Мишель Александр - Цианид по-турецки (сборник)
Стены были отштукатурены и окрашены в черно-красные цвета, и на каждой из них красовалось (если уместно тут такое слово) изображение одного из судей преисподней. Вообще, вся комната представляла собою преддверье загробного мира, как его представляли бробдингнежцы.
На длинном высоком столе, размером примерно 30 ярдов на 4, стоявшем на высоких каменных столбах, лежал фрисканд Цисарт. Он был одет в то же платье, в котором его нашли и тех же сапогах. Рядом с телом лежало орудие убийства — шпага дригмига Бедари.
Видя, что Глюмдальклич изрядно напугана мрачной обстановкой, к тому же — с трудом пересиливает отвращение при виде мертвого тела, я попросил ее только поставить меня на стол, после чего она может выйти и подождать снаружи. Понимая, что моего зова она не услышит, я попросил ее прийти через два часа.
Вслед за тем я приступил к делу. Должен сказать, что за годы моей службы корабельным хирургом, я немало насмотрелся и на раны, и на покойников, так что был совершенно уверен в спокойном своем отношении к осмотру. Но Цисарт оказался первым мертвым великаном, мною увиденным. И зрелище это было столь же величественным, сколь и чудовищным; немалого труда стоило мне преодолеть внезапную тошноту, вызванную трупным запахом, которым, казалось, был наполнен весь воздух вокруг огромного стола. Излишняя моя чувствительность к запахам, которых сами бробдингнежцы не ощущают и не замечают, сыграла печальную роль. Дважды, по крайней мере, мне приходилось прерывать свои занятия для того, чтобы, отвернувшись, подбежать к дальнему краю стола и вдохнуть здесь относительно чистый (во всяком случае, не настолько зараженный запахом гниения) воздух.
К некоторому облегчению, труп не раздевали, и чудовищные следы разложения были, в основном, скрыты от моих глаз. Боюсь, я бы не выдержал ужасной картины. А что она ужасна, я мог понять по тем следам, которые наблюдал в доступных местах — на лице и шее убитого фрисканда и на его руках.
Как я уже писал однажды, кожа великанов выглядела вблизи весьма пестро и отталкивающе. Думаю, читатель может сам представить себе, насколько хуже обстояло дело с кожей великана мертвого. Явственная зелень, еще недоступная зрению бробдингнежцев, но уже явственно видевшаяся мною, образовывала обширные острова на щеках и лбу Фрисканда; оттенков было великое множество — от сине-зеленого до почти черного; поры зияли глубокими черными дырами, лицо бугрилось прыщами, шрамами и бородавками размером никак не меньше двух дюймов, из которых росли толстые черные волосы.
Призвав на помощь всю свою выносливость, я медленно осматривал убитого, стараясь не пропустить ни одной мелочи. Разумеется, слово «мелочь», применительно к великану, кажется смешным — но и она возможна. Например, на указательном пальце правой руки Цисарта я обнаружил синеватое пятно длиною примерно фут и шириною дюйма полтора. Поначалу я воспринял его так же, как пятна на лице офицера — как результат гниения. Однако, заметив, что в этом месте кожа была несколько придавлена, и образовавшаяся ложбина имела округлую форму, я догадался, что пятно было чернильным. Я тотчас вспомнил о записке, которую получил Бедари, и подумал, что, по всей видимости, эту-то записку и писал Цисарт незадолго до смерти.
Впрочем, до рук фрисканда я добрался не сразу. Сначала я осмотрел лицо Цисарта. Здесь, кроме трупных пятен, явственно были видны следы травяной зелени — особенно на носу и скулах.
Более всего меня заинтересовали его губы. Они были покрыты бурой коркой запекшейся пены. Я подумал, что эту корку не мешало бы сравнить с той, которая осталась на срезанных мною травяных стеблях. Забравшись на плечо убитому, я приблизился к подбородку, постелил на него свой носовой платок и, задержав дыхание, принялся тесаком соскабливать в него корку с губ. Собрав некоторое количество, я завязал платок, спрятал его в карман, и двинулся дальше.
Рана в груди, откуда вышло лезвие шпаги, представляла собой дыру с неровными краями, двенадцать дюймов на полтора-два. Края и одежду вокруг покрывала толстая корка заскорузлой крови, твердая на ощупь.
Тут я сообразил, что не в силах буду перевернуть гигантское тело и дозваться Глюмдальклич или смотрителя тоже не смогу. Но мне непременно нужно было увидеть входную рану — в спине, куда был нанесен смертельный удар.
Некоторое время я пребывал в раздумьях, затем, видя, что ничего другого не остается, решил попробовать подлезть под убитого и, по возможности, определить особенности раны и ее размеры хотя бы на ощупь. Воспользовавшись тем, что тело человеческое не плоско, но имеет естественные изгибы, я закрыл рот и нос шарфом и опустился на четвереньки и попытался пролезть, сколько было возможно. Наибольшее расстояние от поверхности стола до тела в области поясницы, составляло примерно полтора фута, так что я вполне смог ползком пробраться под покойника, так что нащупал ближайший к себе край раны. Двигаясь осторожно, то и дело кашляя от жуткой вони, проникавшей и сквозь плотную ткань шарфа, я, тем не менее, сумел установить размер раны, а так же точное направление удара — по тому, как располагались обрывки ткани кафтана по краю ранения.
Выбравшись после этого, я восстановил дыхание, а затем занялся правой рукой Цисарта. Поистине, все познается в сравнении! После пребывания под убитым, воздух снаружи уже не казался мне настолько напоенным гнилью; я дышал полной грудью и почти не замечал отвратительного запах. Теперь я мог с большим интересом отнестись к картине, которую не видел ни один мой соотечественник. Я даже задумался над тем, что, займись я полным анатомированием Цисарта, мне понадобилось бы несколько месяцев, даже при помощниках и соответствующих орудиях. Но результат наверняка стоил бы того.
Итак, правая рука заинтересовала меня уже упомянутым чернильным пятном. Далее я направился к ногам, отмечая все повреждения одежды и пятна, коими изобиловало платье Цисарта.
Добравшись до огромных сапог и отдохнув здесь не много, я обошел труп и двинулся, теперь уже слева, в обратном направлении. Здесь лежала шпага, и я осмотрел ее с особым терпением и тщательностью.
Все лезвие было покрыто бурой коркой запекшейся крови. Такая же корка покрывала и рукоятку. Я внимательно осмотрел ее. Внимание мое привлекло небольшой — полдюйма в высоту — заусенец в верхней ее части. Он тоже покрыт был засохшей кровью.
Затем я осмотрел гарду, размерами и чеканкой походившая на щит Ахиллеса, каким его описывал Гомер. Она выглядела куда чище рукоятки, если не считать нескольких травинок и пары комков засохшей грязи.
Такую же грязь, но в гораздо большем количестве я обнаружил на острие, причем грязь эта пристала к металлу поверх бурой запекшейся крови. По всей видимости, удар был нанесен с такой силой, что добрых футов пять стали вышло из груди убитого. Когда Цисарт упал ничком, острие вонзилось в землю. Потому, после того, как растерявшийся Бедари выдернул шпагу из груди своего друга, лезвие оказалось выпачканным не только кровью, но и землей. Но…
Я вновь прошелся вдоль всей шпаги, машинально меряя шагами длину оружия. Рукоятка оказалась примерно 4 футов; лезвие — шириной 12 дюймов, а длиной — 35 футов.
Я остановился. Увиденное подтвердило мою мысль, забрезжившую в моем сознании при осмотре площадки. Опустившись на колени, я еще раз внимательнейшим образом осмотрел лезвие шпаги. Крупинки грязи и крохотные травинки, которые были мне видны вполне отчетливо, покрывали острие шпаги. Собственно говоря, это подтверждало слова Бедари о том, что шпага вонзилась в землю — после того, как Цисарт упал, сраженный ударом убийцы. Действительно, комья земли — каждый не более моего кулака, — покрывали лезвие от конца на целый ярд.
Записав все результаты осмотра в тетрадь, которую носил в широком кармане камзола, я вернулся к огромным сапогам — чтобы находиться подальше от ужасного запах, источником которого, в наибольшей степени, были открытые части тела. Здесь я сел, привалившись спиной к каблуку. Примерно через четверть часа появилась Глюмдальклич, все это время прогуливавшаяся перед храмом.
Пора было уходить. Случайно я бросил взгляд на сапоги убитого. Только сейчас мне показалось, что они были испачканы травяной зеленью странным образом. Толстые подошвы и подбитые гвоздями каблуки были чисты, причем я рассмотрел их со всей возможной тщательностью — даже шляпки гвоздей, примерно дюймового диаметра, выступавшие на полдюйма.
А вот к носкам обоих сапог в обилии прилипли травяные частицы, кои немедленно счистил я тесаком во второй, приготовленный мною платок. Это показалось мне очень странным. На всякий случай я измерил длину подошвы — она составила 14 футов. Сверившись с записями, сделанными мною утром, я убедился, что размер сапог Цисарта не совпадает со следами, оставленными на лужайке. Я почувствовал себя сбитым с толку. Получалось, что фрисканд, найденный убитым в парке, словно бы перенесся туда по воздуху.
