Дональд Томас - Казнь Шерлока Холмса

— Авторство установлено, — тут же отрезал Лестрейд. — Мистер Томас Геррин дважды заявлял об этом в суде. Он выдающийся почерковед.

— Или выдающийся шарлатан, — спокойно ответил Холмс. — Так или иначе, вернемся к вечеру тридцать первого мая. Роуз ставит на окно свечу, которая горит десять минут или около того. Обвиняемый и его соседи в этот момент стоят в дверях своих домов или на улице, наблюдая грозу. С дороги Гардинер увидел бы огонек в окне Роуз за двести ярдов. Оставив в стороне прочие соображения, мы можем сказать, что в десять вечера жертва была жива, а в восемь утра уже мертва.

— В четыре, — торопливо добавил я, — если не в два. Об этом свидетельствовало трупное окоченение.

— Пусть так. — Холмс опустошил свой стакан и заглянул в листок с записями. — Гардинера и его жену позвала к себе соседка, миссис Розанна Дикенсон, вдова торговца скобяными изделиями. Она боится грозы. Жена обвиняемого входит в ее дом около половины двенадцатого, а сам он задерживается, сказав, что хочет проверить, спят ли дети. Но вскоре — этак без четверти двенадцать — он тоже является к миссис Дикенсон. Она отзывается о нем как о спокойном и серьезном человеке. В ту ночь он пожаловал к ней в домашних туфлях, одетый слишком легко даже для прогулок в теплую погоду, не говоря уж о том, чтобы расхаживать по деревне в разгар грозы. Супруги долго сидят у миссис Дикенсон и уходят от нее вместе в третьем часу ночи. Насколько я понимаю, эта женщина перекрестному допросу не подвергалась. Стало быть, суд не усомнился в ее показаниях, и мы также можем считать их правдивыми?

Наш друг из Скотленд-Ярда отнял трубку ото рта.

— Думаю, да, — изрек он.

— Очень хорошо. По словам миссис Гардинер, они с мужем сразу же вернулись домой и легли спать. Как она припоминает, около двух пополуночи стало светать. Напомню вам, что дело происходило первого июня — в пору ранних рассветов. Ложась в постель в два часа двадцать минут, женщина сказала мужу: «Уже почти утро». Стены пизенхолльских домишек тонки, поэтому другая соседка, Амелия Пеппер, слышала голос миссис Гардинер и ее шаги по ступенькам, когда та возвращалась от миссис Дикенсон. Жена обвиняемого плохо себя чувствовала и не могла заснуть, пока часы не пробили пять. Ее муж все это время находился с ней рядом. Таким образом, он не мог никого убить после одиннадцати сорока пяти, если, разумеется, принять за истину показания миссис Гардинер.

— Чего не следует делать, — быстро возразил Лестрейд. — После двух часов ночи у обвиняемого алиби нет.

Холмс смерил инспектора равнодушным взглядом:

— В таком случае, Лестрейд, не помешает воспользоваться здравым смыслом. Загляните в календарь, и вы узнаете, что в это время года солнце всходит в два часа сорок пять минут, а светает еще раньше. Будь я на месте человека, намеревающегося убить Роуз Харсент, я бы выбрал для этого темное время суток. Право, ранним летним утром опасно идти по главной улице деревни, где бдительный сосед может увидеть тебя из окна или даже встретиться на пути. Пизенхолл — это вам не Парк-лейн и не Бейкер-стрит. Деревенские жители встают на рассвете, а не через несколько часов после него. Кроме того, по свидетельству медиков, преступление произошло не позднее двух-трех часов или, если принять во внимание ничем не подкрепленную версию доктора Лэя, в четыре.

— Совершенно верно, — сказал я, прежде чем Лестрейд успел вмешаться. — К тому же в момент смерти мисс Харсент находилась в кухне, а огонек на ее окне был погашен. Допустим, возлюбленный не сдержал обещания явиться в полночь. Думаю, она не стала бы ждать в одной сорочке два часа или дольше, а поднялась бы к себе в комнату.

— Вас, джентльмены, вероятно, забавляют подобные спекуляции, но я смотрю на вещи иначе! — вскинулся Лестрейд, который больше не желал молчать. — По словам доктора Лэя, до четырех часов жертва могла быть жива. Раз так, то она действительно сидела допоздна в кухне и ждала своего любовника, хотя подобное поведение и кажется неразумным. Или женщина спустилась из своей спальни, поскольку была в одной ночной рубашке, — может, услышала стук или заметила другой сигнал. На мой взгляд, этого вполне достаточно.

— Достаточно для подозрения, но слишком мало для признания человека виновным, — тихо произнес Холмс. — На вашем месте я бы заключил, что убийство совершилось до визита Гардинеров к миссис Дикенсон, а не после. То есть не позднее одиннадцати сорока пяти.

— Это вполне вероятно, мистер Холмс.

Мой друг задумчиво воззрился на стакан с виски:

— Вы находите? Последним человеком, видевшим Роуз Харсент живой, стала миссис Крисп: в десять вечера она пожелала своей служанке доброй ночи, а через четверть часа сама легла в постель и уснула. Ночью леди разбудил звук удара, за которым вскоре последовал крик. Сперва она сказала, что это произошло в полночь, однако потом начала сомневаться. В любом случае было еще темно. Но не важно. Если Роуз убита Гардинером, то нам следует рассматривать промежуток времени от десяти пятнадцати до одиннадцати сорока пяти, даже меньше: в ту минуту обвиняемый в домашних туфлях уже переступал порог соседского дома. Значит, он покончил с Роуз до половины двенадцатого.

— Думаю, так и было, — решительно заявил Лестрейд.

— А что вы скажете о крови, которая алела на его одежде, когда он явился к вдове?

— Какой крови?

— Вот именно, мой друг. Никакой. Предполагают, будто Гардинер перерезал молодой женщине горло в момент борьбы. Да, жертва, безусловно, сопротивлялась, если миссис Крисп слышала удар и чей-то вопль. Грохнула о стену резко распахнутая дверь кухни, а кричала несчастная Роуз Харсент. Это был последний звук, который вырвался из ее груди.

— Я не совсем вас понимаю, Холмс.

— Вижу, Лестрейд. Кухня Провиденс-хауса очень мала, от силы десять футов на восемь. Поэтому кровь забрызгала ее всю, попав даже на вторую ступеньку лестницы. Представьте человека, который перерезал жертве горло в схватке, да еще и в тесном помещении. Он будет окровавлен с ног до головы и оставит на полу множество кровавых отпечатков обуви. Но следствие не обнаружило даже пятнышка ни на ботинках Гардинера, ни на вещах, которые он надевал в тот день. Всю одежду, которая была выстирана или ожидала стирки, тщательно осмотрел доктор Стивенсон из Министерства внутренних дел, а он способен выявить следы крови даже на вымытой ткани. Нет ни капли.

Понимая, что возражать бессмысленно, Лестрейд молчал.

— Однако под головой убитой, — продолжал мой друг, — лежал номер «Ист-Энглиан таймс». Почему? Вряд ли Гардинер принес с собой газету, которую выписывал, чтобы оставить ее на месте преступления. Тем более что Криспы ее не получали. Теперь вспомним о бутылке с надписью: «Детям миссис Гардинер». Почему он не избавился от этой вещи в первую очередь? Разве не такую улику оставил бы человек, желающий выставить Гардинера убийцей? Значит, преступление совершил тот, кто знал обвиняемого достаточно хорошо. Поэтому он захватил газету, которую читают в Альма-коттедже, а не любимую в Провиденс-хаусе «Кроникл».

— Все это мне уже известно, — буркнул инспектор.

— В таком случае не понимаю, как вы можете верить в виновность Гардинера! Вероятно, ваше упорство объясняется отсутствием другого подозреваемого. Но это не повод отдавать человека в руки палачу.

Лестрейд взвился, как храбрый терьер, норовящий ухватить вора за край сюртука:

— Осмотр одежды Гардинера произвели только спустя три дня после убийства, и у него было предостаточно времени, чтобы сжечь перепачканную рубаху. Собираясь перерезать горло несчастной женщине, он мог войти в кухню босым, а уходя, вытереть за собой все следы. В трещине на рукояти его складного ножа обнаружили кровь млекопитающего — возможно, человека…

— Кролика! — порывисто возразил Холмс. — Вы никогда не слыхали о свежевании кроликов? Каждый деревенский житель помогает своей жене, когда она собирается готовить рагу или жаркое. И если бы нож Гардинера оказался совершенно чист, это выглядело бы куда подозрительнее.

Но остановить Лестрейда было уже невозможно:

— Алиби подозреваемого распространяется только на время, проведенное им у вдовы. Соседка Амелия Пеппер утверждает, что в два часа ночи слышала голос и шаги миссис Гардинер, но не ее мужа. Убийство же могло произойти в четыре или в одиннадцать — в последнем случае Гардинер вполне успел бы за сорок пять минут вернуться с места преступления и прийти к миссис Дикенсон.

— Выходит, для вас само собой разумеется, что его жена лгунья.

— Не обязательно так, мистер Холмс. Но она его жена. Ни одна страховая компания не станет рассматривать иск, подкрепленный лишь показаниями жены подателя! Гардинер зарезал Роуз Харсент, и ваши умные теории, мистер Холмс, не смогут этого изменить!