Анна Бауэрова - Смерть и семь немых свидетелей
— Скорый Прага — Берлин, — разочарованно признался художник.
— А может, это ваши каменотесы взялись за работу? — усмехнулся капитан.
Рафаэль надулся, как ребенок, у которого отобрали любимую игрушку.
— А не прогуляться ли нам в барбакан, пока не стемнело? — предложил Янда. — У меня так и не было времени спокойно рассмотреть скульптуры.
— Ноги моей там больше не будет, — пробурчал художник.
— А мне достаточно и одного раза, — присоединился к нему Гронек. — Меня едва не хватил удар, так что увольте.
— Эмилка, — спросил Янда, — а вы меня не отвергнете?
Она растерялась, бросила взгляд на Седлницкого, но тот С большим интересом изучал этикетку на бутылке. Эмила кивнула и встала.
Едва за ними закрылась дверь, Рафаэль оживился. Унес недопитую бутылку на кухню, вынул из посудного шкафа две большие тарелки, вилки, ножи, миски, банки с пряностями… Выбегая время от времени на кухню, колдовал там над плитой. Наконец принес два бокала с темно-красной жидкостью и с колечками лимона, нанизанными на край стекла.
— Сейчас примем аперитив, — художник уселся напротив адвоката, — а тем временем все будет готово на кухне… Я приготовил вам такой ужин, о котором будете вспоминать долго. И хватит смотреть на эту Луизу, и так ясно, что перед вами обыкновенное чудо.
— Я не на нее смотрю. Мне интересно, что за полотна повернуты лицом к стене? Вон те два. Пан Седлницкий мне не позволит…
— Не позволит, — сказал Рафаэль. — Не обижайтесь, я объясню почему. Первую картину, видно, никогда не закончу. Но и не уничтожу. Просто засуну куда-нибудь. Я начал писать Марию… как она там словно спала… под той пылающей зарей… Я до самой смерти буду видеть эту картину. Но дописать… нет, не смогу.
Рафаэль помолчал, провел длинными пальцами по лбу, а потом вдруг начал внимательно рассматривать собеседника.
— А вторая картина? — решился спросить Гронек.
— А вторую не могу показать потому, что только начал ее. Я всегда трепещу перед начатой работой, боюсь ее. Чтобы не предала, понимаете? Потому что у меня есть четкое представление, как все должно выглядеть, но часто я теряю контроль над замыслом, и он начинает жить своей жизнью, приобретая совершенно иной смысл…
— С моей стороны, наверное, дерзость спрашивать, какое представление вы имеете о своей начатой работе? — робко поинтересовался адвокат. Он заметил на себе пристальный взгляд художника. — Что вы на меня так смотрите?
— Буду писать вас. Как только перееду в Прагу, чтобы вы были неподалеку. Ваша голова великолепна!
Адвокат, не лишенный тщеславия, зарделся от удовольствия.
— Спрашиваете, какое у меня представление о картине? — Седлницкий поднял глаза к закопченному потолку. — Об этом, мой дорогой, очень трудно говорить. Рад бы рассказать, да боюсь, что не смогу. Но попробовать можно… Представьте подземелье и себя в нем. Сплетение ходов — и ни лучика света! Куда идти? И вдруг — слабый отблеск. У вас уже появляется надежда выбраться, но это всего лишь случайный отблеск камня. Вы идете дальше, ударяетесь головой о потолок. С вами идут люди. Те, кто слабее, сдаются, усаживаются где-нибудь в углу, вы стремитесь вперед. Наступает момент, когда вы можете только ползти, потому что потолок все ниже и ниже. Потом вдруг отламывается глыба, удар… и выход завален. Вы ищете другой ход, и на него последняя надежда… И вот конец тоннеля. Солнце и ветер ударяют вам в лицо, распрямившись, стоите вы на скалистой вершине, радуясь всему, что видите, — зелени внизу и голубизне неба, и вы чувствуете, что у вас вырастают крылья, и вы испытываете великое счастье…
Художник замолчал и смущенно посмотрел на собеседника.
— Я же говорил, что из этого ничего не выйдет, — мрачно проворчал он. — Больше никогда не просите меня рассказывать о будущих картинах. Когда напишу — может, покажу, если раньше не разорву в клочья!
Рафаэль в сердцах ударил ногой по массивной ножке стола.
— Последний тост давайте поднимем за успех вашей картины, — предложил адвокат, чтобы разрядить обстановку.
Художник посмотрел на него из-под бровей, а потом, усмехнувшись, поднял бокал.
Примечания
1
Барбакан — оборонительное сооружение в виде ловушки между наружными и внутренними стенами крепости или замка. Подобные сооружения встречаются в русских северных монастырях и кремлях и называются захаб или кожух. (Здесь и далее прим. пер.)
