Джорджетта Хейер - Предательский кинжал
— Никакого, дорогая моя. Просто я читаю очень интересную книгу.
— Ну, меня это не интересует, — сказала Паула и снова принялась мерить шагами комнату.
— Не обращайте внимания, Мод, — сказала Матильда. — У Паулы мозг работает только в одном направлении и нет никаких представлений о правилах поведения. Расскажите мне про вашу императрицу!
— Бедняжка! — откликнулась Мод. — И все из-за свекрови. Наверное, очень неприятная женщина. Здесь ее называют великой герцогиней, но я никак не могу понять, почему она только великая герцогиня, если ее сын — император. Она хотела, чтобы он женился на Елене.
— Еще немного, и я соглашусь прочитать эту занимательную историю, — сказала Матильда. — А кто такая Елена?
Мод все еще объясняла Матильде, кто такая Елена, когда в гостиной появились мужчины.
Было ясно, что Натаниель не слишком доволен мужской компанией. Очевидно, Ройдон приставал к нему со своими откровениями, потому что он бросил несколько возмущенных взглядов на драматурга и отошел от него настолько далеко, насколько позволяла комната. Мотисфонт присел рядом с Мод, а Стивен, который явно сочувствовал дяде, удивил всех присутствующих, вступив с ним в любезный разговор.
— Маленький джентльмен Стивен, я просто теряю голову, — пробормотала Матильда.
Джозеф, который стоял достаточно близко, чтобы услышать ее слова, заговорщически приложил палец к губам. Он увидел, что Натаниель заметил его жест, и торопливо, с натянутым весельем произнес:
— Кто сказал "пьяница"?
Этого слова не произносил никто. Некоторые, и прежде всего Натаниель, посмотрели на Джозефа с возмущением. После паузы Джозеф несколько удрученно сказал:
— Ну хорошо, тогда во что же мы будем играть?
— Матильда, — сказал Натаниель, настойчиво глядя на нее, — мы хотим, чтобы ты была четвертой в бридже.
— Хорошо, — ответила Матильда. — А кто играет?
— Стивен и Мотисфонт. Я прикажу поставить стол в библиотеке. Все остальные могут играть в любые дурацкие игры, в какие только захотят.
Оптимизм Джозефа не так просто было сломить.
— Правильно! Никто вас, серьезных людей, и не трогает, а мы, легкомысленные, будем заниматься глупостями, если хотим! — сказал он.
— Не стоит рассчитывать на меня! — объявил Ройдон. — Я не могу отличить одну карту от другой.
— Ну, вы быстро научитесь! — успокоил его Джозеф. — Мод, дорогая, боюсь, мы не сможем убедить тебя поиграть с нами?
— Нет, Джозеф, я буду тихонько раскладывать пасьянс, если кто-нибудь подвинет ко мне этот столик, — ответила Мод.
Валерия, которой совсем не понравилось, что ее нареченный собирается весь вечер играть в бридж, одарила Ройдона чарующей улыбкой и сказала:
— Мне не терпится расспросить вас о вашей пьесе. Я вся дрожу от нетерпения! Расскажите же мне о ней!
Виллогби, обиженный недостатком внимания со стороны Натаниеля, сразу же придвинулся к мисс Дин, так что принять участие в игре Джозефа могла только Паула. Он понял, что в такой ситуации ничего невозможно организовать, и со слабым вздохом оставил свою идею, усевшись смотреть, как его жена раскладывает пасьянс.
Походив некоторое время взад-вперед по комнате и вставив несколько слов в разговор Ройдона с Валерией, Паула бросилась на диван и принялась листать иллюстрированный журнал, Джозеф быстро пододвинулся к ней и тихо сказал:
— Расскажи своему дядюшке об этой пьесе, дорогая! Какого она рода? Комедия? Трагедия?
— Она не подходит ни под какие категории, — ответила Паула. — Это просто скрупулезный анализ человеческих характеров. Я хочу сыграть эту роль больше всего на свете. Она просто написана для меня! В ней вся я!
— Я так хорошо тебя понимаю, — кивнул Джозеф, с сочувствием пожимая ей руку. — Как часто я сталкивался с этим! Наверное, тебе смешно, что твой старик дядя когда-то играл на сцене, но тогда я был молодым и удивил своих родственников, убежав от уважаемой всеми работы стряпчего в конторе и присоединившись к бродячей труппе! — Он раскатисто рассмеялся этому воспоминанию. — Я был таким романтиком! Наверное, многие думали, какой я нерасчетливый молодой дурак, но я никогда не жалел об этом, никогда!
— Вы не могли бы заставить дядю Ната выслушать мои доводы? — невпопад спросила Паула.
— Постараюсь, дорогая, но ты же знаешь Ната! Милый старый ворчун! Он один из лучших, но и у него есть предрассудки.
— Две тысячи фунтов для него ничего не значат. Не понимаю, почему мне нельзя получить их сейчас, не дожидаясь, пока он умрет.
— Скверная девчонка! Цыплят по осени считают.
— Вовсе нет. Он сказал, что оставит мне немного денег. И потом, он просто обязан, я ведь его единственная племянница.
Было ясно, что Джозеф не одобрял такого хладнокровного взгляда на вещи. Он сказал: «Тс-с», и снова схватил Паулу за руку.
Мод, одолевшей пасьянс, вдруг пришло в голову, что Паула может что-нибудь продекламировать.
— Я очень люблю хорошую декламацию, — сказала она. — Когда-то я знала очень трогательное стихотворение о человеке, который умер от жажды на Льяно-Эстакадо.[4] Я уже не помню, как это произошло, по-моему, он куда-то ехал. Я очень хорошо его читала, но прошло много лет, и я все забыла.
Все с облегчением вздохнули. Паула ответила, что не занимается декламацией, но, если бы дядя Нат не занялся бриджем, она бы попросила Виллогби почитать свою пьесу.
— Это, должно быть, очень занимательно, — ровно сказала Мод.
У Натаниеля не было обыкновения засиживаться допоздна, и он не изменял привычкам ради удобства своих гостей. В одиннадцать часов игроки в бридж вернулись в гостиную, где их ожидал поднос с напитками, и Натаниель объявил, что лично он идет спать.
— Я надеялся поговорить с вами, Нат, — осмелился сказать Эдгар Мотисфонт.
Натаниель пронзил его взглядом, брошенным из-под густых бровей.
— Ночью я не разговариваю о делах, — отрезал он.
— Мне тоже надо поговорить с вами, — сказала Паула.
— Ты ничего не получишь, — с коротким смешком ответил Натаниель.
Мод собрала карты.
— О, Боже, уже одиннадцать? Я тоже пойду.
Валерия пришла в ужас от перспективы ложиться так непривычно рано, но ее успокоили веселые слова Джозефа:
— Надеюсь, никто больше не хочет спать! Еще рано, правда, Валерия? А как насчет того, чтобы отправиться в бильярдную и послушать приемник?
— Ты бы лучше лег в постель, — откликнулся Натаниель, на которого, казалось, пагубно действовало веселье Джозефа.
— Только не я, — заявил Джозеф. — И вот что я тебе скажу, Нат: тебе тоже лучше остаться с нами!
Не иначе, как злой гений подбил его похлопать брата по спине. Натаниель, не любивший, когда его трогали, сразу же застонал и воскликнул:
— Мое люмбаго!
Он вышел из комнаты походкой калеки, приложив руку к спине, с выражением лица, которое было хорошо знакомо его родным, но заставило Валерию еще шире раскрыть свои хорошенькие глазки и сказать:
— Никогда не думала, что люмбаго — это так серьезно!
— Это несерьезно. Мой дорогой дядя Нат переигрывает, — сказал Стивен, передавая Матильде виски с содовой.
— Нет, нет! Это несправедливо! — запротестовал Джозеф. — Я помню, как несчастный старина Нат не мог разогнуться! Ну и глупец же я, что обидел его. Может, мне лучше пойти за ним?
— Нет, Джо, — с сочувствием сказала Матильда. — У вас добрые намерения, но он еще больше рассердится. А почему наша крошка Паула выглядит так трагично?
— Этот ужасный дом! — воскликнула Паула. — Как вы можете здесь находиться и не чувствовать его атмосферы?!
— Внимание: говорит миссис Сиддонс![5] — сказал, глядя на нее, Стивен.
— Издевайся сколько угодно, — набросилась на него Паула, — но даже ты должен ощущать напряженность, она висит в воздухе!
— Знаете, это очень забавно: я не жалуюсь на нервы, но понимаю, что Паула имеет в виду, — сказала Валерия. — Здесь такая атмосфера. — Она повернулась к Ройдону.
— Вы могли бы написать об этом замечательную пьесу.
— Не думаю, что такая пьеса в моем стиле, — ответил он.
— А я абсолютно уверена, такой человек, как вы, может написать замечательную пьесу просто на любую тему, — сказала Валерия, поднимая на него восхищенные глаза.
— Даже о морских свинках? — спросил Стивен, внося в разговор диссонирующую ноту.
Драматург покраснел.
— Очень смешно!
Матильда заключила, что мистер Ройдон не привык, чтобы над ним смеялись.
— Позвольте дать вам совет: не обращайте никакого внимания на моего кузена Стивена, — сказала она.
Стивен никогда не возражал против того, что говорила о нем Матильда, и сейчас он только усмехнулся, но Джозеф, никогда не отличавшийся тактом, вернул его лицу мрачное выражение, сказав:
