так мне намекнул дядя Дорлей.

– Вот оно что, – удивился Мейсон, по-видимому заинтересовавшись таким поворотом событий.

– Он как-то спросил меня, не говорил ли мне когда-нибудь Джордж про письмо Минервы Дэнби, которое она написала перед тем, как ее смыло волной с борта яхты, и которое будто бы подобрал Питер Кадиц.

– Вы знаете Питера Кадица?

– Конечно. По-моему, с ним знакомы все яхтсмены. Он вроде как чистильщик пляжей. Его все знают.

– Значит, Дорлей знает про письмо?

– Что-то ему про него известно.

– А почему вы не пошли к Джорджу Олдеру и не спросили его об этом напрямик?

– Вот и видно, что вы, сэр, плохо знаете Джорджа Олдера, – сказала Дороти. – По-моему, он готов был уничтожить письмо. И давно бы сделал это, если бы не боялся, что Пит Кадиц или еще кто-нибудь узнает его содержание. Я же только хотела прочитать его. Узнав, что сегодня у Джорджа Олдера большой прием – а его дом мне знаком очень хорошо, – я решила, что могу прийти туда, когда гости будут обедать, войти в кабинет Джорджа, взять бутылку из письменного стола, прочитать письмо и узнать таким образом, о чем там идет речь.