Эдгар Уоллес - Долина привидений. Руки вверх!
Он повернулся, медленно пошел к двери и исчез.
13
Люка Мэдиссона положили в отдельную палату. Как-то утром, проснувшись, он обратил внимание на табличку, висевшую у изголовья кровати. Ровным почерком на ней было выведено — Смит.
— С каких пор меня зовут Смитом? — спросил он.
Добродушная сиделка улыбнулась.
— Если мы не знаем имени человека, то, как правило, называем его Смитом… Надеюсь, вы будете благоразумны и сообщите нам ваше настоящее имя.
Он покачал головой.
— К чему? Это уже не имеет значения. Вот если бы меня действительно звали Смитом, мне, наверное, было бы гораздо… лучше.
В тот день, когда врачи вынесли ему смертный приговор, пришел полицейский чиновник, чтобы снять с него допрос, но он не мог сказать ничего интересного для следствия.
Его положили в отдельную палату, и он мог спокойно лежать, думать и следить за игрой солнечных бликов на стене.
О Маргарите он старался не вспоминать.
Однажды мелькнула мысль позвать Стиля, но появление управляющего известного в Лондоне банка сразу бы вызвало различные толки и привело бы к раскрытию его инкогнито. Он не мог бросить тень на честь банка, носящего его имя.
Может быть, он делал это ради Маргариты? Как бы то ни было, он твердо решил оставаться Биллом Смитом.
Ему приносили газеты, но он не читал их. Раньше он хотел умереть, избавиться от тяжкой сердечной боли. Теперь сердце перестало болеть. Скоро настанет время выхода из госпиталя. Будущее не интересовало его. Он спокойно и безразлично думал о том, что будет продавать цветы подобно той красивой девушке, стоящей тем вьюжным днем у входа в банк… Или станет солдатом — он достаточно молод для этого… Или уедет… «в Африку, стрелять львов» — подсказал внутренний голос, полный сарказма… Или…
На шестнадцатый день его пребывания в госпитале вошедшая сестра объявила, что к нему пришел посетитель.
— Это один из ваших друзей. По крайней мере, он говорит, что знает вас.
— Друг? — спросил Люк, нахмурившись. — Очевидно, он принимает меня за кого-то другого.
— Нет, он спрашивал именно вас. Он сказал, что хочет видеть человека, раненого во время ножевой схватки. Я не говорила ему, что вас зовут Смитом, потому что это ведь… неправда.
— Нет, сестра, это сущая правда, но мне любопытно знать, кто бы это мог быть. Впустите его.
Кто? В первую минуту он подумал о Маргарите, но эта мысль показалась ему настолько смешной, что он расхохотался бы, но страшная боль в груди вернула его к действительности.
Вошедшего «друга» он ранее никогда не видел. Неряшливую наружность визитера еще более подчеркивал ослепительно белый воротничок, очевидно, купленный специально для этого случая.
У него было худое, резко очерченное лицо с беспокойно бегающими глазами.
— Это ваш друг? — спросила сестра.
— Да, мисс, это он, — ответил незнакомец.
Сестра исчезла. Человек подошел к Люку. От его платья пахло сыростью и гнилью.
— Джо сказал, что будет помогать тебе, потому что ты не просвистел его.[2]
— Чего я не сделал? — спросил Люк.
— Не просвистел. Что ты спрашиваешь глупости? Как выйдешь, явишься к нему.
Он сунул под подушку грязный кусок бумаги. Люк услышал знакомый шелест.
— Джо посылает тебе пять фунтов. Он сказал, что будет заботиться о тебе.
— Спаси его Бог, — сказал Люк. — Боюсь, что обо мне, в самом деле, нужно позаботиться.
14
Перед выпиской из госпиталя Мэдиссона спросили, не хочет ли он побриться. Люк провел рукой по своему обросшему лицу и улыбнулся.
— Мне и так хорошо, — ответил он. — Я не произведу впечатления тщеславного человека, если попрошу зеркало?
Сестра дала ему маленькое ручное зеркало. На него взглянуло совершенно чужое лицо: усы, борода, заострившийся нос. Только глаза смотрели так же ясно, как прежде.
— Великий Боже! — пробормотал он.
— Вы не особенно хорошо выглядите, но…
— Я никогда не был красавцем, — ответил Люк.
Остальную часть дня он провел у окна. Напротив, за рекой, находился парламент. Ему показалось странным, что он запросто знаком с доброй полусотней людей, чьи флаги горделиво развевались на башне. Любой из них охотно прошел бы к нему через Вестминстерский мост, чтобы оказать помощь… Нет, он не желал этого. Атрибуты прошлого потеряли для него всякую ценность. Несчастье уничтожило в нем честолюбие и волю к жизни. Он был бы готов спокойно умереть, если бы не чувство благодарности к врачам, выходившим его.
Удивительно, но он почти совсем не думал об ударе ножом, имевшем для него такие тяжкие последствия. Наоборот, его забавляла мысль, что он стал жертвой кровавой вендетты, к которой не имел никакого отношения. Он еще раз прочел слова, написанные на грязном клочке бумаги, который принес ему незнакомый друг.
«Иди на Геннет-стрит, 339 к миссис Фрозер. Она позаботится о тебе».
Люк усмехнулся про себя. Значит, на свете действительно был человек, изъявивший желание позаботиться о нем. Это показалось ему странным. Сначала он не придал значения этому жалкому листку бумаги, но по мере приближения срока выписки из госпиталя таинственная бумажка приобретала для него все большее значение.
Прийти в бюро казалось ему совершенно невозможным. Где-то в Девоншире у него была небольшая вилла, но он не мог вспомнить наверное, переписана ли она на имя Маргариты, или нет.
Можно было бы оставить Англию, но это стоило денег. Люк не хотел ни к кому обращаться за помощью, по крайней мере, к тем, кто олицетворял для него прошлую жизнь. Она перестала существовать. А в будущей жизни было только приглашение на Геннет-стрит. Что ждет его там?
В один прекрасный солнечный день он покинул госпиталь. Физические упражнения, которые он проделывал в период выздоровления, вернули былую силу, но весу не прибавили. Одежда болталась на нем, как на вешалке.
Найти Геннет-стрит оказалось довольно сложно. Это была одна из самых грязных улочек в южной части Лондона. Номер 339 представлял собой маленькую зеленую лавку, выглядевшую не особенно привлекательно. Вывеска у входа сообщала, что в лавке можно купить дрова и уголь.
В грязном помещении находилось несколько полок с гнилой картошкой и капустой. В углу был свален уголь и стояли весы. Видимо, обитатели Геннет-стрит покупали уголь на фунты.
Он прошел дальше, осторожно переступив через немыслимо грязного котенка, прикорнувшего посреди лавки.
Появилась хозяйка — высокая худая женщина с лицом хищной птицы. Образ ее, прямо сказать, не излучал доброты.
— Что вам нужно? — резко спросила она.
— Я должен был к вам прийти и…
— Вы — человек из госпиталя, да? — быстро перебила она его. — Вас зовут Смит?
Люк кивнул, улыбаясь. Она пропустила его за прилавок.
— Проходите, пожалуйста. — Ее тон стал неожиданно мягким и почтительным. — Я думала, что вы выйдете только завтра.
Она провела его в маленькую комнату и тщательно закрыла дверь, ведущую в лавку.
— Как хорошо, что я успела приготовить комнату для вас, — сказала она. — Не пройдете ли вы со мной наверх?
Любопытство заставило его последовать за ней. При первом взгляде на грязную лавчонку он хотел было уйти, но сейчас изменил свое решение. Одной из главных слабостей Люка Мэдиссона было неудержимое любопытство.
Очевидно, дом подвергся значительной перестройке: верхний этаж был гораздо комфортабельнее нижнего. Она ввела его в комнату. Люка приятно поразили сравнительный уют и чистота. Он ожидал увидеть отвратительную конуру и с легким сердцем покинуть этот странный дом, но на вполне приличной кровати сверкали белизной чистые простыни, а в камине весело плясали язычки пламени.
— Здесь было немного сыро, — объяснила она.
Люк понял, что зажженный камин являлся для хозяйки роскошью и особым знаком гостеприимства.
На столе он увидел чернила и бумагу. Заметив его удивление, хозяйка пояснила:
— Некий друг подумал, что вы захотите написать письма вашим знакомым. Вы ведь ничего не писали из госпиталя.
— Откуда, черт возьми, он это знает? — изумленно спросил он.
Миссис Фрозер таинственно улыбнулась.
— Он знает все, — ответила она, понизив голос.
Очевидно, «он» был очень важной персоной.
— Надеюсь, вы не собираетесь впредь работать с шайкой Левинга? — спросила она, и ее бледные глаза с тревогой посмотрели на него. — На прошлой неделе полиция рассеяла шайку. Этот Левинг способен был обокрасть собственную мать.
— Я не думал, что он до такой степени…
— Если бы вы с ним начали работать, он, конечно же, накрыл бы вас, тем более что вы — настоящий джентльмен.
— Поверьте, миссис Фрозер, — сказал Люк, — я никогда не был членом ни шайки Левинга, ни какой-либо другой и…
