Артур Дойл - Возвращение Шерлока Холмса (сборник)
– Папочка, дорогой! – воскликнул он. – Я и не знал, что ты уже приехал! Я бы вышел тебя встретить. Как я рад, что ты вернулся!
Фергюсон мягко высвободился из объятий сына; он был несколько смущен.
– Здравствуй, мой дружок, – сказал он ласково, гладя льняные волосы мальчика. – Я приехал раньше потому, что мои друзья, мистер Холмс и мистер Уотсон, согласились поехать со мной и провести у нас вечер.
– Мистер Холмс? Сыщик?
– Да.
Мальчик поглядел на нас испытующе и, как мне показалось, не очень дружелюбно.
– А где второй ваш сын, мистер Фергюсон? – спросил Холмс. – Нельзя ли нам познакомиться и с младшим?
– Попроси миссис Мэйсон принести сюда малыша, – обратился Фергюсон к сыну. Тот пошел к двери странной, ковыляющей походкой, и мой взгляд хирурга тотчас определил повреждение позвоночника. Вскоре мальчик вернулся, за ним следом шла высокая, сухопарая женщина, неся на руках очаровательного младенца, черноглазого, золотоволосого – чудесное скрещение рас, саксонской и латинской.
Фергюсон, как видно, обожал и этого сынишку, он взял его на руки и нежно приласкал.
– Только представить себе, что у кого-то может хватить злобы обидеть такое существо, – пробормотал он, глядя на небольшой, ярко-красный бугорок на шейке этого амура.
И тут я случайно взглянул на моего друга и подивился напряженному выражению его лица – оно словно окаменело, словно было вырезано из слоновой кости. Взгляд Холмса, на мгновение задержавшись на отце с младенцем, был прикован к чему-то, находящемуся в другом конце комнаты. Проследив за направлением этого пристального взгляда, я увидел только, что он обращен на окно, за которым стоял печальный, поникший под дождем сад. Наружная ставня была наполовину прикрыта и почти заслоняла собой вид, и тем не менее глаза Холмса неотрывно глядели именно в сторону окна. И тут он улыбнулся и снова посмотрел на младенца. Он молча наклонился над ним и внимательно исследовал взглядом красный бугорок на мягкой детской шейке. Затем схватил и потряс махавший перед его лицом пухлый, в ямочках кулачок.
– До свидания, молодой человек. Вы начали свою жизнь несколько бурно. Миссис Мэйсон, я хотел бы поговорить с вами с глазу на глаз.
Они встали поодаль и несколько минут о чем-то серьезно беседовали. До меня долетели только последние слова: «Надеюсь, всем вашим тревогам скоро придет конец». Кормилица, особа, как видно, не слишком приветливая и разговорчивая, ушла, унеся ребенка.
– Что представляет собой миссис Мэйсон? – спросил Холмс.
– Внешне она, как видите, не очень привлекательна, но сердце золотое, и так привязана к ребенку.
– А тебе, Джек, она нравится?
И Холмс круто к нему повернулся.
Выразительное лицо подростка как будто потемнело. Он затряс отрицательно головой.
– У Джека очень сильны и симпатии и антипатии, – сказал Фергюсон, обнимая сына за плечи. – По счастью, я отношусь к первой категории.
Мальчик что-то нежно заворковал, прильнув головой к отцовской груди. Фергюсон мягко его отстранил.
– Ну, беги, Джекки, – сказал он и проводил сына любящим взглядом, пока тот не скрылся за дверью. – Мистер Холмс, – обратился он к моему другу, – я, кажется, заставил вас проехаться попусту. В самом деле, ну что вы можете тут поделать, кроме как выразить сочувствие? Вы, конечно, считаете всю ситуацию слишком сложной и деликатной.
– Деликатной? Безусловно, – ответил мой друг, чуть улыбнувшись. – Но не могу сказать, что поражен ее сложностью. Я решил эту проблему методом дедукции. Когда первоначальные результаты дедукции стали пункт за пунктом подтверждаться целым рядом не связанных между собой фактов, тогда субъективное ощущение стало объективной истиной. И теперь можно с уверенностью заявить, что цель достигнута. По правде говоря, я решил задачу еще до того, как мы покинули Бейкер-стрит, – здесь, на месте, оставалось только наблюдать и получать подтверждение.
Фергюсон провел рукой по нахмуренному лбу.
– Ради бога, Холмс, – сказал он хрипло, – если вы в чем-то разобрались, не томите меня. Как обстоит дело? Как следует поступить? Мне безразлично, каким путем вы добились истины, мне важны сами результаты.
– Конечно, мне надлежит дать вам объяснение, и вы его получите. Но позвольте мне вести дело согласно собственным моим методам. Скажите, Уотсон, в состоянии ли миссис Фергюсон выдержать наше посещение?
– Она больна, но в полном сознании.
– Прекрасно. Окончательно все выяснить мы сможем только в ее присутствии. Поднимемся наверх.
– Но ведь она не хочет меня видеть! – воскликнул Фергюсон.
– Не беспокойтесь, захочет, – сказал Холмс. Он начеркал несколько слов на листке бумаги. – Во всяком случае, у вас, Уотсон, есть официальное право на визит к больной. Будьте так любезны, передайте мадам эту записку.
Я вновь поднялся по лестнице и вручил записку Долорес, осторожно открывшей дверь на мой голос. Через минуту я услышал за дверью возгласы, одновременно радостные и удивленные. Долорес выглянула из-за двери и сообщила:
– Она хочет видеть. Она будет слушать.
По моему знаку Фергюсон и Холмс поднялись наверх. Все трое мы вошли в спальню. Фергюсон шагнул было к жене, приподнявшейся в постели, но она вытянула руку вперед, словно отталкивая его. Он опустился в кресло. Холмс сел рядом с ним, предварительно отвесив поклон женщине, глядевшей на него широко раскрытыми, изумленными глазами.
– Долорес, я думаю, мы можем отпустить… – начал было Холмс. – О, сударыня, конечно, если желаете, она останется, возражений нет. Ну-с, мистер Фергюсон, должен сказать, что человек я занятой, а посему предпочитаю зря время не тратить. Чем быстрее хирург делает разрез, тем меньше боли. Прежде всего хочу вас успокоить. Ваша жена прекрасная, любящая вас женщина, несправедливо обиженная.
С радостным криком Фергюсон вскочил с кресла.
– Докажите мне это, мистер Холмс, докажите, и я ваш должник по гроб жизни!
– Докажу, но при этом буду вынужден причинить вам новые страдания.
– Все остальное безразлично, лишь бы была оправдана моя жена. По сравнению с этим ничто не имеет значения.
– В таком случае разрешите мне изложить вам ход моих умозаключений еще там, на Бейкер-стрит. Мысль о вампирах я почел абсурдной. В практике английской криминалистики подобные случаи места не имели. И в то же время, Фергюсон, вы действительно видели, как ваша жена отпрянула от кроватки сына, видели кровь на ее губах.
– Да, да.
– А вам не пришло в голову, что из ранки высасывают кровь не только для того, чтобы ее пить? Вам не вспоминается некая английская королева, которая высасывала кровь из раны для того, чтобы извлечь из нее яд?
– Яд?
– В доме, где хозяйство ведется на южноамериканский лад, должна быть коллекция оружия – инстинкт подсказал мне это прежде, чем я увидел ее собственными глазами. Мог быть использован, конечно, и какой-либо другой яд, но это первое, что пришло мне на ум. Когда я заметил пустой колчан возле небольшого охотничьего лука, я увидел именно то, что ожидал увидеть. Если младенец был ранен одной из его стрел, смоченных соком кураре или каким-либо другим дьявольским зельем, ему грозила неминуемая смерть, если не высосать яд из ранки.
И потом собака. Тот, кто задумал пустить в ход такой яд, сперва непременно испытал бы его, чтобы проверить, не утратил ли он свою силу. Случая с собакой я не предвидел, но смысл его разгадал, и этот факт занял свое место в моем логическом построении.
Ну, теперь-то вы поняли? Ваша жена страшилась за младенца. Нападение произошло при ней, и она спасла своему ребенку жизнь. Но она не захотела открыть вам правду, зная, как сильно вы любите мальчика, зная, что это разобьет вам сердце.
– Джекки!..
– Я наблюдал за ним, когда вы ласкали младшего. Его лицо ясно отражалось в оконном стекле там, где закрытая ставня создавала темный фон. Я прочел на этом лице выражение такой ревности, такой жгучей ненависти, какую мне редко доводилось видеть.
– Мой Джекки!
– Отнеситесь к этому мужественно, Фергюсон. Особенно печально, что причина, толкнувшая мальчика на такой поступок, кроется в чрезмерной, нездоровой, маниакальной любви к вам и, возможно, к покойной матери. Душу его пожирает ненависть к этому великолепному ребенку, чье здоровье и красота – прямой контраст с его собственной немощностью.
– Боже правый! Просто невозможно поверить!
– Я сказал правду, сударыня?
Женщина рыдала, зарывшись лицом в подушки. Но вот она повернулась к мужу.
– Как могла я рассказать тебе это, Боб? Нанести тебе такой удар! Я предпочла ждать, пока чьи-нибудь другие уста, не мои, откроют тебе истину. Когда этот джентльмен – он настоящий маг и волшебник, – написал, что все знает, я так обрадовалась!
– Мой рецепт юному Джекки – год путешествия по морю, – сказал Холмс, поднимаясь со стула. – Одно мне не совсем ясно, сударыня. Ваш гнев, обрушившийся на Джекки, вполне понятен. И материнскому терпению есть предел. Но как вы решились оставить младенца на эти два дня без своего надзора?
