Кот и мышь - Кристианна Брэнд
Ноготь, пишущий сообщение на ладони Тинки... «А» и «N»... Катинка вспомнила, что сначала ноготь написал и букву «G»... Ангел Сун, которая энергично кивнула, когда Карлайон назвал ее Ангел (Тинка приняла это за ласковое обращение), которая пыталась привлечь внимание Катинки к жадеитовому кольцу-сфинксу, напомнить ей о давнем интервью, сказать, что под маской из хрящей и лоскутков кожи скрывается былая знаменитость. Богатая жена Карлайона, курица, несущая золотые яйца...
Дело было не в доходе, иссякнувшем после ее смерти, который можно было обеспечить фальшивой подписью. Состояние Ангел принадлежало ей только при жизни — оно заключалось в ее ловких пальчиках, хорошеньком личике и звонком голоске. Как был прав Дей Трабл, сказав, что никто не убивает курицу, которая несет золотые яйца.
Карлайон смотрел на Тинку через стол, наблюдая, как она медленно пробуждается от размышлений, как в ее глазах вспыхивает новая надежда...
— Да. Моей женой была Ангел Сун, — резко сказал он и, повернувшись на каблуках, вышел в холл. Они слышали шелест макинтоша, когда он снимал его с вешалки и набрасывал на плечи. Его фигура, шагающая под непрерывным дождем, на мгновение заслонила проникающий через окно слабый вечерний свет.
Глава 11
Завтрак следующим утром прошел весело. Миссис Лав отбывала в Лондон поездом в 11.06 из Нита, радостно предвкушая воссоединение с Харри, поэтому все разногласия с Катинкой казались забытыми. По взаимному договору, открытия вчерашнего вечера не обсуждались. Инспектор Чаки убедил их помалкивать и не создавать лишних неприятностей мистеру Карлайону, который, в конце концов, имел полное право хранить свою тайну. Что касается Амисты, то она была упомянута лишь однажды.
— Конечно я знала, дорогая, что это не могли быть вы, — сказала миссис Лав в крошечной свободной спальне мисс Эванс, которую Катинка нехотя согласилась разделить с ней. («Не могу же я снова перебираться через реку среди ночи!») — Вы не могли положить это письмо на стол в холле — оно было там до того, как вы вошли в дом.
— Полагаю, я могла бы потихоньку оставить его там, когда подходила к столу.
— Нет, не могли. Я наблюдала за вами, наклонившись над перилами, так как заинтересовалась, кто вы, и видела вас так же четко, как сейчас. Вы посмотрели на пачку писем, но не протягивали к ней руку, и я готова поклясться в этом в любом суде.
Катинка предпочитала, чтобы она поклялась в этом в других ситуациях, которые уже имели место, — это избавило бы от многих огорчений. Но она удовлетворилась обещанием, что миссис Лав сообщит эту информацию инспектору Чаки, прежде чем покинет Южный Уэльс. После этого они легли спать, причем миссис Лав долго демонстрировала свою бессонницу, прежде чем громко захрапеть.
Автобус скоро должен был подойти. Дей обещал принести из «Пендерина» тяжелые вещи миссис Лав, и она отправилась ему навстречу с несколькими бумажными пакетами, шляпной коробкой и большой кретоновой сумкой для вязания, где было все что угодно, кроме спиц и шерсти, Катинка не тратила время на выяснение, как ей удалось перенести все это через реку вчера вечером. Мисс Эванс вышла первой сообщить инспектору Чаки, что миссис Лав желает поговорить с ним перед отъездом, и Тинка решила присутствовать при разговоре.
Дей Трабл ждал их на автобусной остановке с двумя тяжелыми чемоданами; под мышкой он держал большой плоский пакет, который, как выяснилось, не имел никакого отношения к миссис Лав. Мистер Чаки беседовал с группой мужчин, стоя у ограды в своем коричневом костюме с тем же чопорным видом, который произвел на Катинку обманчивое впечатление при их первой встрече. Казалось, прошли месяцы с тех пор, как она вышла из автобуса и увидела тех же самых мужчин у той же самой ограды с сигаретами во рту, словно они всю эту кошмарную неделю простояли здесь, болтая с мистером Чаки. Серое небо плакало над долиной, над безобразной невымощенной улицей с ее узкими домиками, похожими на два ряда неровных зубов, над тропинками, спускающимися к реке или тянущимися вверх по горному склону. Как давно это было, и каким невинным и дружелюбным это казалось тогда! Теперь же горы выглядели угрожающе: Брин- Кледд — Меч-гора с Красной Пропастью, подобной ране на боку, Бринтариан — Щит-гора, стоящая, как часовой, по другую сторону долины, и текущий между ними Триннант — река Крови. Кровь в самом деле омыла ее берега с тех пор, как Тинка впервые появилась в Пентр-Трист — деревне Горя.
Миссис Лав предоставила свои пакеты заботам Дея Трабла.
— Только не заставляйте меня пропускать мой автобус, — сказал Дей. — Я должен поехать в Суонси, чтобы передать этот пакет.
Он взмахнул, словно птица крылом, локтем, прижимавшим плоский пакет к его боку. Чемоданы были связаны цепью, очевидно для облегчения переноски, напоминая двух послушных собак на двойном поводке.
— Доброе утро! Отбываете в веселую столицу, миссис Лав? — Мистер Чаки бодрым шагом подошел к ним.
— Ну, не на сафари же, — отозвалась Катинка, раздраженная его дружелюбием.
— Если только под сафари не подразумевать моего Харри! — Миссис Лав разразилась хохотом, после чего заявила, что не помнит, о чем собиралась поговорить с мистером Чаки — упоминание о Харри напрочь выбросило это у нее из головы. Катинка поспешила водворить это на прежнее место и в итоге вытянула из миссис Лав подтверждение, что она не клала письмо Амисты на столик в холле в день своего прибытия в «Пендерин». Мистер Чаки с серьезным видом обещал передать эту информацию мистеру Карлайону. Красный автобус вскарабкался на холм, втянул себя, как пылесос, Дея Трабла с его пакетом и стал карабкаться дальше. На гребне холма с ним встретился голубой автобус, который начал спускаться вниз. Мистера Чаки осенило вдохновение.
— Эта колымага довезет вас за несколько часов до отхода поезда, миссис Лав. Я тоже собираюсь в Нит и отвезу вас на своей машине.
Миссис Лав была обрадована мужскому эскорту, а также тому, что ей не придется втискиваться в автобус с вещами. Голубой автобус остановился, втянул в себя группу пассажиров и покатился вниз, высадив только одну женщину, выделяющуюся среди толстых валлиек в ситцевых сарафанах поверх черных воскресных платьев подлинно парижской элегантностью, когда она, прихрамывая, шла по деревенской улице. Это была та женщина,
