Бестолочь - Патриция Хайсмит
— Но ведь это так просто, верно?
— Ты мне тоже не веришь! — произнес он.
— Я верю. Я хочу верить. Но...
— Нет, не веришь, а то бы не стала просить!
— Ладно, хватит об этом.— Она покосилась в сторону.— Давай говорить тише.
— Ab чем дело? Я за собой никакой вины не знаю. Но ты мне не веришь, это ясно как день. Предпочитаешь сомневаться, как все другие!
— Уолтер, перестань,— прошептала Элли.
Ты ведь подозреваешь меня, скажешь нет?
Она ответила ему таким же яростным взглядом.
Уолтер, я еще извиню твое поведение тем, что у тебя издерганы нервы, но только если ты немедленно прекратишь!
— Ах, извинишь! — передразнил он.
Элли вскочила и выскользнула из-за столика, Уолтер только успел заметить, как в дверях мелькнули разлетающиеся полы ее пальто. Он поднялся, вытащил бумажник, бросил на стол пятидолларовую бумажку и выбежал на улицу.
— Элли! — позвал он. Он всмотрелся в мешанину огней и машин на 42-й улице, окинул взглядом перекрестки на другой стороне. Она, вероятно, пошла к вокзалу Пенн, чтобы сесть на поезд до Леннерта, раз свою машину оставила дома. А если не к вокзалу? Где живет Пит Злотников? Где-то в Вест-Сайде. Да ну его к черту, подумал Уолтер. И ее тоже.
Он вернулся на стоянку на Третьей авеню. Домой он поехал привычным маршрутом по Ист-Ривер-драйв. Большие склоненные ивы по сторонам Марлборо-Роуд недалеко от дома наводили на него тоску, оживляли в памяти сумрачные крылатые фигуры, парящие над могилами и надгробиями на гравюрах Блейка. Он поставил машину в гараж. Когда под ногой у него треснула веточка, он подскочил на месте. Расколотую болтающуюся нижнюю перекладину калитки он не отбросил пинком, как обычно, а приподнял и закрепил на поперечине.
Проснулся он в шесть утра — пошаливали нервы и мучительно хотелось есть. Он натянул старые парусиновые штаны и рубашку и короткую фланелевую куртку, в которой ездил на рыбалку. Проходя через кухню, он прихватил кусок хлеба с сыром и направился к сарайчику у гаража. Он решил починить калитку.
Ему пришлось отпилить от полена кусок на скрепу, но, поскольку перекладина была примерно из такого же дерева, конечный результат его удовлетворил. Он соединил перекладину — не лучшим образом, однако теперь она хоть не будет скрести концом по земле. До семи (он обычно вставал в этот час) оставалось еще двадцать минут, поэтому он принес из гаража кисть и белую краску и подмазал кухонное крыльцо в тех местах, где краска начала слезать. Он заканчивал, когда со стороны дороги послышались шаги. От автобусной остановки в конце Марлборо-Роуд приближалась Клавдия. Она издали ему улыбнулась и крикнула:
— C добрым утром, мистер Стакхаус!
— Доброе утро, Клавдия! — отозвался он. Виновница всех его бед, подумал Уолтер. По крайней мере, самой крупной. Она несла в сумке купленную для него зелень.
— Рановато вы нынче,— заметила Клавдия. Она, казалось, обрадовалась, увидев его в старой одежде, хлопочущим по хозяйству.
— Я решил, что давно пора наладить калитку. Осторожней — нижняя ступенька еще не высохла.
— Вот и славно! — весело ответила Клавдия. Она осторожно переступила и вошла на кухню.
Уолтер отнес краску в гараж, промыл кисть скипидаром и вернулся в дом. Поднявшись на второй этаж, он позвонил Элли из верхнего телефона. У него не было уверенности, что она окажется дома. Она подняла трубку только после пятого или шестого вызова и объяснила, что принимала ванну.
— Прости за вчерашнее, Элли,— произнес Уолтер.— Я вел себя очень грубо. Я хочу сказать, что клянусь в том, о чем ты меня просила. Клянусь тебе, Элли.
На том конце последовало долгое молчание.
— Хорошо,— наконец ответила она очень тихо и очень серьезно.— Когда ты такой, с тобой невозможно разговаривать. Ты выставляешь себя в плохом свете, много хуже, чем на самом деле. Можно подумать, ты воюешь против чего-то, что наводит на тебя слепой ужас.
В самом ее тоне чувствовалось, что она ждет от него новых оправданий и утверждений о невиновности, ждет, чтобы он опять стал разубеждать ее с самого начала. Он по-прежнему улавливал в ее голосе нотки сомнения.
— Элли, я очень сожалею о вчерашнем,— сказал он спокойно.— Больше такого не повторится. Господи Боже ты мой!
Снова молчание.
— Мы сегодня увидимся, Элли? Ты можешь приехать ко мне пообедать?
— До восьми я занята на репетиции.
Уолтер вспомнил, что в школе начались репетиции спектакля к Дню Благодарения.
— Тогда после. К восьми я заеду за тобой в школу.
— Ладно,— не очень охотно согласилась она.
— Элли, в чем дело?
— Мне кажется, ты ведешь себя как-то странно, в этом, очевидно, все дело.
— А мне кажется, что ты ищешь в этой истории то, чего в ней нет! — возразил Уолтер.
— Hy вот, опять. Уолтер, меня нельзя упрекать за то, что я задаю свои простые вопросы, после того как вчера я встретилась с таким типом, как Корби...
— Корби спятил,— перебил ее Уолтер.
— Если Корби тебя и вправду расспрашивает, я не понимаю,
зачем тебе нужно врать мне об этом. Эдак ты любого заставишь подозревать, что действительно пытаешься что-то скрыть. Ты не можешь упрекать меня за то, что я задаю простые вопросы, когда такой человек, как Корби, обрушивает на меня версию, в которую сам, судя по всему, верит и которая, возможно — не вероятно, а только возможно, допустима, поскольку не противоречит известным фактам,— закончила она тоном спорщика.
Уолтер подавил рвавшийся с языка ответ и уже в следующую секунду лихорадочно искал слова, способные развеять ее подозрения, удержать ее, потому что чувствовал — она ускользает.
— Версия Корби невозможна,— начал он ровным голосом,— потому что я не мог совершить то, что мне инкриминирует Корби, а затем околачиваться четверть часа на стоянке, расспрашивая всех и каждого, где найти убитую мной женщину!
Она молчала. Он понимал, о чем она думает: ну вот, он опять завелся, а что толку?
— Значит, до встречи,— сказала она.— В восемь.
Он хотел потянуть разговор, но не знал, как это сделать.
— Хорошо,— произнес он, и они повесили трубки.
Глава 27
Задержавшись на углу, Уолтер поискал глазами Корби.
Какой-то старик пересек улицу, ведя за руку ребенка. Булыжная мостовая, казалось, впитала в себя всю грязь
