Найо Марш - Премьера убийства
Миног распахнул дверь, и Мартина вышла.
* * *Оставшись наедине со своими сотрудниками, Аллейн задумчиво протянул:
— Что скажете, Майк? Что вам говорит ваше чутье?
— Она прелестная девушка! — немедленно отозвался молодой констебль.
Инспектор Фокс проснулся и шумно крякнул из своего угла.
— Если отбросить в сторону очарование, она вам показалась достойной доверия?
— Пожалуй, да, сэр, на мой взгляд…
— А что скажете вы, сонный Лис? Поясните свою позицию, которая так долго заглушалась вашим собственным всхрапыванием…
Фокс встал, потянулся, надел очки, потом снял их и наконец молвил:
— Есть что-то загадочное в том, зачем покойный заговорил с нею после спектакля.
— Ну конечно! То есть вы хотите сказать, она не то чтобы солгала, а просто опустила кое-какие детали в своем рассказе, так?
— Да, а именно то, кто конкретно был свидетелем их беседы.
— Она то и дело глядела на этот вот портрет… На мистера Пула… Чтоб мне пропасть, если это не Пул подошел и отбил ее у кровожадного Беннингтона.
— Вполне возможно, сэр, — кивнул Фокс. — Он явно положил глаз на девушку. Уж я-то видел… Да и она к нему неравнодушна — уж будьте покойны…
— Господи спаси! — взвизгнул юный Миног, сгорая от необоснованной ревности. — Да ведь ему лет восемьдесят!
Фокс уже открыл было рот, чтобы остудить констебля, но Аллейн мягко сказал:
— Идите-ка вы лучше на сцену, Майк, разбудите доктора Резерфорда и ведите его сюда. Меня немного утомили актеры. Нам надо пообщаться с более серьезным человеком…
* * *Доктор Резерфорд, возникший вскоре в дверях «оранжереи», представлял собою поистине причудливое зрелище. Поскольку его наиболее сильным желанием было просто выспаться, он безо всякого смущения выпустил свою накрахмаленную рубашку из брюк, и она опускалась почти до колен наподобие греческой туники. Хотя это была хитрая небрежность. Как догадался Аллейн, полы рубашки прикрывали расстегнутые пуговицы на брюках доктора…
Вместо пиджака доктор набросил поверх рубашки плащ. Ворот рубашки был распахнут, и узел галстука располагался чуть ли не на уровне пупка Описание взъерошенной шевелюры доктора Резерфорда было достойно отдельной драмы в трех частях…
Доктор постоял в дверях, подождав, пока констебль представит его, после чего сделал рукой пренебрежительный воздушный салют в адрес Аллейна и Фокса.
— Явившись к вам сюда, джентльмены, в одной рубашечке ночной, оставил спящую красотку я в сеновале за корчмой! — продекламировал Резерфорд, тяжело сопя и оглядывая полицейских с видом крайнего неудовольствия. — Итак, на каком огне вы собираетесь меня поджаривать — на медленном или на быстром?
Если бы он был актером, ему здорово подошла бы роль Фальстафа, подумал Аллейн.
— Так говорите же! Я весь — одно огромное ухо! Изрекайте!
— Боюсь, мне нечего изрекать, — заметил Аллейн. — напротив, хотелось бы кое-что услышать от вас. Не будете ли вы столь любезны присесть?
Резерфорд грузно шмякнулся в кресло. Дерево затрещало, но выдержало… Величественным жестом он обернул широкие полы своей сорочки поплотнее вокруг бедер, ворчливо заметив:
— Прошу простить меня, джентльмены, я несколько устал и предавался неге, а потому пуговицы у меня застегнуты не все…
— Пуговицы — дело наживное, — рассмеялся Аллейн и тут же посуровел: — А скажите, как вы думаете, Беннингтон был убит?
Резерфорд высоко вздернул брови, поудобнее уложил сплетенные руки на животе, покрутил большими пальцами и сказал:
— Нет.
— Нет? А мы думаем обратное…
— Почему?
— Это я буду знать точно, когда выясню все с вами.
— Так я что же — подозреваемый?
— Нет, если вы сумеете доказать свою непричастность.
— Гм! Да если бы я только рассчитывал выйти сухим из воды, я наверняка пристрелил бы его! А еще лучше — предал его колесованию по полной программе! Он был невообразимый негодяй, этот Бен…
— В каком смысле?
— Во всех возможных смыслах, клянусь Юпитером и кольцами Сатурна! Алкаш! Обидчик прекрасных дам! Эксгибиционист! Дебошир! А самое главное, — тут Резерфорд повысил голос, — самое главное — мерзкий пачкун чужих творений! И официально заявляю вам, что если бы я, сидя в своей ложе, мог упросить Господа поразить Бена молнией, то я бы сделал это! С любовью и удовольствием!
— М-да, — протянул Аллейн, — о молнии как об орудии убийства мы как-то не подумали, это наша промашка… Попытаюсь исправиться… Но скажите мне, будьте так любезны, где вы находились с того момента, как покинули свою ложу, и до того, когда вышли на сцену?
— Пожалуйста Сначала — вышел из ложи. Потом — на лестнице. Потом — за сценой. И на сцене. Проще пареной репы.
— Можете ли вы назвать точное время выхода из ложи?
— Когда наши лицедеи только начали кланяться публике и делать веселые морды.
— Вы никого не встретили по пути, не заметили чего-нибудь необычного?
— Даже тень не пролетала!
— Значит, вы только спустились с лестницы и оказались на площадке прямо за кулисами, перед самой сценой — так?
— Именно.
— Есть свидетели, которые могут это подтвердить?
— Насколько я понимаю, нет. В такие моменты актеры к автору пьесы не более внимательны, чем невеста в первую брачную ночь к портрету своего прадедушки.
— Но, доктор, ведь в зале была публика — никак не меньше тысячи человек! Уж зрители наверняка поглядывали в сторону вашей ложи, не правда ли?
— Я все-таки надеюсь, что, несмотря на жалкие потуги парочки актеров испоганить ее, моя пьеса — вот что притягивало внимание зрителей! — величаво заявил Резерфорд, поддергивая рубашку.
— Ну хорошо, а к вам в ложу разве никто не заходил?
— После первого акта — никто. Я специально, в качестве меры предосторожности, заперся изнутри. Терпеть не могу, когда невежды заводят со мной глубокомысленные разговоры о моих пьесах.
— Вы заходили в служебные помещения во время спектакля?
— Да. Я спускался вниз в обоих антрактах. Сперва — повидать эту прелестную малышку…
— Мисс Тарн? — переспросил Аллейн.
— Ну да. Такая чудная девчушка, и актриса из нее получится прекрасная. Если она только не станет участвовать в склоках, на которых держится кровля этого ничтожного балагана…
— Хорошо, а в гримерные вы заходили во время антрактов?
— Я заходил в такой небольшой кабинетик в конце коридора, если можно, конечно, назвать его гримерной…
— Понятно. И когда же вы вернулись в свою ложу?
— Как только я сделал в этом кабинетике все свои дела и стали поднимать занавес.
— Хорошо… — протянул Аллейн задумчиво и добавил: — А вы знаете человека по имени Отто Брод?
Глаза доктора стали вдруг расширяться, брови поползли вверх, ноздри превратились в лунные кратеры, и стало ясно, что, если суперинтендент Аллейн не отойдет на пару шагов, его просто может снести мощным чихом. Платка у доктора Резерфорда не оказалось, и он использовал вместо него подол своей необъятной сорочки. Под задранной рубахой обнажился весьма пикантный беспорядок…
Полицейские попытались укрыться за мебелью, и от порыва ветра погасли две настенные лампы.
— Отто Брод? — переспросил Резерфорд, утираясь. — Никогда не слышал о таком.
— А его корреспонденция, кажется, представляет некоторый интерес, — заметил Аллейн загадочно, но доктор только пожал плечами:
— Не знаю. На что вы намекаете?
Аллейн решил оставить Отто Брода в покое.
— А знаете, доктор, я успел уже выяснить массу интересных подробностей о событиях последних двух дней в театре, — сказал инспектор. — Во всяком случае, касательно двух генеральных репетиций и съемки.
— Неужели? То есть вы узнали о том, что между мной и Беном проскакивали искры? Что ж, если вы ищете мотивы, вы их найдете у меня… — доктор Резерфорд невесело усмехнулся. — Мы друг друга ненавидели, я и Бен. Просто лютой ненавистью. Хотя, если смотреть в лицо фактам, он всегда был более склонен к насильственным действиям, нежели я…
— Вражда между вами возникла из-за участия его племянницы в спектакле?
— Ну, антипатия между нами была изначально, по определению… А к этому потом добавилось его хамское искажение моей пьесы, а также экстренная необходимость замены его умственно отсталой племянницы на более-менее сносную актрису. Хотя бы на эту девчонку, мисс Тарн… Мы сталкивались с Беном лбами на каждой репетиции…
— И в конце концов вы одержали верх?
Доктор сделал пренебрежительный взмах рукой, как будто его победа над Беном была однозначно угодна всем возможным богам и просто не подлежала сомнению.
Суперинтендент Аллейн с подозрением изучал жуткий беспорядок в одежде доктора.
