Агата Кристи - Почему же не Эванс?
— Я приехал с женой, — сказал мистер Кэймен, крепко, до боли пожимая руку Бобби. — Сами понимаете, надо было ее поддержать — Амелия, понятное дело, в расстроенных чувствах.
Миссис Кэймен шмыгнула носом.
— Мы зашли с вами повидаться, — продолжал мистер Кэймен. — Ведь брат моей бедной жены умер, можно сказать, у вас на руках. Она, ясное дело, хотела бы услышать об его последних минутах.
— Конечно, — огорченно сказал Бобби. — Ну, конечно.
Он беспокойно хмыкнул и тотчас уловил вздох отца — то был вздох христианского смирения.
— Бедный Алекс, — всхлипнула миссис Кэймен, утирая глаза. — Бедный, бедный Алекс.
— Да, — сказал Бобби. — Просто ужасно.
Он тревожно поежился.
— Понимаете, мне бы надо знать, может, он что напоследок сказал или велел передать, — с надеждой глядя на Бобби, проговорила миссис Кэймен.
— Да, да, конечно, — снова отозвался Бобби. — Только, видите ли, ничего он не сказал и не передал.
— Ни словечка?
Миссис Кэймен смотрела на него разочарованно и недоверчиво. Бобби почувствовал себя виноватым.
— Да.., вот какое дело.., ни словечка.
— Оно и к лучшему, — внушительно произнес мистер Кэймен. — Скончаться в бессознательном состоянии.., без боли.., это по-божески, Амелия.
— Да, выходит, так. По-вашему, он не чувствовал боли?
— Наверняка не чувствовал, — сказал Бобби. Миссис Кэймен глубоко вздохнула.
— Что ж, слава Богу. Я и впрямь надеялась, что он напоследок что-нибудь велел передать, а теперь вижу, так оно лучше. Бедный Алекс. А ведь как он любил попутешествовать.
— Да уж наверно. — Бобби вспомнил бронзовый загар покойного, его синие глаза. Привлекательным человеком был этот Алекс Причард, даже на пороге смерти таким оставался. Странно, что у него такая сестра, как миссис Кэймен, и.., такой зять. Он явно был достоин лучшего.
— Что ж, мы, ясное дело, очень вам обязаны, — сказала миссис Кэймен.
— Ох, не надо об этом, — сказал Бобби. — Понимаете.., ну, я ничего больше не мог сделать.., понимаете… Он, растерявшись, покраснел.
— Мы никогда этого не забудем, — сказал мистер Кэймен.
Бобби опять ощутил его до боли крепкое рукопожатие. Потом его пальцы вяло сжала миссис Кэймен. Затем последовало прощание с отцом, и Бобби проводил гостей до парадной двери.
— А чем вы занимаетесь, молодой человек? — спросил Кэймен. — Приехали домой в отпуск.., так я понял?
— Сейчас я занят поисками работы. — После небольшой паузы Бобби добавил:
— Я служил на флоте.
— Тяжелые времена.., тяжелые нынче времена. — Кэймен покачал головой. — Ну, ясное дело, желаю удачи.
— Большое спасибо, — вежливо ответил Бобби и все смотрел им вслед, пока они шли по заросшей сорняками подъездной аллее.
Он погрузился в мрачное раздумье. Разные мысли беспорядочно мелькали у него в голове.., неясные соображения.., фотография.., лицо той девушки с широко расставленными глазами и пепельными волосами.., а через десять — пятнадцать лет эта Кэймен, грубо намазанная, с выщипанными бровями… Широко расставленные глаза утонули в жирных складках и походили теперь на свиные глазки, а эти ее нестерпимо рыжие, крашенные хной волосы! От юной чистоты не осталось и следа. Какая жалость! А все, наверно, оттого, что вышла замуж за напористого прохвоста, за этого Кэймена. Вышла бы за кого-нибудь поприличней, возможно, даже и в свои годы выглядела бы поизящней. Легкая седина, на бледном, без морщин лице, прежние распахнутые глаза. А впрочем, кто знает… Бобби вздохнул и покачал головой.
— Да, брак у нее — хуже некуда, — хмуро произнес он.
— Что ты сказал?
Бобби вынырнул из глубокой задумчивости и увидел рядом Франки, он и не слышал, как она подошла.
— Привет, — сказал он.
— Привет. Почему вдруг брак? И чей?
— Меня занимали общие рассуждения, — ответил Бобби.
— А именно?..
— Насчет разрушительных последствий брака.
— На ком это сказалось?
Бобби пояснил. Но Франки придерживалась иного мнения.
— Глупости. Женщина в точности как на фотографии.
— Где ты ее видела? Ты была на следствии?
— Разумеется, была. А ты как думал? Здесь решительно некуда себя деть. Это следствие — настоящая находка. Я еще никогда не присутствовала на следствии. Меня пробрало аж до костей. Разумеется, если бы речь шла о загадочном отравлении, было бы гораздо интереснее — огласили бы результаты лабораторных исследований и прочие занимательные подробности. Но, когда подворачивается подобное удовольствие, не надо быть слишком требовательным. Я до самого конца надеялась, что тут все-таки пахнет преступлением, но, увы, об этом, похоже, не может быть и речи.
— До чего же ты кровожадная, Франки.
— Знаю. Это, по-видимому, атавизм — или как там это называется?.. Тебе так не кажется? Я наверняка натура атавистическая. В школе меня даже прозвали обезьянкой.
— Обезьянкам нравится, когда убивают? — вопросил Бобби.
— Ты будто корреспондент «Санди таймс»[9], — фыркнула Франки. — «У нашего корреспондента на сей счет взгляд весьма определенный…»
— Знаешь, — сказал Бобби, возвращаясь к предмету их беседы, — я с тобой не согласен.., я говорю об этой особе, о Кэймен. Та ее фотография была очаровательна.
— Ее просто-напросто отретушировали, — сказала Франки.
— Ну, значит, уж так отретушировали, что никогда и в голову не придет, будто это один и тот же человек.
— Ты слеп, — возразила Франки, — Фотограф сделал все, что мог, но глядеть на нее все равно тошно.
— Совершенно не согласен, — холодно возразил Бобби. — Но где ты видела фотографию?
— В «Вечернем эхе». Это местная газетка.
— Должно быть, она плохо отпечатана.
— По-моему, ты совершенно спятил из-за какой-то размалеванной, истасканной сучки.., да, сучки.., из-за этой Кэймен, — выпалила в сердцах Франки.
— Франки, ты меня удивляешь. Такие речи, да еще у дома священника. Можно сказать, почти на святом месте…
— Нечего было городить всякую чушь.
Теперь оба молчали, и скоро ее внезапный гнев улетучился.
— Что и вправду нелепо, так это пререкаться из-за такой гнусной особы. Я ведь пришла предложить тебе партию в гольф. Что ты на это скажешь?
— О'кей, босс, мой повелитель, — радостно отозвался Бобби.
И они зашагали прочь, мирно беседуя уже об иных предметах — о подрезке или отработке «стружащего удара», коим мяч загоняют на лужайку вокруг лунки.
Недавняя трагедия уже не занимала их мысли, и вдруг, медленным, легким ударом загнав мяч в лунку, Бобби вскрикнул.
— Что такое?
— Ничего. Просто кое-что вспомнил.
— Что же?
— Понимаешь, эта пара, Кэймены.., они пришли, чтобы узнать, не сказал ли тот бедняга что-нибудь перед смертью.., и я уверил их, что он ничего не сказал.
— Ну?
— А сейчас вдруг вспомнил, что тогда он кое-что все-таки сказал.
— Да, нынче ты не в самой блестящей форме.
— Понимаешь, они ни о чем таком не спрашивали. Потому я, видимо, и запамятовал.
— Ну и что же он сказал? — полюбопытствовала Франки.
— «Почему же не Эванс?» — вот что.
— Как странно… И больше ничего?
— Он просто открыл глаза и сказал это.., совершенно неожиданно.., и умер, бедняга.
— Вот что, — сказала Франки, подумав. — По-моему, тебе не из-за чего беспокоиться. Это несущественно.
— Да, конечно. И все-таки лучше бы я помянул об этом. Понимаешь, я их заверил, что он ничего не сказал.
— А это все равно что ничего, — сказала Франки. — То есть это ведь не то, что, к примеру… «Передайте Глэдис, я всегда ее любил», или «Завещание в ореховом бюро», или еще какие-нибудь подходящие романтические «последние слова», как, бывает, пишут в книгах.
— Может быть, стоит им об этом написать, как, по-твоему?
— Я бы не стала. Не было в его словах ничего существенного.
— Должно быть, ты права, — сказал Бобби и снова сосредоточился на игре.
Но окончательно избавиться от этих мыслей ему так и не удалось. Вроде бы пустяк, но он все равно не давал ему покоя… Из-за этого Бобби было слегка не по себе. Франки конечно же рассудила и правильно и разумно. Это в самом деле несущественно, хватит об этом думать. И все же его мучила совесть. Ведь он заверил Кэйменов, что покойный ничего не сказал. Выходит, обманул. Казалось бы, ерунда — но ему было как-то не по себе.
Наконец вечером, поддавшись неодолимому порыву, он сел-таки за письмо:
«Уважаемый мистер Кэймен, я только теперь вспомнил, что Ваш зять перед смертью все-таки кое-что сказал. Вот, по-моему, его доподлинные слова: „Почему же не Эванс?“ Прошу извинить, что не упомянул об этом утром, но я тогда просто не придал им значения и, вероятно, потому они и вылетели у меня из головы.
Искренне Ваш
Роберт Джоунз».
Через день он получил ответ:
«Уважаемый мистер Джоунз, получил Ваше письмо от 6-го срочной почтой. Спасибо Вам огромное, что расстарались в точности повторить слова моего несчастного зятя, хотя они этого и не стоят. Жена надеялась, может, он напоследок велел ей что-нибудь передать. Но все равно спасибо Вам за Вашу добросовестность.
