Случайная встреча - Анна Владимировна Ренье
– Ну, и что пообещал Геннадий Викторович?
– По этому делу ничего, а про Костину мать и их работу в Москве сообщил, практически то же самое, что и ты, и что он собирается ехать в командировку.
– Понятно, – ответила Алина и замолчала, отвернувшись к окну.
Полдороги проехали молча, пока Стас резко не затормозил около обочины.
– Алин. Прости, что не рассказал…
– Ах, прости! – неожиданно заорала Алина. Стас даже отпрянул, настолько неожиданно громко это получилось. – А если ты уедешь и не вернешься, а если тебе придет в голову самому ловить злодеев и тебя, так же как Черчилля… Она из всех сил пыталась держаться, но не смогла.
– Алиночка, ну ты чего, ну перестань, – Стас так растерялся, что совершенно не знал, что делать. За все время знакомства он первый раз видел, как она плачет. Он неловко стал гладить ее по голове,
– Не надо, не трогай, если ты будешь меня жалеть, я вообще никогда не остановлюсь. Я сейчас, подожди. Она перестала плакать, так же резко, как и начала.
Стас молчал, а Алина сделав еще пару-тройку глубоких вздохов, попросила его ехать к дому.
– Пообещай мне, что больше никогда не будешь от меня ничего скрывать, я и так переживаю, что ты во что ни будь вляпаешься с Мишей этим, или с Максом… я просто не переживу, если с тобой что ни будь случится.
Долгожданную поездку в Боровое пришлось отложить. Вернувшись домой, Алина резко затемпературила и слегла. Зинаида Матвеевна, заглянувшая к ним на ежевечерний кофе, немедленно организовала лазарет с усиленным питанием. Поскольку лучшим лекарством от всех болезней она считала сытную и здоровую пищу, бедного Стаса отправили в круглосуточный супермаркет, снабдив списком, длинною в жизнь.
Мама, тетка Ирка и Зинаида Матвеевна поочередно появлялись на пороге спальни, прикладывали руки к ее бедной голове и заставляли сделать: «ну еще один маленький глоточек». В результате их стараний, Алина металась между кроватью и уборной и к возвращению Стаса стояла к краю могилы гораздо ближе, чем до его отъезда.
– Стас, спаси меня. Они меня угробят, я не могу больше не пить, ни есть, ни бегать. У меня на лбу уже вмятина, а я просто хочу спать.
– Понял, сейчас все будет, – сказал Стас и, не удержавшись, сам приложил руку к ее голове. Засмеялся и исчез, выключив свет и закрыв дверь.
– Милые дамы, а Вы кормить меня собираетесь? – услышал она засыпая.
К сожалению, за выходные температура не спала и в понедельник Алина на работу не пошла. Телефон стал разрываться с самого утра. Первым позвонил Гасанов и поинтересовался, не случилось ли чего, сразу за ним Караев, чтобы сообщить, что больничный она может не оформлять, а потом задал с десяток вопросов по работе, на которые она, слава Богу сумела ответить. Потом чреда звонков слилась в один непрестанный гул и к обеду, Алина уже горько пожалела, что не умерла еще вчера.
– Ну, вот что, давай сюда телефон, грозно сказала мама, заходя в спальню. За ее спиной маячила Зинаида Матвеевна. – Сейчас ты поешь, и будешь спать.
– Мам, ну мне же по работе звонят, а не просто так? – жалобно мяукнула Алина.
– Твоя фамилия Караев? Нет? А раз так – значит, ничего не случиться, позвонят, позвонят и перестанут.
– Не перестанут, – насупилась Алина.
– Девочка, уж поверь мне, незаменимых людей не бывает. Не успеешь глазом моргнуть, как все забудут о твоих подвигах, так что не надрывайся, покушай и баиньки.
– Протестую, – возмутилась Алина в пустоту. Лишенная средств связи она решила на минутку прилечь, принципиально не притрагиваясь к еде. Пусть знают, что она обиделась.
Проснулась она резко, как от толчка. В квартире было тихо, но ощущение присутствия, холодом отдало в затылок и пригвоздило к кровати. Понадобилось все мужество, чтобы слегка приподнять голову от подушки и, цепенея от ужаса посмотреть через плечо на входную дверь.
Разум подсказывал, что надо вставать, а животный инстинкт запрещал шевелиться. Победила гордость. Решив, что стыдно умирать в такой нелепой позе, она рывком села на кровати и мгновенно увидела синицу, которая раскачивалась в чашке люстры под потолком.
Вернувшиеся с прогулки Ирка с мамой оцепенели. Пес тихонько завыл. По гостиной с гиканьем носилась Алина с полотенцем в руках, периодически подпрыгивая из-за всех сил. Варварские движения были хаотичными и явно не подчинялись никакому европейскому ритму. Загадка разрешилась, как только в коридор вылетела желтогрудая пичуга и со всего маху влепившись в зеркало, обвалилась к лапам Черчилля.
– Ирка, это ведь плохая примета, когда птица залетает домой? – спросила Лариса Александровна, когда они вышли из дома, выпустить синичку.
– Брось ты, Ларка, не придумывай. Выпускай, видишь, она уже оклемалась.
Птица взмыла ввысь, едва разжался кулак и они пошли домой.
– Это ведь к чей-то смерти, – неожиданно вспомнила Ирка.
Воронцов, в отличие от многих провинциалов Москву знал и любил. Каждый визит, как бы не был загружен график, он использовал, чтобы гулять по столице. Разумеется, был и Кремль, и Тверская и Арбат, но больше всего его манили не туристические Мекки, а тихие московские переулки. Исходив вдоль и поперек, Бронные, Чистопрудный и Гоголевский бульвары, влюбившись в Патриаршие пруды, он неизменно возвращался в заветный Спиридоньевский переулок. Если бы кто-то спросил его, где он хотел бы жить, вообще на планете Земля, то он ответил бы что здесь. Однажды он смехом рассказал об этом Лехе, а тот даже не улыбнулся. Гораздо позже, наткнувшись на объявление о продаже трехкомнатной квартиры на втором этаже его любимого трехэтажного особнячка, он понял почему. Попытавшись представить себе эту сумму и сколько надо ее копить, он рассчитал, что ему пришлось бы работать еще лет сто после кончины.
За последние годы Москва дико изменилась. Набережные, сливающиеся воедино, перетекающие одна в другую, пешеходные дорожки, футуристические скамейки, свободный от рекламных растяжек горизонт – все это восхищало и радовало. Он искренно переживал за мэра, которого только ленивый не пинал за каждый сделанный шаг. Пожили бы в его родном городе, где все градоначальники были из серии – обнять и рыдать. Удивительный народ – москвичи, что им не сделай все не так. Даже новые станции метро и то воспринимали в штыки, видишь ли подземка прошла по любимой собачьей площадке, на которую они в детстве бегали играть со своими Тузиками. А не хотели бы одну станцию, которую строили лет двадцать, да так и не открыли!?
Даже Петр Первый его ни мало не смущал, усатый
