Элизабет Ролле - Убийство с третьей попытки
Снаружи послышались шаги, и дверь открылась.
— Добрый вечер, — произнёс женский голос.
Ален сразу понял, что так говорить женщина, которую нарисовало его воображение, не может, однако вскоре ему стало не до этих размышлений: старые бинты присохли к ране, и перевязка оказалась очень болезненной.
— Следующий раз будет легче, — сказала Джудит, заканчивая. — Филип, подай мне ещё бинт. Придержи вот здесь. Теперь ложитесь и примите таблетки. Пусть Джон на ночь даст ему ещё две и утром тоже две. Я их кладу на полку. Ты дождёшься Джона?
— Да, — лаконично ответил Этвуд.
— Тогда я пойду, бабушка ждёт. До свидания, месье.
После её ухода Ален вновь от нечего делать стал думать, как она выглядит. Руки у неё были сухие и твёрдые, а пальцы очень чуткие, с тонкой, нежной кожей; роста она была большего, чем он воображал вначале, и лицо, скорей всего, тоже было иным, без всяких ямочек, её голос совершенно не соответствовал этим ямочкам.
На следующей неделе Алена дважды осмотрел доктор Браун и во второй раз сказал, что дела обстоят очень даже неплохо, хотя полного восстановления зрения он пока гарантировать не может. Ален воспрянул духом.
Следующим утром на это обратил внимание и Этвуд:
— Вы, я вижу, повеселели. А то Джон жаловался, что из вас слова не вытянешь. Не верил, что вы француз, говорит, французы — народ разговорчивый.
Ален пообещал, что больше не будет давать оснований для подобных сомнений.
Этвуд навещал его каждое утро, и, хотя между ними установились тёплые отношения, Алену казалось, что по натуре это человек сдержанный и замкнутый, почти такой же показалась и Джудит. От лесника он знал, что она гостит в доме Этвуда вместе со своей бабушкой, миссис Рэтленд. Женщина крутого нрава, так охарактеризовал её Джон, в его тоне слышались недоброжелательные нотки, однако больше он ничего не добавил, а Ален счёл неудобным выспрашивать. Впрочем, миссис Рэтленд была ему малоинтересна, гораздо охотнее он поговорил бы о Джудит Рэтленд, занимавшей его воображение хотя бы потому, что он каждый день говорил с ней, но не видел её. Какое-то смутное чувство, однако, удерживало его от того, чтобы напрямик спросить о ней. Ему нравилась эта затеянная с самим собой игра: вслушиваться в её голос и примерять к его интонациям ту или иную внешность и характер. Джудит приходила в одно и то же время (у Джона были часы с кукушкой), из чего он сделал вывод о её пунктуальности. Она всегда одинаково быстро и аккуратно меняла ему повязку и сразу после этого уходила. Пока шла перевязка, они обменивались парой-другой фраз, но длительный разговор не завязывался. Ален решил, что она вообще неразговорчива и почему-то вечно спешит к своей властной бабке. Постепенно облик Джудит из полной весёлой блондинки трансформировался в высокую, худую женщину с блеклыми красками и правильным, но невыразительным лицом, всецело подчиняющуюся бабушке, под влиянием которой она утратила свою индивидуальность. Этот новый облик прочно укоренился в его сознании; порой ему казалось, что в её голосе отражается какая-то внутренняя подавленность (возможно, гнёт миссис Рэтленд был чересчур суровым?), но всё это было так зыбко, что вполне могло оказаться лишь плодом его фантазии. Во всяком случае, ему ни разу не удалось добиться того, чтобы она рассмеялась, хотя на второй неделе он прилагал к этому все усилия. Пришлось сделать заключение, что она начисто лишена чувства юмора и вообще человек крайне скучный, непонятно только, зачем Филип Этвуд собирается жениться на такой особе. Два раза они приходили вместе; Ален вслушивался в их разговоры и потом думал, что так люди общаются после унылого десятилетнего супружества. Потом, правда, он сделал себе строгий выговор и мысленно приказал выбросить всё это из головы, однако выполнить решение оказалось очень трудно в основном из-за того, что ему было нечем занять себя.
В конце второй недели доктор Браун привёз тёмные очки и сказал, что ими можно заменить повязку. Её сняли вечером, когда солнце уже зашло. Алену показалось, что теперь он видит хуже, чем раньше, однако доктор немного успокоил его, заверив, что восстановление зрения ещё продолжается, и можно рассчитывать на дальнейшее улучшение.
Когда Джон, как обычно, повёз доктора на станцию, Этвуд сказал Алену, что собирается переправить его к себе домой.
— Из армии возвращается брат Джона, он живёт на ферме неподалёку и, конечно, сразу явится сюда. Ваше присутствие покажется ему странным, вам нельзя здесь оставаться. Дома я выдам вас за своего знакомого, которого пригласил в гости на недельку-другую. Думаю, в конце месяца появится возможность переправить вас во Францию. А насчёт очков скажете, что у вас с детства болезнь зрения и вы носите их в период обострения. Правду о вас знает одна Джудит. Поскольку выдать вас за англичанина невозможно, будете, как есть, французом. Перед войной вы приехали в Англию к родственникам и так тут и остались.
Хотя поведение Этвуда не давало для этого явных оснований, у Алена возникло ощущение, что Этвуд не очень-то доволен таким оборотом, однако элементарная порядочность не позволяет ему бросить на произвол судьбы человека, которому он начал оказывать помощь.
Следующие полчаса были посвящены деталям переезда и его дальнейшего поведения. Этвуд всё уже обдумал, и роль Алена сводилась к запоминанию получаемых указаний. Потенциальную опасность представляли лица, которые могли втянуть его в какой-нибудь неожиданный разговор. Таких было трое: миссис Рэтленд, Дорис Этвуд — мачеха Филипа, вдова — и мистер Хилтон, её родственник, приехавший с ней повидаться. Отец Этвуда погиб во время бомбёжки Лондона, сам он с начала войны находился в армии, а сейчас второй месяц после ранения жил дома. Переезд было решено обставить так, будто Этвуд на машине встретит его на станции с вечернего лондонского поезда. Потом Ален сообразил, что ему необходим хоть какой-то багаж, однако в этом оставалось лишь положиться на Этвуда. На следующий день он убедился, что предусмотрен и этот момент: в машине лежал довольно объёмистый чемодан.
— Надеюсь, вещи вам подойдут, — сказад Этвуд. — Кстати, я положил туда деньги на случай, если вам придётся спешно исчезнуть. Не думаю, чтобы возникла такая необходимость, но мало ли что… Из дома вам лучше не выходить, а в доме вряд ли кто-нибудь станет донимать вас расспросами. Вот только мистер Хилтон — я его впервые вижу и пока плохо представляю, что он за человек. Будьте с ним осторожнее.
Вдали послышался шум поезда, на котором якобы прибыл Ален. Этвуд выехал на дорогу, и машина, подпрыгивая на ухабах, двинулась вперёд.
— Я вам очень обязан, — не удержался Ален.
— А-а, бросьте, — Этвуд махнул рукой. — Война и так жестокая штука, и если можно что-то сделать…
Он не закончил, машина резко вильнула влево (Алена тряхнуло, словно они съехали в яму), а затем остановилась. Этвуд что-то пробормотал сквозь зубы, и Ален, несмотря на слабое знание английского, понял, что это ругательство. Этвуд открыл дверцу и вылез из машины.
— Опять эта проклятая тварь! — сердито сказал он, глядя на что-то сбоку от машины. — Специально она под колёса лезет, что ли? Рано или поздно её задавят.
Выглянув, Ален заметил маленькую и удивительно белую козу, которая стояла точно посередине дороги и потряхивала головой.
— Чего это она?
— Сумасшедшая, — серьёзно ответил Этвуд. — По-моему, она специально караулит возле дороги.
— А почему её не привязывают?
— Откуда я знаю… Она из деревни приходит, должно быть. Пошла вон! — Коза ответила «ме-е-е» и затрусила по обочине. Этвуд сел обратно, и машина тронулась. — Однажды я из-за неё съехал в канаву и потом целый час выбирался.
Ален рассмеялся.
— Что смешного? — спросил Этвуд, но сам тоже улыбнулся. — Первый раз, когда было темновато, я принял её за собаку.
— Интересно, встретить козу — счастливая примета или нет?
— Гм… По-моему, невелико счастье. А вы верите в приметы?
— Я нет, а вот моя мать обожала всякие приметы. Не то чтобы она верила им на самом деле, но знала множество, самых разных, таких, что кажется, и специально не придумаешь.
— И как там насчёт козы?
— Не помню. Может, что и было, только я уже забыл.
— Если вы хоть что-то помните, у вас найдётся вполне безобидная тема для беседы с миссис Рэтленд. Она большой знаток всяких примет и относится к ним вполне серьёзно, вам следует иметь это в виду.
Дорога пошла под уклон, и видимость резко ухудшилась. Из низины наползал туман, заволакивая всё вокруг рыхлой сероватой пеленой, вбирающей в себя контуры и звуки и растворяющей их в себе, превращая в смутные, размытые пятна и невнятные шорохи. Изредка раздавалось приглушённое шуршание задеваемых машиной веток растущего кое-где вдоль дороги кустарника. Эти высовывающиеся из тумана ветки походили на щупальца неведомого хищника, затаившегося в тумане в ожидании добычи.
