Элизабет Ролле - Убийство с третьей попытки
— Часов около шести я видел направлявшегося сюда полного джентльмена в сером костюме. Не знаете, кто это? — поинтересовался Ален. Хотя дом Этвуда на первый взгляд был убежищем вполне безопасным, неизвестные посетители вызывали у него тревогу.
— Это доктор Ратли приходил, его к миссис Рэтленд вызывали.
— Она заболела?
— Ей стало плохо с сердцем почти сразу после того, как сэр Этвуд уехал вместе с мисс Джудит. Другого-то врача здесь нет, вот и пришлось за ним посылать.
— А он что, плохой врач?
— Кто его знает… Может и неплохой, да только сэр Этвуд его услугами не пользуется. Когда у него с ногой плохо было, врача из Лондона привозили. Не любит он мистера Ратли, вот что, — сообщила миссис Вуд, понизив голос; после полученного рецепта она прониклась к Алену доверием и сделалась словоохотливой.
— Наверно, тот в детстве его микстурами мучил, — пошутил Ален.
— Нет, сэр, тут другое дело… Слышали про историю с браконьерством?
— Нет, — ответил Ален, чувствуя, что ступает на скользкую почву. Его сведения о жизни Этвуда были крайне скудными.
— Лесник Джон поймал доктора на браконьерстве. Вообще-то сэр Этвуд смотрит сквозь пальцы, если кто из местных поохотится в его лесах, ну и они, конечно, тоже меру соблюдают. А тогда будто что-то нашло на него — подал в суд. Говорят, он потом наделал доктору каких-то неприятностей. Разное болтают… А Глэдис утверждает, будто её жених своими ушами слышал, как доктор сказал, что из-за сэра Этвуда вся его карьера полетела к чёрту. Люди-то любят языками почесать, — простодушно сказала миссис Вуд, очевидно не подозревая, что сама по этой части любого обставит. — Говорят, мистера Ратли в Лондон уже почти что пригласили, в больнице работать, да сорвалось дело. Он тогда мрачней тучи ходил. Конечно, Лондон не чета нашей деревне, да только не верю я, что сэр Этвуд приложил к этому руку. Зачем ему с доктором связываться? Ну, рассердился тогда из-за дичи и подал в суд, но чтобы и потом ставить доктору палки в колёса — нет, выдумки это, на сэра Этвуда такое совсем не похоже. Вы ешьте, ешьте, сэр, — спохватилась она, — Положить ещё?
— Положите, — сказал Ален. Есть он уже не хотел, однако любопытство удерживало его на месте, хотя, в сущности, ему не было никакого дела до счётов доктора Ратли с Филипом Этвудом.
Когда огни фар подъезжающей машины двумя яркими точками прорезали ночную темноту, Ален поднялся и, сказав «спокойной ночи» миссис Вуд, отправился спать. Ему приснился громадный кролик, большими прыжками несущийся по дороге, потом кролик превратился в козу, которая бодалась и кричала голосом миссис Вуд: «Браконьер, браконьер, в суд подам!» Проснувшись, он решил, что всему виной слишком обильный поздний ужин, и дал себе слово больше на ночь так не наедаться.
Дорис Этвуд и мистер Хилтон проявляли к Алену столь мало интереса, что он к концу второго дня совершенно перестал опасаться попасть впросак в разговоре с ними; оказавшись за одним столом, они обменивались парой-другой безлико-вежливых фраз, и на этом их общение заканчивалось. Наблюдая за собравшимися в столовой людьми, Ален пришёл к выводу, что они делятся на две группы: Филип Этвуд и его гости и Дорис Этвуд и её гости. Хотя Ален не заметил ни одного открытого проявления неприязни между Филипом и его мачехой, у него сложилось впечатление, что они питают друг к другу взаимную антипатию. «Обычная история, — подумал он, — молодая вторая жена при взрослом сыне — в таких случаях отношения редко складываются благополучно».
На третий день после полудня на дороге показалась запряженная серой лошадью коляска.
— Это Генри едет, — сказал Этвуд, прогуливавшийся вместе с Аленом возле дома. — Он, как всегда, не удосужился написать точно, когда приедет. Ему ещё повезло, что Джек согласился отвезти его на своей коляске, а то шёл бы пешком… Однако это не Генри, — недоумённо сказал Этвуд, когда коляска приблизилась. — Странно, кроме него я никого не жду. Ален, пойдите пока к себе, — добавил он с некоторым беспокойством.
Ален ушёл, снедаемый тревогой. Что, если это за ним? Проследили его путь до этих мест и ищут, куда он делся. Маловероятно. Он пробирался большей частью в темноте, а с машины спрыгнул на ходу и в безлюдном месте, так что вряд ли его кто-то заметил, но всё-таки… Он отодвинул край шторы и приоткрыл окно в надежде услышать, о чём говорит неожиданный посетитель. Самое начало он пропустил.
— …от мистера Харригана. Он говорил, прекрасная кобыла. Если вы её продаёте, я бы взглянул.
— Пожалуйста, мистер?…
— Грейсон, сэр, Эдуард Грейсон.
— Я охотно продам её, однако должен предупредить: у лошади скверный нрав. Я, собственно, поэтому и хочу от неё избавиться.
— Неважно, для меня это неважно.
— А, вы разводите породистых лошадей, — сказал Этвуд, решив, что Грейсон имеет отношение к конному заводу. — Тогда она вам подойдёт, родословная у неё хорошая. Пойдёмте посмотрите.
Этвуд и неожиданный визитёр направились к конюшне.
«Он покупает лошадь, всего-то, — с облегчением констатировал Ален. — Обошлось…»
Через четверть часа Этвуд вместе с Грейсоном вернулись из конюшни и остановились на том же месте.
— …какая досада! Ваша цена меня устраивает, однако пока не ясно, поправится она или нет, я не могу её купить. Сами понимаете, сэр, покупать хромую лошадь за такие деньги неразумно.
— Разумеется. Досадно, что она захромала, ещё вчера с ней всё было в порядке. Это вопрос нескольких дней, оставьте мне свой адрес, и я дам вам знать, когда она поправится.
— Благодарю вас, сэр. Что и говорить, лошадь изумительная. Очень жаль, что она повредила ногу, очень жаль!
— Поскольку это произошло, пока я ещё остаюсь её владельцем, у меня для огорчения больше причин, чем у вас, — сказал Этвуд.
Мистер Грейсон рассмеялся:
— Да, но у меня есть своя причина для огорчения. Дело в том, что я очень плохо переношу поезда. Очень плохо, — смущённо повторил он. — Я долго думал, прежде чем решился на эту поездку, а теперь получается, что все мучения впустую. Второй раз я не смогу приехать, после контузии поезда стали для меня настоящим кошмаром. Не представляю, как домой доберусь, а уж второй-то раз точно не поеду.
На круглом румяном лице мистера Грейсона отразились крайнее уныние и растерянность.
— Пришлите кого-нибудь, вы ведь лошадь уже видели.
— Да, но хотелось бы посмотреть, как она скачет.
— Тогда не знаю, что вам предложить, — сказал Этвуд. — Раньше чем через неделю она не выздоровеет.
— А нельзя ли мне подождать где-нибудь здесь? — спросил мистер Грейсон. — Отдохнуть недельку мне будет только полезно. Как тут насчёт гостиницы?
— До войны здесь была маленькая гостиница, но сейчас она закрыта. Попробуйте устроиться в деревне, возможно, кто-нибудь сдаст вам комнату.
— Обязательно попробую, — оживился мистер Грейсон. — Здесь чудесные места, и река есть, я видел. Обожаю ловить рыбу. Посидеть тихонько с удочкой — что может быть лучше? А если ещё и искупаться, так совсем хорошо! Знаете, сэр, я даже начинаю радоваться, что ваша лошадь захромала. Это с моей стороны эгоистично, но что делать! Не так уж часто удаётся пожить недельку в своё удовольствие.
Этвуд улыбнулся:
— Если снимете в деревне комнату, заходите.
Зайду непременно. А вы случайно не рыболов? — осведомился мистер Грейсон.
— Увы, должен вас разочаровать: нет. Кстати, здесь есть хорошие места для охоты. Если надумаете, я дам вам в провожатые лесника.
— Благодарю, но, к сожалению, этим предложением я не в состоянии воспользоваться: у меня больные ноги.
Этвуд смешался, поняв, что допустил бестактность; когда они шли, он обратил внимание на странную походку спутника, но потом забыл об этом.
— Извините, — смущённо сказал он.
— Ничего, ничего, — Грейсон махнул рукой, — мне даже приятно, что вы сразу не заметили. Так я съезжу в деревню, а там видно будет. До свидания, сэр, надеюсь, мы ещё увидимся.
— До свидания. Желаю вам приятного отдыха, — любезно сказал Этвуд, стараясь загладить свою оплошность.
Часа через два после ухода Грейсона на дороге вновь показалась та же коляска. Зная, что Этвуд ждёт своего двоюродного брата, Ален отнёсся к этому спокойно, однако в коляске вместо одного сидели два молодых человека, и он снова встревожился — кто это? Этвуд вышел из дома в тот момент, когда коляска остановилась у подъезда. С одним из прибывших, которого он назвал Генри, стройным юношей с приятным и открытым лицом, белокурым и голубоглазым, Этвуд поздоровался очень приветливо и дружелюбно, он был явно рад его приезду; со вторым тон его стал значительно холоднее, настолько, насколько хозяин дома мог себе позволить в отношении гостя, не нарушая границ вежливости. Генри то ли не заметил перемены в тоне Этвуда, то ли не придал этому значения и весело отрапортовал:
