Филлис Джеймс - Пристрастие к смерти
Независимо от времени года, за исключением разве что самой суровой зимней непогоды, Кейт каждый вечер выходила с ритуальным стаканом виски «Беллз» вот так постоять на балконе, посмотреть на город. «Я вроде заключенного, — думала она, — который пытается убедить себя, что город все еще на месте». Но ее маленькая квартирка не была тюрьмой — скорее материальным подтверждением свободы, доставшейся ей в тяжелой борьбе и потому ревностно оберегаемой. Она избавилась от своего социального положения, от бабушки, от неудобной грязной и шумной квартиры на седьмом этаже послевоенной жилой башни в районе Эллисон-Фэаруэзер-билдингз — этом памятнике председателю местного совета, который, как большинство его коллег, был страстно предан идее сноса кварталов малоэтажных домов и возведения на их месте двенадцатиэтажных монументов гражданской гордости и теоретической социологии. Она избавилась от криков, граффити, сломанных лифтов, запаха мочи. Она помнила первый вечер после своего бегства, восьмое июня, два года назад. Тогда она стояла там же, где теперь, и медленно выливала виски из стакана, будто совершала возлияние богам, наблюдая за моментальными вспышками жидкого пламени в просветах балконной решетки и приговаривая вслух: «Гори ты огнем, чертов председатель чертова местного совета Фэаруэзер. Да здравствует свобода!»
А теперь она действительно встала на ноги. Если на этой новой работе она добьется успеха, то все — ну почти все — будет возможно. Не было ничего удивительного в том, что Дэлглиш включил в состав нового отдела по крайней мере одну женщину. Но он не из тех, кто делает обязательные реверансы в сторону феминизма или какого бы то ни было иного модного движения. Он выбрал ее потому, что в отделе действительно требовалась женщина, и потому, что ознакомился с ее послужным списком — знал, что сможет на нее положиться и что работать она будет хорошо. Глядя сверху на Лондон, Кейт почувствовала, как мощная и сладкая, словно первый осознанный утренний вдох, волна уверенности в себе прокатилась по всему телу. В мире, простиравшемся внизу, она чувствовала себя как рыба в воде, была частью этого сырого, неспокойного конгломерата урбанизированных деревень, составлявших округ, подведомственный столичной полиции. Она воочию представила себе этот округ, простиравшийся за Ноттинг-Хилл-Гейт, за Гайд-парк и излучину реки, за башни Вестминстера и Биг-Бен, перескакивавший через маленькую аномалию, лоскуток, подчинявшийся полиции лондонского Сити и продолжавшийся дальше к восточным пригородам, вплоть до границы с эссекским полицейским округом. Она с точностью до ярда представляла себе, где проходит эта граница. Такой она мысленно видела столицу: поделенной на полицейские округа, секторы, районы и участки. А непосредственно под ней лежал Ноттинг-Хилл, эта кишащая правонарушителями, очень разнообразная по составу населения, космополитичная деревня, где она работала по окончании училища. Кейт помнила каждый тамошний звук, цвет, запах так же отчетливо, как той знойной августовской ночью восемь лет назад, когда это случилось, когда она поняла, что сделала правильный выбор и эта работа — действительно для нее.
Она дежурила в Ноттинг-Хилле в пешем патруле с напарником Терри Ридом. Стояла такая ночная жара, какой не помнили даже самые глубокие старики. Пронзительно крича, к ним подбежал какой-то возбужденный мальчишка и что-то невнятно затараторил, указывая на ближайший многоквартирный дом. Кейт снова ясно увидела ту картину: кучка испуганных соседей у подножия лестницы, лица, блестящие от пота, замызганные рубашки, прилипшие к телам, запах немытого разгоряченного человечества. А поверх общего шепота сиплый голос с верхней площадки, выкрикивающий какие-то невнятные протесты.
— У него нож, мисс, — сказал мальчик. — Джордж попытался было войти, но он пригрозил ему. Правда, Джордж?
— Ага, правда, — откликнулся Джордж — белый, маленький, похожий на загнанную ласку человечек.
— И он захватил Мейбл. Мейбл и ребенка.
— Господи Иисусе, — прошептала какая-то женщина. — У него там ребенок!
Толпа отступила, чтобы дать пройти им с Терри.
— Как его зовут? — спросила Кейт.
— Лерой.
— А фамилия?
— Прайс. Лерой Прайс.
В прихожей было темно, в самой комнате, незапертой, поскольку замок оказался выломан, еще темнее. Тусклый свет пробивался лишь через дырку в ковре, прибитом на окне. Кейт смутно различила грязный двуспальный матрас, брошенный прямо на пол, складной стол, два стула по бокам. Воняло блевотиной, потом, пролитым пивом, жаренными на постном масле рыбой и картофелем. У стены скорчилась женщина с ребенком на руках.
— Все в порядке, мистер Прайс, — ласково сказала Кейт. — Дайте мне нож. Вы ведь не собираетесь причинить им вреда. Девочка — ваша дочь. Уверена, что вы не хотите поранить ни жену, ни дочь. Я знаю, что вы испытываете, это невыносимо, вы натерпелись достаточно. Все мы натерпелись.
Она видела такое и прежде — и в бывшем своем муниципальном доме, и во время дежурств: наступает момент, когда бремя безнадежности, отверженности, прострации становится слишком тяжким и разум взрывается в пароксизме яростного протеста. Этот человек действительно дошел до предела. Слишком много неоплаченных счетов, слишком много тревог, слишком много нужд, разочарований и, разумеется, алкоголя. Кейт молча подошла к нему, спокойно глядя ему в глаза, и протянула руку, чтобы взять нож. Она не осознавала собственного страха, боялась лишь, чтобы Терри не ворвался в комнату. Все смолкло вокруг, люди у подножия лестницы оцепенели, даже улица вдруг застыла в том странном миге тишины, какие порой случаются и в самых бойких кварталах Лондона. Кейт слышала лишь тихое биение собственного сердца и хриплое дыхание Прайса. Потом он внезапно, с отчаянным всхлипом уронил нож на пол и бросился к ней. Она обняла его, словно ребенка, бормоча утешения, — и все кончилось.
Кейт молча приняла на себя роль Терри в том инциденте, и он позволил ей это. Но старуха Молл Грин, никогда не упускавшая случая поприсутствовать при чем-нибудь волнующем в надежде увидеть реки крови, горящими глазами наблюдала за происходящим, стоя среди тех, кто ожидал развязки внизу, у лестницы. В следующий вторник Терри приложил ее за то, что она разносит сплетни — видимо, в порядке небольшой провокации, — но со своей самолично установленной еженедельной квотой арестов считал себя неуязвимым. Молл, руководимая то ли внезапным порывом женской солидарности, то ли резкой неприязнью к мужчинам вообще и к Терри в частности, изложила участковому сержанту свою версию событий. После чего Кейт особо ничего не сказали, однако стало совершенно ясно, что правда известна и что молчание никакого урона ей не нанесло. Сейчас ей вдруг пришло в голову: а что случилось потом с Прайсом, Мейбл и ребенком? Впервые ее кольнула мысль: как странно, что после того, как инцидент был исчерпан и рапорт составлен, она ни разу даже не вспомнила о них.
Вернувшись в комнату и закрыв балконную дверь, Кейт задернула тяжелые шторы и пошла звонить Алану. Они собирались следующим вечером вместе пойти в кино, но теперь вряд ли удастся. Строить какие бы то ни было планы до окончания расследования было бессмысленно. Он воспринял новость спокойно, как делал это всегда, когда она отменяла их свидания. Одно из достоинств, которые она в нем ценила, состояло в том, что он никогда не поднимал шума по пустякам.
— Похоже, в таком случае и ужин в следующий четверг может не состояться, — сказал он.
— Вероятно, к тому времени мы и закончим дело, но это маловероятно. Тем не менее не занимай вечер, а если что, я позвоню и отменю ужин.
— Ну, удачи тебе в расследовании. Надеюсь, усилия любви не будут тщетными.
— Что?
— Прости. Лорд Бероун — это персонаж из шекспировских «Тщетных усилий любви». Необычная и очень интересная фамилия.
— Получилась необычная и очень интересная смерть. Увидимся в четверг около восьми.
— Если ты не сочтешь необходимым отменить встречу. До свидания, Кейт.
Ей показалось, что она различила нотку иронии в его голосе, но потом она решила, что из-за усталости у нее просто разыгралось воображение. Это был первый случай, когда он пожелал ей удачи в расследовании, но вопросов, как обычно, не задавал. Он был столь же педантично сдержан в отношении ее работы, как она сама. Или ему просто неинтересно? Прежде чем он положил трубку, Кейт успела спросить:
— Этот лорд, что с ним случилось?
— Он любил женщину по имени Розалин, а она отправила его на год развлекать больных в больницах.
Не слишком вдохновляющая аналогия, с улыбкой подумала Кейт, кладя трубку. Ей было жаль четвергового ужина. Но будут еще и другие. Алан придет — стоит ей позвонить и позвать его. Он всегда так делал.
