Гастон Леру - Дама в черном
– Оставим это, — перебил репортера Дарзак, — раз вы не подозреваете меня больше! Лучше скажите, кто из нас Ларсан!.. Я хочу этого… Я требую!..
– Мы все хотим этого!.. Сейчас же! — вскричали мы, окружив их обоих.
Матильда бросилась к сыну, прикрывая его своим телом, как будто ему грозила какая-нибудь опасность. Но сцена длилась чересчур долго, и мы все потеряли терпение.
– Раз он знает, то пусть скажет!.. Нужно покончить с этим! — кричал Артур Ранс.
Вдруг у дверей Квадратной башни раздался новый выстрел, который до того ошеломил нас, что наши грозные крики перешли в униженные мольбы положить как можно скорее конец создавшемуся положению. Мы наперебой изощрялись в просьбах, точно каждый старался этим доказать другим, а может быть, и самому себе, что он не Ларсан.
Как только прозвучал второй выстрел, лицо Рультабия сразу приняло другое выражение. Весь он преобразился, все существо его, казалось, наполнилось дикой энергией. Оставив свой насмешливый тон, которым он говорил с Дарзаком и который всех нас коробил, он нежно отстранил даму в черном, упорно продолжавшую прикрывать его своим телом, прислонился спиной к двери, скрестил руки и начал:
– В таком деле, как наше, нельзя, видите ли, ничем пренебрегать. Двойники Дарзака входят и оба же выходят, причем один из них в мешке из-под картофеля! Есть отчего потерять голову! Я прошу здесь присутствующего господина Дарзака позволить мне еще раз повторить: у меня было множество оснований подозревать его!..
Тут я подумал: «Как жалко, что он ничего не говорил мне об этом! Я напомнил бы ему об Австралии, и ему не пришлось бы ломать себе голову!»
Дарзак, встав перед репортером, с яростью спросил:
– Какие основания? Какие?..
– Вы сейчас все поймете, мой друг, — ответил Рультабий невозмутимо. — Первой мыслью, которая пришла мне в голову при рассмотрении вашего проявления Дарзака, было следующее: «Если бы он был Ларсаном, дочь профессора Станжерсона заметила бы это!» Очевидно, не правда ли?.. И вот, изучая поведение той, которая стала госпожой Дарзак, я пришел к заключению, милостивый государь, что она все время подозревала в вас Ларсана.
Матильда, только что упавшая на стул, нашла в себе силы подняться и сделать робкий протестующий жест. Что касается Дарзака, то на лице его отражалось невыразимое страдание. Он опустился на стул, прошептав:
– Может ли быть, Матильда?
Но та опустила голову и ничего не ответила. Рультабий продолжал с безжалостным упорством, которое в моих глазах являлось непростительно жестоким:
– Когда я припоминаю все жесты госпожи Дарзак после вашего возвращения из Сан-Ремо, я ясно вижу теперь в каждом из них боязнь выдать свой тайный страх, свое непрестанное беспокойство… Ах, дайте мне договорить, господин Дарзак… я должен объясниться, всем необходимо объясниться!.. Итак, все поведение мадемуазель Станжерсон казалось мне неестественным. Сама поспешность, с которой она пошла навстречу вашему желанию ускорить брачную церемонию, доказывала ее желание скорее избавиться от назойливой мысли. В ее глазах я ясно читал: «Возможно ли, что я продолжаю повсюду видеть Ларсана, даже в том, кто поведет меня к алтарю, с кем мне суждено провести целую жизнь!»
Вспомните, милостивый государь, ее душераздирающее, странное прощание на вокзале! Уже тогда она взывала о помощи, она молила спасти ее от себя самой… и, может быть, от вас?.. Но она не решилась никому высказать своей мысли, опасаясь, без сомнения, услышать в ответ…
Тут Рультабий спокойно наклонился к уху Дарзака и тихо сказал ему, но так, что все, кроме Матильды, расслышали его слова:
— «Вы что, вновь сходите с ума?»
– Итак, теперь вам все должно стать понятным, мой дорогой Дарзак, — продолжал Рультабий, немного отступив назад, — и эта странная холодность по отношению к вам, а порой и раскаяние, заставлявшее госпожу Дарзак окружать вас нежной заботой!.. Наконец, позвольте вам сказать, ваш сумрачный вид давал мне право думать, что и самому вам не чуждо было опасение перед этой не покидавшей госпожу Дарзак мыслью о скрывавшемся за вами Ларсане!.. Таким образом, развеять мои подозрения могло во всяком случае не то соображение, что дочь профессора Станжерсона, конечно, заметила бы обман, потому что она невольно все время сама думала об обмане! Нет-нет! Мои подозрения рассеяло нечто другое!..
– Их могло рассеять, — воскликнул с иронией Дарзак, — самое простое соображение: если бы я был Ларсаном, я бы скорее укреплял в своей жене уверенность в смерти Ларсана и не стал бы воскрешать себя!.. Разве не с того дня, как появился Ларсан, я потерял Матильду?..
– Прошу прощения, милостивый государь! — возразил Рультабий, побледнев как полотно. — Вы опять, позволю себе заметить, забываете о здравом смысле!.. Последний же заставляет нас предположить как раз обратное высказанному вами соображению!.. По-моему, вопрос должен быть поставлен так: раз ваша супруга подозревает, что вы — Ларсан, вам становится выгодно показать ей, что Ларсан находится где-то в другом месте!
При этих словах дама в черном, тяжело дыша и опираясь о стены, приблизилась к Рультабию и впилась глазами в лицо Дарзака, которое приняло невероятно жестокое выражение. Что касается нас, то мы были ошеломлены новым поворотом дела и неопровержимостью суждений Рультабия. Мы страстно желали услышать продолжение и боялись прервать нашего юного друга, спрашивая себя, к чему он ведет. Молодой человек невозмутимо продолжал:
– Но если вам было выгодно показать, что Ларсан существует отдельно от вас, то могло случиться и так, что эта выгода превратилась бы в необходимость. Представьте себе, я говорю, представьте, мой дорогой Дарзак, что вы воскресили Ларсана один только раз, помимо своей воли, в себе, перед дочерью профессора Станжерсона, и вот вы уже поставлены в необходимость воскрешать его снова, постоянно, но вне себя… чтобы убедить вашу жену в том, что вы и воскресший Ларсан — не одно и то же! О, успокойтесь, прошу вас!.. Ведь я же вам говорю, что мои подозрения рассеялись, рассеялись совершенно!.. Правда же, не беда, если мы позабавимся немного, после стольких треволнений, и порассуждаем там, где, казалось бы, нет места для рассуждений… Итак, вот к чему я должен прийти, рассматривая свое предположение, что вы Ларсан, скрывающийся под личиной Дарзака! И я спрашиваю себя, что могло заставить вас на вокзале в Бурге показаться вашей жене под видом Ларсана? Ведь факт его появления неопровержим…
Дарзак больше не перебивал Рультабия.
– Как вы справедливо заметили, господин Дарзак, — продолжал тот, — счастье ускользнуло от вас именно из-за этого появления Ларсана… Оно не могло быть добровольным, а значит, ему остается быть только случайным!.. И вот, послушайте… О! Я долго изучал происшествие в Бурге… Я продолжаю рассуждать, не пугайтесь… Итак, вы находитесь в Бурге, в буфете. Вы уверены, что ваша супруга, как она вам и сказала, ожидает вас у вокзала, на улице. Когда с письмами покончено, у вас появляется желание пройти в купе, привести себя в порядок… бросить на себя взгляд, проверить костюм, выражение лица. Вы думаете: еще несколько часов этой комедии — и мы за границей, где она будет принадлежать мне окончательно, и я сброшу маску… потому что эта маска вас все-таки утомляет, и утомляет настолько, что, придя в купе, вы даете себе несколько минут отдыха… Вы понимаете?.. Вы отдыхаете от этой фальшивой бороды, от очков, и как раз в эту минуту дверь купе открывается… Ваша супруга, в полном ужасе, успевает заметить в зеркале лишь это безбородое лицо, лицо Ларсана, и убегает, испуская отчаянные крики… О, вы поняли опасность… Вы погибли, если ваша жена сейчас же не обнаружит в другом месте своего мужа, Дарзака. Маска быстро надета, вы вылезаете в окно по другую сторону поезда и успеваете добежать до буфета раньше вашей жены, которая спешит туда же, ища у вас защиты!.. Она застает вас стоящим… Вы даже не успели сесть на прежнее место… Все ли спасено? Увы! Нет… Ваши несчастья лишь начинаются… Ибо ужасная мысль, что вы и Ларсан — одно лицо, больше уже не покидает ее. На перроне вокзала, проходя под газовым рожком, она вглядывается в вас, выдергивает свою руку и, как безумная, бросается в контору начальника станции… Ах! Вы прекрасно поняли ее порыв! Необходимо прогнать сейчас же ужасную мысль… Вы выходите из конторы и стремительно захлопываете дверь, притворившись, что также увидели Ларсана! Чтобы успокоить ее, а также чтобы обмануть нас в том случае, если она поделится с нами своими сомнениями… вы первый предупреждаете меня… первый посылаете мне телеграмму!.. Ну, что вы скажете? Как ясно все ваше дальнейшее поведение в этом свете! Вы не можете отказать ей в просьбе последовать за профессором Станжерсоном… Она поехала бы одна!.. А так как еще ничто не потеряно, вы надеетесь еще все вернуть… Во время поездки ваша жена по-прежнему мечется между страхом и надеждой. Она отдает вам свой револьвер под влиянием отчаяния, которое можно резюмировать в таких словах: «Если это Дарзак, он защитит меня! Если это Ларсан, пусть он убьет меня!.. Лишь бы кончилась эта неизвестность!» В Красных Скалах она опять сильно отдалилась от вас, и вы, чтобы приблизить ее, решили еще раз показать ей Ларсана!.. Видите, мой дорогой Дарзак, как все хорошо уложилось у меня в голове!.. Так же просто объясняется и ваше появление в Ментоне под видом Ларсана, в то время как вы отправились под видом Дарзака в Канны навстречу нам. Вы могли сесть в поезд на глазах у наших друзей на станции Гараван и сойти на следующей, в Ментоне, где и явились под видом Ларсана тем же лицам во время их прогулки по городу. Следующий поезд увозил вас в Канны, где мы и встретились. Но, так как вам пришлось в тот же день выслушать неприятную новость из уст мистера Ранса, выехавшего встретить нас в Ниццу, что госпожа Дарзак на этот раз не видала Ларсана и ваше утреннее переодевание не привело ни к чему, вы сочли своей обязанностью в тот же вечер показать ей Ларсана под самыми окнами Квадратной башни в лодке Туллио!.. Видите, мой дорогой Дарзак, как вещи, самые, казалось бы, запутанные, сразу бы стали простыми и объяснимыми, если бы мои подозрения подтвердились.
