Агата Кристи - Вилла «Белый конь»
Ход был верный и возымел нужное действие.
– Ах! – воскликнула миссис Коппинз. – Жалко, мой муж вас не слышит. Он вечно твердил одно: мол, ты думаешь, что все знаешь, а на самом деле ни о чем понятия не имеешь. А я девять раз из десяти была права. Важничал, много о себе понимал, покойник-то.
– Вот потому я и хотел узнать, что вы думаете о миссис Дэвис. Как по-вашему, она была несчастлива?
– Как вам сказать? Да вроде бы нет. Деловая. Это видно было. Все у нее всегда как надо. Словно заранее обдумывала. Я так понимаю, работала она, где выясняют, как разные товары идут, чего больше покупают, спрашивают. Эти агенты ходят и узнают у людей, какой сорт мыла они покупают или какую муку, как свои деньги распределяют на неделю, на что больше всего уходит. Я-то просто-напросто считаю, суют нос не в свое дело, и в чем от этого толк правительству или кому еще – ума не приложу. Про это всем и так давно известно, да вот почему-то нынче прямо помешались – подавай им снова и снова такие сведения. А миссис Дэвис, по правде говоря, для этой работы очень подходила. Славная, куда не надо не лезет, просто, по-деловому расспросит – и все.
– Вы не знаете название фирмы или конторы, где она работала?
– Да нет, не знаю, такая жалость.
– Она когда-нибудь говорила, у нее есть родственники?
– Нет. Я так поняла, она вдова, муж давно умер. Он вроде долго болел, только она не особо любила об этом распространяться.
– Она не рассказывала вам, откуда была родом?
– По-моему, не из Лондона. Откуда-то с севера.
– Вы не замечали в ней чего-нибудь странного, непонятного?
Лежен сомневался, правильно ли он сделал, спросив об этом. Если у нее заработает воображение... Но миссис Коппинз не воспользовалась столь удобным случаем.
– Да нет, не замечала. И уж никогда от нее не слышала ничего такого. Только вот чемодан у нее был не как у всех. Дорогой, но не новый. И буквы на нем были ее – «Дж. Д.», Джесси Дэвис, только они были написаны поверх других. Сперва-то они были «Дж. X.», по-моему, или, может, «А». Но мне тогда и в голову ничего не приходило. Хороший подержанный чемодан можно купить совсем дешево, и буквы приходится менять. У нее вещей-то и было – один чемодан.
Лежен это знал. У покойной было очень мало вещей. Не нашлось среди них ни писем, ни фотографий. Не было у нее, по-видимому, ни страхового полиса, ни счета в банке, ни чековой книжки. Носильные вещи хорошего качества, скромного покроя, почти новые.
– Она казалась всем довольной? – спросил он.
– Да вроде так.
Инспектор услышал нотку сомнения в голосе миссис Коппинз и повторил настойчиво:
– Вроде?
– Я об этом как-то не думала. Зарабатывала она неплохо, работа чистая, живи да радуйся. Была не из болтливых. Но когда заболела...
– А что случилось, когда заболела? – переспросил Лежен.
– Сперва она расстроилась. Когда от гриппа слегла. «Всю мою работу спутает», – говорит. Пришлось ей лечь в постель, вскипятила себе чаю, аспирин приняла. Я говорю: «Доктора хорошо бы позвать», а она говорит: «Незачем. При гриппе надо отлежаться в тепле, и все». И мне велела не заходить, а то заражусь. Поболела она, конечно, ведь грипп, а когда температура спала, то стала она расстроенная какая-то, тоже при гриппе часто случается. Я ей, бывало, что-нибудь сготовлю, когда она стала поправляться, она сидит у огня и говорит: «Плохо, если столько времени свободного. Мысли одолевают, не люблю я особенно о жизни задумываться. Тоска берет».
Лежен был по-прежнему весь внимание, и миссис Коппинз разошлась пуще прежнего.
– Ну, дала я ей, значит, журналов. Но только ей не читалось. И раз, как сейчас помню, она говорит: «Лучше о многом не догадываться, если все не так, как надо, правда?» А я ей: «Да, милочка». А она: «Не знаю. Уверенности у меня никогда не было». А я говорю: «Ну ничего, ничего». А она: «Я бесчестного не делала. Мне себя упрекнуть не в чем». Я отвечаю: «Конечно, мол, милочка», а сама подумала: может, у нее на работе какие делишки обделывают с денежными счетами и она знает, но, коли это ее не касается, не вмешивается.
– Возможно, – согласился Лежен.
– Одним словом, поправилась она, почти совсем поправилась, вышла снова на работу. Я ей сказала: «Рано. Посидите дома еще денек-другой», – говорю. И зря она меня не послушалась. Приходит домой на второй день, гляжу – а она вся в жару пылает. Еле по лестнице поднялась. «Надо, – говорю, – доктора позвать», да только она не захотела. И ей все хуже и хуже, глаза не видят, лицо горит, дышать не может. А вечером на следующий день тихонько так шепчет: «Священника. Позовите священника. Быстрее – будет поздно». Ей нужно было не нашего, а католического священника. Я-то не догадывалась, что она католичка, ни распятия у нее, ничего такого. Я вижу, на улице мальчонка, Майк, бегает, послала его за отцом Горманом. И уж решила: ничего ей говорить не стану, а в больницу позвоню.
– Вы сами привели к ней священника, когда он пришел?
– Да. И оставила их одних.
– Они о чем-то говорили?
– О чем, не знаю, только когда я дверь закрывала, слышу, они говорят про какое-то злодейство. Да, и что-то про коня – может, это она про скачки, там ведь всегда жульничают.
– Злодейство, – повторил Лежен. Его поразило это слово.
– Они должны покаяться в грехах перед смертью, так ведь у католиков заведено? Вот она, верно, и каялась.
Лежен не сомневался – это была предсмертная исповедь, но в его воображение запало слово «злодейство». Должно быть, страшное злодейство, если священника, который узнал о нем, выследили и убили...
2
Трое остальных жильцов миссис Коппинз ничего сообщить не могли. Два из них, банковский клерк и пожилой продавец из обувного магазина, жили здесь уже несколько лет. Третья была девушка лет двадцати двух, снимала эту комнату недавно, работала в супермаркете неподалеку. Все они едва знали миссис Дэвис в лицо.
Женщина, которая видела отца Гормана на улице в тот вечер, тоже ничего важного не сообщила. Знала отца Гормана, была его прихожанкой. Видела, как он свернул на Бенталл-стрит и зашел в кафе примерно без десяти восемь. Вот и все, что она могла сказать.
Мистер Осборн, невысокого роста пожилой человек, в очках, лысый, с простодушным широким лицом, владелец аптеки на углу Бартон-стрит, располагал более интересными сведениями.
– Добрый вечер, старший инспектор. Заходите!
Аптекарь поднял откидную доску старомодного прилавка. Лежен прошел за прилавок, а потом через нишу, где молодой человек в белом халате с ловкостью фокусника разливал лекарства в пузырьки, в маленькую комнату – там стояли два кресла, стол и конторка. Мистер Осборн, с таинственным видом задернув портьерой вход, сел в одно из кресел, Лежен занял другое. Аптекарь наклонился вперед, глаза его блестели от возбуждения.
– Кажется, я смогу вам помочь. Посетителей в тот вечер было немного – погода отвратительная, и мы сидели без дела. По четвергам мы закрываемся в восемь. Туман все сгущался, на улице почти никого. Я стоял у дверей и глядел на улицу. В прогнозе погоды сказали, будет туман, и я видел – и вправду так. В аптеке пусто, за прилавком без дела молоденькая продавщица, она у меня кремами и шампунями занимается, а я стою, значит, у дверей и вижу: отец Горман идет по улице. Я его, конечно, хорошо знал в лицо. Ужасно, такого достойного человека убили. «Вот отец Горман», – говорю себе. Он шел по направлению к Уэст-стрит. А чуть позади – еще кто-то. Вряд ли я обратил бы на него внимание, не остановись он как раз у моей двери. Я думаю: «Что это он остановился?» – а потом заметил: отец Горман замедлил шаги. Словно о чем-то глубоко задумался. Потом снова пошел быстрее, и тот, другой, тоже. Я подумал: может, хочет догнать священника, поговорить с ним.
– А на самом деле человек этот, видимо, следил за ним?
– Теперь-то я уверен, было именно так, но тогда мне это в голову не пришло. И туман еще больше сгустился – они оба попросту исчезли из глаз.
– Вы сможете описать того человека?
Лежен не рассчитывал на сколько-нибудь вразумительный ответ. Он ожидал обычных расплывчатых описаний. Но мистер Осборн оказался из другой породы, чем Тони, хозяин маленького кафе.
– Думаю, да, – уверенно отвечал он. – Это был человек высокого роста...
– Приблизительно какого?
– Ну, шесть футов, не меньше. Хотя мог казаться выше, чем на самом деле, из-за своей худобы. Покатые плечи, выдающийся кадык. Тирольская шляпа. Длинные волосы. Большой крючковатый нос. Внешность очень приметная. Конечно, я не мог разглядеть цвет глаз. Понимаете, я его видел в профиль. Возраст – лет пятьдесят. Это заметно было по походке, молодые люди ходят иначе.
Лежен мысленно представил себе расстояние от аптеки до противоположного тротуара и задумался. У него возникли весьма серьезные сомнения.
Описание, которое дал аптекарь, могло быть плодом фантазии – такое случается часто, особенно когда допрашиваешь женщин. В подобных случаях фигурируют всевозможные маловероятные подробности: выпученные глаза, косматые брови, обезьяньи челюсти, свирепое выражение лица. Но мистер Осборн рассказал про человека с обычной внешностью. Такое от свидетелей услышишь нечасто: описание точное, подробное, и свидетель твердо стоит на своем.
