Последний рубеж - Найо Марш
«Сколько мыслей может быть у человека в голове одновременно?» Рики ощущал и какое-то оцепенение, и глубокую неспособность поверить в происходящее, как будто через несколько мгновений он должен быть где-то в другом месте, цел и невредим. Вместе с этим в душе поднимался ужас, приходило осознание, что необходимо трезво оценить непосредственную угрозу.
– Допустим, я не стану писать, – сказал он. – Что вы тогда сделаете?
– Что-то очень нехорошее. Что-то, чего мы не хотим делать.
– Если вы имеете в виду, что пристрелите меня, то вы, наверное, спятили. Чего вы добиваетесь? Удрать, потому что вляпались по самые уши? Вы меня не пристрелите.
– Мы не шутим, – промямлил Сид. – Помнишь ведь, что было вчера?
– Заткнись, – велел ему Феррант.
– Ага, – сказал Рики. – Вчера. А что было вчера? Всего лишь неудачная попытка со мной расправиться.
К своему собственному удивлению, он вдруг разозлился на Сида.
– Ты все это время вел себя как полный кретин! Думал, я вынюхиваю, что ты там делаешь с наркотиками? Да мне бы это в голову не пришло, если бы ты себя не вел как осел. Ты думал, я послал тебя к моим родителям, потому что мой отец полицейский? А я по доброте душевной тебя к ним отправил. Думал, я за тобой слежу и в Сен-Пьер за тобой увязался поэтому? Да ты вообще ничего не понял и сам себе навредил. Какой ты идиот, Сид. И если ты меня пристрелишь, тебе конец. Как думаешь, что сделает мой отец? Достанет вас обоих где угодно с помощью полиции двух стран. Так что вы блефуете. Феррант из тебя делает дурака, а ты то ли слишком глуп, то ли перебрал с наркотиками, чтобы это понять. Называешь себя художником! А сам просто посыльный на побегушках и неудачник.
Сид ударил его по лицу. Зубы впечатались в верхнюю губу. По щекам непроизвольно потекли слезы. Рики пнул Сида, отчего тот отлетел и плюхнулся задом на пол. Сквозь слезы Рики увидел в руке Сида нож.
Бормоча ругательства, Феррант встал со своего места. Выражение его лица не предвещало ничего хорошего. Он обошел вокруг стола и кулаком ударил пленника под ребра. Сложившись от боли пополам, Рики чувствовал, как Феррант чем-то связывает ему лодыжки. Потом тряхнул его за плечи и стал бить ладонью по больной щеке.
Теперь нож был у Ферранта. Он схватил Рики за волосы и приставил нож ему к горлу.
– Теперь убедился, что тут не шутят? – прошипел Феррант. – Еще хоть раз вякнешь, умник, я заткну тебе рот. Только попробуй не послушаться – глотку перережу и утоплю за домом. Папаша твой тебя там не найдет, а если найдет, то не узнает. – Употребив французский эквивалент слова «дерьмо», Феррант встряхнул Рики за волосы и снова ударил его по лицу.
Позже вспоминая этот эпизод, Рики не мог понять, затуманилось ли его сознание от такого обращения или, наоборот, прояснилось. Он вдруг явственно увидел за кругом света, отбрасываемым единственной лампой, знакомые чемоданы – те самые очень дорогие с виду чемоданы («Шикарные до неприличия». Кто-то уже говорил так, но кто?), которые Феррант держал в обтянутых перчатками руках, идя к пристани ранним утром.
Рики смутно увидел на столе знакомый открытый этюдник, а рядом лежащие в беспорядке тюбики с краской; один из тюбиков зиял развернутым концом.
«Сматывают удочки. Готовятся сбежать со всеми уликами. Сегодня. Притащили меня сюда, а теперь не знают, что со мной делать. На ходу придумывают».
Из тумана возникло лицо Ферранта.
– Ну что, приступим к делу? Теперь будешь слушаться? Напишешь письмо?
Рики попытался ответить, но язык его не слушался. Вместо слов выходило нечто нечленораздельное.
– Боже мой, ты его почти прикончил, – ужаснулся Сид.
Рики сделал над собой неимоверное усилие.
– У вас не получится… – произнес он, как ему показалось, отчетливо.
Феррант слушал с преувеличенным вниманием.
– Что-что у нас не получится? Не беспокойся, все получится. Знаешь, как? Ты с нами пойдешь на пирс, ясно? А если твой папаша и его чертовы ищейки зашевелятся, тебе конец. – Он коснулся шеи Рики острием ножа. – Понял? Чувствуешь? Все, давай пиши.
Правую руку освободили, а левую привязали к стулу. Феррант подтолкнул к Рики листок альбомной бумаги и попытался всунуть мелок в несгибающиеся пальцы.
– Бери, – велел он. – Ну, бери же.
Рики кое-как согнул пальцы, сжал руку в кулак, разжал. Чувствовал он себя ужасно. Голос Ферранта доносился откуда-то издалека, его перекрывал какой-то стук. Рики уперся лбом во что-то твердое. Стол.
– Нет, Гил, не надо, – говорил Сид. – Черт, Гил, не сейчас. Еще не время. Слушай, Гил, давай рот ему заткнем, свяжем и пусть сидит. Сами соберемся тихо, пока время есть, а его тут бросим, а?
– Мне что, еще раз повторить?! Его старик начал задавать вопросы. Мари говорит, подозревает он что-то. Они повсюду рыскать будут, уж не сомневайся. Оставим парня здесь – угодим прямо в ловушку. А если с собой возьмем, они увидят, что дело серьезное, и нас не тронут. Не решатся. Доплывем на шлюпке до лодки, а там – за борт его. К тому времени, как тело выловят, мы уже будем далеко.
– Мне это не нравится. Посмотри на него. Вырубился.
Рики не мог пошевелиться. Феррант потянул его за волосы. Рики застонал, открыл глаза и снова закрыл.
«Я должен слушать, слушать, слушать», – думал он.
Ужасно трудная задача! Гораздо легче было сдаться, подчиниться, принять любой удар, пощечину или тычок. А что делать с письмом? Что будет, если он напишет? А что напишет? То, что сказал Феррант, – записку отцу.
– Давай пиши. Живо.
Его снова дернули за волосы. Кожа головы уже болела сильнее, чем разбитая губа.
Пальцы с трудом сомкнулись вокруг мелка. Рики перетащил руку на лист.
«Похищен, – написал он. – Порядке. Не тронут, если дадите им уйти. Если нет, плохо. Прости». – Он попытался собраться с мыслями и подписал записку: «К.О.Н.» Мелок выскользнул из пальцев.
Феррант прочел записку.
– Что еще за К.О.Н? – спросил он требовательно.
– Инициалы. Кристофер Оливер Николас, – солгал Рики и тут же невольно отметил, что имя получилось как у монаршей особы.
– А «Рики» тогда что?
– Прозвище. Я подписываюсь так всегда.
Листок выдернули из-под руки. Рики уронил гудящую голову на руку и закрыл глаза. Голоса вокруг слышались все тише, он больше не мог разобрать, что они говорят. Как было бы приятно уснуть, даже несмотря на боль.
Все вокруг исчезло, осталась только то вспыхивающая, то утихающая боль, а в лодыжки все сильнее вреза́лось то же, что
