Кот и мышь - Кристианна Брэнд
— Ваша история начала выдыхаться. Вы собрали урожай на смерти, но после добавить было почти нечего — дознание оказалось скучным. Несомненно, вы предвидели это заранее, поэтому прихватили кольцо, рассчитывая еще на два абзаца, снабженных фотографиями...
На фоне обоев с алыми розами лицо Карлайона было белым как мел, а его бледные губы брызгали ядом.
— Скажите мне вот что. — Катинка посмотрела ему в глаза. — Хоть в одной газете появилась даже одна строчка, которую не мог бы написать любой местный репортер? Разве я сообщила в какую-нибудь газету хоть слово о жизни или смерти миссис Карлайон?
— Еще нет, — ответил Карлайон. — Но ведь вы работаете в еженедельном журнале, не так ли? Полагаю, для него уже готова подробная статья. Когда она появится?
Катинка признала свое поражение.
— Ладно, сдаюсь. Не было никакой Амисты. Я все выдумала — корпела над этим месяцами с целью проникнуть в дом, где существовал материал для сенсации в прессе, о котором я никак не могла знать, способствовала развитию событий, чтобы написать статью подлиннее, которую я так и не отправила, и, наконец, заманила бедную девушку в смертельную ловушку и убила ее, чтобы создать очередную сенсацию, которой не воспользовалась. — Она повернулась к инспектору Чаки. — Какой мне был смысл выдумывать Амисту? Только потому, что я единственная, кто знал о ней, они все и вы тоже уверены, что она никогда не существовала.
Мистер Чаки задумчиво выпятил нижнюю губу, глядя на нее поверх воображаемых очков.
— Право, мисс Джоунс, вы недооцениваете полицию Суонси! Я знаю об Амисте не меньше вас — а может быть, и больше.
— Вы знаете, кто она такая?
— Мы, местные ребята, не теряем времени даром, — беспечно произнес Чаки. — Мы затребовали письма из вашего лондонского офиса и проверили их на предмет отпечатков пальцев — никаких сложностей, обычная любительская возня с серым порошком! И, разумеется, печать с красно-золотым сургучом — ее мы тоже поискали.
— Какого черта вы не сказали мне, зачем хотите обыскать мой дом? — спросил Карлайон. — Я бы проявил больше желания сотрудничать.
По тому, как он смотрел на Катинку, как говорил с ней и о ней, было очевидно, что ей не стоит о нем думать. И все же, если бы можно было доказать ему раз и навсегда, что Амиста не являлась частью ее коварного замысла...
— Ради бога, инспектор, скажите, вы нашли печать?
— Не то чтобы нашел, но я знаю, где она — или, по крайней мере, могу догадаться. В ваших умозаключениях, мисс Джоунс, вы были недалеки от истины. Психология — великая вещь. — Он посмотрел на миссис Лав.
— Не пяльтесь на меня! — огрызнулась она. — Вы и ваша психология...
— Вы имеете в виду, инспектор, — начал Карлайон, — что миссис Лав все-таки...
У миссис Лав выдался скверный вечер — она устала, промокла, была сердита и окончательно потеряла терпение.
— Можете не коситься на меня! — сказала она. — Я больше у вас не служу — вы меня уволили. Мне осточертело хранить ваши секреты...
— Миссис Лав! — резко произнес Карлайон.
— Я сыта вами по горло! Мне надоело, что меня подозревают, обвиняют и оскорбляют, надоело якшаться с полицией. Больше я не собираюсь участвовать в ваших делах с этой Ангел Су...
Кольцо с резким звуком упало на стол, покатилось по нему и осталось лежать возле ручного зеркальца Катинки, которое по-прежнему валялось на столе вместе с содержимым ее сумочки. Миссис Лав оборвалась на полуслове и застыла с открытым ртом. В наступившем молчании мистер Чаки запел какую-то мелодию.
Но Катинка, не отрываясь, смотрела на два жадеитовых лица — лицо сфинкса на столе и такое же лицо, отражавшееся в зеркальце, на маленькую зазубрину с внутренней стороны жадеитовых крыльев, которую она уже видела раньше, также отраженной в зеркале...
«Она загадочна, как сфинкс», — напевал инспектор Чаки, и Катинка Джоунс вновь стала журналисткой — не мисс Добрый-Совет из «А ну-ка, девушки», а репортершей из «Консолидейтид ньюс», которая не смогла разузнать никаких новостей во время своего интервью с мисс Ангел Сун... Она снова сидела в украшенной цветами артистической уборной, слышала звуки фортепиано, звонкий голосок, поющий дурацкую песенку, бурные аплодисменты, которые сменил новый хит «Она загадочна, как сфинкс...»
Кольцо из белого жадеита подмигивало ей, отражаясь в ярко освещенном настольном зеркале...
Ангел Сун вбежала в уборную, протягивая ей узкие белые ручки.
— Простите, что заставила вас ждать, мисс... э-э... Я обожаю петь на бис и провела на сцене больше времени, чем было условлено. Администрация придет в бешенство...
Мисс Анджела Эрли. Мисс Ангел Сун.
Это был ее последний концерт. Конечно, тогда Катинка этого не знала, и ее неспособность это выяснить дорого ей обошлась! Она сидела, как слюнявая дурочка, играя с кольцом на туалетном столе и задавая нелепые вопросы.
— Как приняли вашу новую песню, мисс Сун? Правда, что ее написал ваш новый муж?
— Мой муж! — засмеялась Ангел. — Да он двух нот написать не может! — Карлайон, сочиняющий вульгарные, глупые песенки...
Но тогда Тинка еще не слышала ни имени Карлайон, ни о мистере Чарлзе Лайоне.
— О, кажется, я проболталась, что вышла замуж? Пожалейте нас, мисс... э-э... мы не хотим никакой шумихи. Просто напишите, что я замужем и что мы скоро отправляемся в запоздалое свадебное путешествие. Попросите публику не беспокоить меня, а я обещаю, что, когда вернусь, будет много новостей, фотографий, планов и новых веселых песен... — Она забрала у Катинки кольцо, с любовью глядя на него. — Вам оно нравится? Мы нашли его в антикварной лавке — оно очень древнее. Я всегда надеваю его, когда играю на сцене, но последние дни мне пришлось выступать без него — на нем появилась зазубрина, которая поранила мне палец...
Очаровательная малютка Ангел, с ее ореолом пушистых золотых волос, говорила так весело и искренне, умудрившись при этом не сообщить ни капли «крутых новостей»... Ангел, чьи выступления в концертных залах и мюзик-холлах принесли ей целое состояние, чья жизнь проходила при свете прожекторов и чье внезапное увечье обеспечило бы сенсациями добрую половину английских репортеров, просто исчезла. О ней ничего не было слышно, и все решили, что она все еще путешествует инкогнито со своим мужем. Очевидно, несчастный случай каким- то образом удалось скрыть, а Карлайону
