Джорджетта Хейер - Предательский кинжал
Удивительно, как был выразителен этот трепещущий голос, эти взлетающие руки!
— О! Неизвестный драматург? — откликнулась Матильда.
— Пока что! Но эта его пьеса!.. Все продюсеры такие дураки! Нам необходима финансовая поддержка. Дядя Нат в духе? Стивен не расстроил его? Расскажи мне, Матильда, и побыстрее!
Матильда отложила карандаш для бровей.
— Паула, ты привезла своего драматурга сюда в надежде завоевать сердце Ната? Бедная девочка!
— Он должен сделать это для меня! — воскликнула Паула, нетерпеливо отбрасывая волосы со лба. — Речь идет об искусстве, Матильда! О! Когда ты ее прочитаешь!..
— Искусство плюс роль для Паулы? — пробормотала Матильда. Но уязвить Паулу было не так-то просто.
— Да. Роль. И какая роль! Она просто написана для меня. Он говорит, это я вдохновила его.
— Воскресный просмотр, аудитория сплошь из интеллектуалов. Уж я-то знаю!
— Дядя должен меня выслушать! Я должна сыграть эту роль! Должна, ты слышишь меня, Матильда?
— Да, милая, ты должна сыграть ее. Однако ужин через двадцать минут.
— Мне хватит и десяти, чтобы переодеться! — нетерпеливо сказала Паула.
"Это правда", — подумала Матильда. Паула никогда не уделяла большого внимания одежде. Она не была ни нелепой, ни очаровательной; она как бы выступала из платья, никто никогда не замечал, что на ней надето. Одежда просто не имела значения, она только прикрывала худое тело Паулы, и над ней царила сама Паула.
— Я просто ненавижу тебя, Паула. Боже, как я ненавижу тебя! — сказала Матильда, сознавая, что ее помнили только благодаря изощренным туалетам, которые она носила. — Убирайся! Мне не так везет, как тебе.
Взгляд Паулы остановился на ее лице.
— Дорогая, твои платья — само совершенство!
— Знаю. Куда ты дела своего драматурга?
— Не имею ни малейшего представления. К чему эта нелепая суета! Как будто в доме нет места… Старри сказал — он проследит.
— Ну, если только твой драматург не носит свободные блузоны и волосы до плеч, то…
— Какое это имеет значение?
— Это будет иметь большое значение для дяди Ната, — пророчески заметила Матильда.
Так оно и вышло. Натаниель, без предупреждения представленный Виллогби Ройдону, посмотрел на него, потом на Паулу и не смог заставить себя пробормотать даже обычные слова приветствия. Залатывать брешь пришлось Джозефу. Он, чувствуя гнев Натаниеля, заполнил паузу собственной бьющей через край доброжелательностью.
Положение спас Старри, объявивший обед. Они прошли в столовую. Виллогби Ройдон сел между Матильдой и Мод. Он посмотрел на Мод с презрением, но Матильда ему понравилась, и он принялся рассказывать ей о тенденциях развития современной драмы. Она послушно сносила это, сознавая, что ее долг — вызвать огонь на себя.
Виллогби Ройдон был болезненного вида молодой человек с неопределенными чертами лица и слишком напористой манерой поведения. Рассеянно слушая его слова, Матильда представляла его в равнодушной среде мелких лавочников. Она была убеждена, что у него небогатые родители, которые смотрят на умного сына со страхом или с насмешкой, не понимая его таланта. Он был беспокоен и агрессивен просто потому, что не был уверен в себе. Матильда сочувствовала ему и постаралась придать лицу выражение заинтересованности.
Паула, сидевшая рядом с Натаниелем, забыв об обеде и раздражая его взмахами тонких, нервных рук, увлеченно рассказывала о пьесе Ройдона. Она требовала внимания, а Натаниель не хотел слушать, ему было неинтересно. Валерия, которая сидела справа от него, откровенно скучала. Сначала она пыталась изобразить повышенный интерес к словам Паулы.
— Дорогая моя, как восхитительно! Расскажи мне о твоей роли! Как мне хочется увидеть тебя в ней!
Но Паулу это не тронуло, она отмахнулась от нее с безразличным высокомерием, неожиданно став похожей на Стивена. Валерия вздохнула, поправила аккуратные локоны. Она презирала Паулу за небрежно зачесанные назад волосы и платье, которое совсем не шло ей.
Для Валерии вечер был неудачным. Она хотела приехать в Лексхэм. По существу, именно она, зная, что Натаниель не любит ее, настояла, чтобы Стивен взял ее с собой. Она не сомневалась в своей способности покорить его, но даже платье от Шанеля не вызвало в глазах Натаниеля того восхищения, которое она привыкла встречать у мужчин. Джозеф, оценив ее вид, подмигнул ей. Приятно, но что толку, ведь у Джозефа нет денег.
Ее заинтересовало прибытие еще одного мужчины, но тот, казалось, был поглощен разговором с Матильдой. Валерия недоумевала: что мужчины находили в Матильде, и обиженно посмотрела на нее через стол. В этот момент Ройдон поднял глаза, их взгляды встретились. Казалось, он в первый раз увидел ее и был потрясен. Он остановился на половине фразы, покраснел и поспешил возобновить разговор. Валерия повеселела. Драматурги! С ними не угадаешь: в одну ночь они становятся знаменитыми, получают уйму денег, начинают появляться с известными людьми.
Джозеф, которого Натаниель заподозрил в попустительстве приезду Виллогби, сказал, что он снова почувствовал запах древесных опилок. Такой оборот заставил Ройдона предположить, что Джозеф выступал в цирке, но тот решительно развеял эту иллюзию.
— Помню, однажды в Дурбане, когда я играл Гамлета… — начал он.
— Что вы, Джозеф! Вы никогда в жизни не играли Гамлета! — вмешалась Матильда. — Это не ваш типаж.
— А, во времена молодости! — сказал Джозеф.
Но Ройдона не интересовал Гамлет Джозефа. Он отмел Шекспира, своим творчеством он обязан Стриндбергу.[3] Комедии Пинеро, в которых играл Джозеф, он отверг уничтожающим: "Это старье!".
Джозеф огорчился. Он хотел рассказать прелестный небольшой анекдот того времени, когда он играл Бенедикта в Сиднее, но, кажется, Ройдон его не оценит. "Тщеславный молодой человек", — подумал Джозеф, без удовольствия поглощая острую закуску.
Когда Мод поднялась со своего места, Пауле пришлось прервать свой рассказ о пьесе Ройдона. Она сверкнула глазами, но вышла из комнаты вслед за всеми женщинами.
Мод провела всех в гостиную. Это была большая, плохо отапливаемая комната. Ее освещали лишь два торшера у камина, и углы комнаты оставались в тени. Паула вздрогнула и включила верхний свет.
— Ненавижу этот дом, — сказала она. — И он нас ненавидит. Это просто витает в воздухе.
— Что ты имеешь в виду? — спросила Валерия, окидывая окружающую обстановку взглядом, в котором испуг смешивался с недоверием.
— Не знаю. Может быть, когда-то здесь что-то случилось. Неужели ты не чувствуешь зловещей атмосферы? Нет, думаю, ты не способна на это.
— Ты же не хочешь сказать, что здесь есть привидения? — спросила Валерия, слегка повысив голос. — Если так, я ни за что не останусь здесь ночевать.
— Нет, ты не поняла меня, — ответила Паула. — Но здесь что-то не так, я всегда это чувствую. Сигарету, Матильда?
Матильда взяла сигарету.
— Спасибо, любовь моя. Можно расположиться у камина, птенчики, и рассказывать истории о привидениях.
— Нет! — вздрогнула Валерия.
— Не поддавайся воображению Паулы, — посоветовала Матильда. — Она напророчит! В этом доме нет ничего плохого.
— Жаль, что здесь нет обогревателей, — сказала Мод, пристроившаяся у камина.
— Не в этом дело, — резко сказала Паула.
— Думаю, что люмбаго у Ната именно из-за этого, — продолжала Мод. — Сквозняки…
Валерия принялась пудрить нос перед зеркалом над камином. Паула, которая, казалось, не могла успокоиться, бродила по комнате и курила, стряхивая пепел на ковер.
— Перестань метаться, Паула. Если бы ты не приставала к Нату с пьесой своего приятеля, все могло бы пройти удачно, — сказала Матильда, усаживаясь напротив Мод.
— Меня это не волнует. Для меня вопрос жизни и смерти, чтобы пьеса Виллогби была поставлена.
— Мечта любви? — Матильда насмешливо подняла брови.
— Матильда! Как ты не можешь понять, что любовь здесь ни при чем? Речь идет об искусстве!
— Прости, пожалуйста, — извинилась Матильда.
Мод, которая снова раскрыла свою книгу, сказала:
— Вообразите только! Императрице было всего шестнадцать лет, когда Франц-Иосиф влюбился в нее! У них был настоящий роман.
— Какой императрице? — спросила Паула, останавливаясь посередине комнаты и уставившись на" нее.
— Императрице Австрии, дорогая. Не представляю себе Франца-Иосифа молодым. Но здесь говорится, что он был очень красив и она влюбилась в него с первого взгляда. Он, конечно, должен был жениться на ее старшей сестре, но Елизавету он увидел первой, у нее были длинные волосы до колен. Это-то все и решило.
— Какое отношение все это имеет к пьесе Виллогби? — озадаченно спросила Паула.
— Никакого, дорогая моя. Просто я читаю очень интересную книгу.
