Элизабет Джордж - Расплата кровью
– Сказала только, что состоится читка и что все это может показаться мне интересным.
– Имелась в виду сама пьеса?
Винни вдруг задумался, устремив взгляд в никуда. Когда он все же ответил, его голос прозвучал так, словно его поразила какая-то мысль, которая раньше не приходила ему в голову:
– Джой сказала, что хочет, чтобы я обдумал предварительную статью о пьесе. Какие звезды будут приглашены, пару слов о сюжете, возможно, о материалах, которые она использует. Приезд сюда дал бы мне первые впечатления о характере постановки. Но я… эту информацию я мог бы с легкостью получить и в Лондоне, верно? Мы видимся… виделись достаточно часто. Может, она… опасалась, что с ней может что-то произойти, инспектор? Боже мой, может, она рассчитывала, что я-то уж позабочусь о том, чтобы люди узнали правду?
Линли никак не прокомментировал ни его откровенное неверие в силы полиции, ни самонадеянность: похоже, он искренне полагал, что какой-то журналист способен в одиночку раскопать правду,заменив полицию. Тем не менее он отметил, что, судя по реплике Винни, лорд Стинхерст верно определил цель приезда ушлого газетчика.
– Вы говорите, что она была чем-то обеспокоена?
– Она этого не говорила, – честно признал Вин ни. – И вид у нее был ничуть не испуганный.
– Почему она находилась в вашей комнате позапрошлой ночью?
– Она сказала, что слишком взвинчена и не может уснуть. После объяснения с лордом Стинхерстом она ушла в свою комнату. Но ей было как-то не по себе и поэтому пришла ко мне. Поговорить.
– Когда именно?
– Примерно в четверть первого.
– О чем она говорила?
– Сначала о пьесе. Что непременно хочет добиться ее постановки, независимо от намерений Стинхерста. А потом об Алеке Ринтуле. И Роберте Гэбриэле. И Айрин. Она гадко себя чувствовала – из-за Айрин, понимаете. Она… она отчаянно хотела, чтобы ее сестра снова сошлась с Гэбриэлом. Потому и хотела, чтобы Айрин участвовала в этой пьесе. Она думала, если их с Гэбриэлом свести вместе, то потом все наладится само собой. Она сказала, что хочет, чтоб Айрин ее простила, и понимает, что это невозможно. Но более того, мне кажется, она хотела простить себя сама. И не могла этого сделать, пока Гэбриэл и ее сестра были врозь.
Все это звучало вполне правдоподобно и как будто бы откровенно. Однако интуиция подсказывала Линли, что Винни о чем-то умолчал.
– Судя по вашим словам, она прямо-таки святая.
Винни покачал головой:
– Она была далеко не святой. Но она была настоящим другом.
– В какое время Элизабет Ринтул пришла в вашу комнату с ожерельем?
Прежде, чем ответить, Винни стряхнул снег с крыши «морриса».
– Вскоре после прихода Джой. Я… Джой не хотела с ней разговаривать. Опасалась, что начнется очередная ссора из-за пьесы. Поэтому я не впустил Элизабет внутрь, только приоткрыл дверь; комнату она видеть не могла. Но поскольку я не пригласил ее войти она, естественно, решила, что Джой лежит в моей постели. Это в ее духе. Элизабет не в состоянии постичь, что мужчина и женщина могут быть просто друзьями. Для нее беседа с мужчиной – это прелюдия к более близким контактам. По-моему, это довольно печально.
– Когда Джой покинула вашу комнату?
– Незадолго до часа.
– Кто-нибудь видел, как она уходила?
– Поблизости никого не было. Не думаю, чтобы ее кто-то видел, если только Элизабет не подглядывала из-за своей двери. Или, может, Гэбриэл. Моя комната как раз между их.
– Вы проводили Джой до ее комнаты?
– Нет. А что?
– Тогда она могла не сразу пойти к себе. Вы же сказали, что ей не спалось.
– А куда еще она могла пойти? А, на встречу с кем-то. Нет. Никто из приехавших ее не интересовал.
– Если, как вы говорите, Джой Синклер была просто вашим другом, как вы можете быть уверены что с кем-то другим ее не связывало нечто более тесного, чем дружба? С одним из присутствовавших здесь в эти выходные мужчин? Или, возможно, с одной из женщин?
При втором предположении лицо Винни затуманилось. Он моргнул и отвел взгляд.
– Мы друг другу не лгали, инспектор. Она знала все про меня. Я все – про нее. Она наверняка сказала бы мне, если… – Умолкнув, он вздохнул и устало потер лоб тыльной стороной руки, обтянутой перчаткой. – Я могу ехать? О чем еще говорить? Джой была моим другом. А теперь она умерла. – Винни говорил так, будто между этими двумя мыслями была связь.
Линли невольно заподозрил, что, возможно, так оно и есть. Подумав, что неплохо бы разобраться в отношениях этого человека и Джой Синклер, он сменил тему:
– Что вы можете сказать о некоем Джоне Дэрроу?
Винни опустил руку.
– Дэрроу? – тупо переспросил он. – Ничего. А я должен его знать?
– Джой знала. Это очевидно. Айрин сказала, что она даже упомянула о нем за ужином, возможно, в связи со своей новой книгой. Что вы можете об этом сказать?
Линли наблюдал за лицом Винни, ожидая, что он вот-вот вспомнит, ведь он уверял, что Джой якобы ничего от него не скрывала.
– Ничего. – Он и сам растерялся при таком явном противоречии с тем, что он говорил до этого. – Она не говорила о своей работе. Ничего такого.
– Ясно. – Линли задумчиво кивнул. Газетчик слегка потоптался. Перекинул ключи из одной руки в другую. – Джой носила в сумочке магнитофон. Вы знали об этом?
– Да, знал. Она пользовалась им, когда ей в голову приходила какая-нибудь мысль.
– Там есть кое-что и о вас, она спрашивает себя, почему ей так надо спешить из-за вас. Что бы это значило?
– Спешить из-за меня? — Он недоверчиво повысил голос.
– «Джереми. Джереми. О, боже, почему надо так спешить из-за него? Не такое уж это заманчивое предложение… « Вот ее слова. Можете их расшифровать?
Лицо Винни было достаточно невозмутимым, но его выдал беспокойный взгляд.
– Нет. Не могу. Понятия не имею, что она имела в виду. У нас были не такие отношения. По крайней мере, не с моей стороны. Совсем не такие.
Шесть отрицаний. Линли уже достаточно хорошо распознал этого человека, и ему было ясно, что последними фразами он намеренно уводит разговор в сторону. Лжецом Винни был не слишком искусным. Но умел поймать момент и с толком его использовать. Что он сейчас и сделал. Но почему?
– Не смею вас больше задерживать, мистер Вин. – закончил Линли. – Как я понял, вы очень торопитесь в Лондон.
Похоже, Винни хотел сказать что-то еще, но передумал – сел в «моррис» и включил зажигание, сначала автомобиль затарахтел – мотор никак не желал заводиться. Но затем он чихнул и ожил, выпустив выхлопные газы, как человек, страдающий несварением желудка. Пока «дворники» очищали ветровое стекло от снега, Винни опустил стекло и высунулся.
– Она была моим другом, инспектор. Только другом. Ничего больше.
Он дал задний ход. Колеса бешено прокрутились на льду, прежде чем ему удалось покатить по подъездной аллее в сторону дороги.
Линли смотрел ему вслед, заинтригованный этой столь упорно подчеркиваемой фразой, словно в ней таился какой-то особый смысл, который вот-вот прояснится… Каким-то непостижимым образом – возможно, из-за отдаленного присутствия Инвернесса – фраза эта вернула Линли в Итон, к страстной дискуссии пятиклассников на тему одержимости и навязчивых идей Макбета, когда ему мерещится призрак убитого. Какая потребность остается у человека неудовлетворенного, несмотря на успешный исход задуманного деяния, которое, как он полагал, принесет ему радость! Расхаживавший по классу учитель литературы настойчиво задавал им этот вопрос, требуя от того или другого мальчика оценки, размышлений, защиты. Потребности движут навязчивыми идеями. Какая потребность? Какая потребность? Это был очень хороший вопрос, решил Линли.
Он нащупал свой портсигар и направлялся через парковочную площадку к дому, и тут из-за угла вышли Хейверс и Сент-Джеймс. На их брюки налип снег,словно они разгуливали по сугробам. Сразу следом за ними появилась леди Хелен. Несколько секунд все четверо в неловком молчании пристально смотрели друг на друга. Затем Линли сказал:
– Хейверс, пожалуйста, позвоните в Ярд. Сообщите Уэбберли, что сегодня утром мы возвращаемся в Лондон.
Кивнув, Хейверс исчезла в парадной двери. Быстро глянув на леди Хелен, потом на Линли, Сент-джеймс последовал ее примеру.
– Ты вернешься вместе с нами, Хелен? – спросил Линли, когда они остались одни. Он положил портсигар обратно в карман, так и не открыв его. – Так для тебя будет быстрее. В Обане нас ждет вертолет.
– Я не могу, Томми. И ты это знаешь.
Ее слова не таили в себе злости. Но они были безжалостно окончательными. Казалось, им больше нечего было сказать друг другу. Однако Линли поймал себя на том, что пытается найти какую-то лазейку, чтобы пробиться сквозь ее сдержанность, не важно, каким образом, пусть самым нелепым. Непостижимо, что он должен расстаться с ней вот так. И именно это он и сказал ей, прежде чем здравый смысл, гордость и попросту правила приличия взяли верх…
