Артур Дойл - Возвращение Шерлока Холмса. Долина Ужаса (сборник)
Холмс потер руки.
– Да, весьма необычно, – сказал он.
– Я знал, что вас это заинтересует. Но это еще не все. В полдень доктор Барникотт пришел в свою приемную, и можете себе представить его удивление, когда он увидел, что ночью кто-то влез туда через окно и разбил второй бюст. Мелкие осколки были разбросаны по всей комнате. Ни в одном из случаев мы не нашли ничего, что могло бы помочь установить личность преступника или сумасшедшего, который это натворил. Вот такое дело, мистер Холмс.
– Интересное, если не сказать удивительное дело, – произнес Холмс. – А скажите, оба бюста доктора Барникотта были точными копиями того, что был разбит в магазине Морза Хадсона?
– Они были сделаны с одного образца.
– Это говорит о том, что человек, который их разбил, руководствовался ненавистью не к Наполеону как таковому. Если принять во внимание, сколько сотен различных статуй великого императора должно существовать в Лондоне, нелепо предполагать, что этот иконоборец случайно выбрал из них три совершенно одинаковых.
– Я тоже так подумал, – согласился Лестрейд. – Но, с другой стороны, магазин этого Морза Хадсона самый большой и популярный в той части Лондона, и эти три бюста – единственные, которые задержались в нем на несколько лет. И хоть вы правильно заметили, что в Лондоне сотни других статуй, вполне вероятно, что в том районе это были единственные изображения императора, и тогда становится понятно, почему он начал с них. А как вы считаете, доктор Ватсон?
– Мономания{68} может проявляться в самых необычных формах, – ответил я. – Существует такой вид психического расстройства, современные французские ученые называют его “idée fixe”[1], при котором человек, страдающий им, в жизни кажется совершенно нормальным и вменяемым. Вполне возможно, что углубленное изучение биографии Наполеона или какая-нибудь семейная драма, так или иначе связанная с Великой войной{69}, выработала подобный “idée fixe” у больного, что и толкнуло его на этот бессмысленный вандализм.
– Нет, мой дорогой Ватсон, – покачал головой Холмс. – Никакой “idée fixe” не помог бы вашему мономаньяку узнать, где находятся эти бюсты.
– Хорошо, а как вы объясняете то, что произошло?
– А я и не пытаюсь. Я всего лишь указываю на то, что в безумных на первый взгляд действиях этого джентльмена имеется определенная логика. Вот, к примеру, в прихожей доктора Барникотта, где громкий звук мог разбудить всю семью, бюст вынесли в сад, чтобы разбить, а в приемной, где риск привлечь внимание меньше, бюст разбили прямо там, где он стоял. Вся эта история кажется совершенно несерьезной, но, вспоминая о том, с каких пустяков начинались мои самые значительные дела, я уже ни к чему не отношусь как к не заслуживающему внимания. Вот вы, Ватсон, наверняка помните, что кошмарное дело семьи Абернетти началось с того, что в один жаркий день я заметил, как глубоко петрушка погрузилась в растаявшее масло. Так что три ваших разбитых бюста, Лестрейд, вовсе не вызывают у меня смеха, и я буду вам очень благодарен, если вы сообщите мне, как будут развиваться эти очень необычные события.
Мой друг и представить себе не мог, каким скорым и трагичным окажется продолжение этой истории. На следующий день утром я одевался у себя в комнате, когда раздался стук в дверь и вошел Холмс с телеграммой в руке. Он тут же прочитал ее вслух:
«Приезжайте немедленно. 131 Питт-стрит, Кенсингтон. Лестрейд».
– Что бы это значило? – спросил я.
– Не знаю… Это может быть что угодно. Я подозреваю, что это развитие истории с бюстами. Если это так, то наш друг, наполеононенавистник, начал действовать в другом районе Лондона. Ватсон, на столе кофе, внизу нас ждет кеб.
Через полчаса мы уже были на Питт-стрит, маленькой тихой заводи рядом с одной самых бурных и полноводных рек лондонской светской жизни{70}. Дом номер 131 оказался одним из длинного ряда старых, скучных и ничем, кроме своей респектабельности, не примечательных строений. Выйдя из кеба, мы увидели толпу зевак, собравшихся у ограды дома. Холмс присвистнул.
– Ого, как минимум покушение на убийство. Ничто менее интересное не остановило бы лондонского посыльного. Судя по тому, как он вытягивает шею, без кровопролития здесь не обошлось. А это что такое, Ватсон? Смотрите, верхние ступеньки мокрые, остальные – сухие. Хотя, чтобы увидеть следы, и этого достаточно. Впрочем, в окне я вижу Лестрейда, скоро мы все узнаем.
Вид у встретившего нас инспектора был довольно угрюмый. Пройдя за ним в гостиную, мы увидели немолодого, весьма растрепанного вида мужчину в домашнем фланелевом халате, который возбужденно расхаживал по комнате. Нам его представили как владельца дома, мистера Хорэса Харкера, работающего в Центральном синдикате печати.
– Снова эти Наполеоны, – сказал Лестрейд. – Вчера вечером вы, мистер Холмс, вроде как заинтересовались этой историей, так что я решил позвать вас и сейчас, когда дело принимает более серьезный оборот.
– Чем же оно обернулось?
– Убийством. Мистер Харкер, расскажите, пожалуйста, этим джентльменам, что случилось.
Мужчина в халате с расстроенным лицом повернулся к нам.
– Просто удивительно, – сказал он. – Я всю жизнь писал о происшествиях, случавшихся с другими людьми, а теперь, когда со мной самим произошло нечто из ряда вон выходящее, я так сбит с толку и у меня так много времени уходит на объяснения, что я не могу написать даже коротенькую заметку. Если бы я приехал сюда как журналист, я взял бы у самого себя интервью и во всех вечерних газетах мне были бы обеспечены две колонки. А так мне уже десятый раз приходится давать такую ценную информацию разным людям, а сам использовать ее не смогу. Впрочем, ваше имя, мистер Шерлок Холмс, мне знакомо, и если вы объясните мне, в чем здесь дело, это хоть как-то вознаградит меня за то, что мне еще раз придется все повторять.
Холмс сел и приготовился слушать.
– Впечатление такое, что причиной всему стал бюст Наполеона, который я приобрел для этой комнаты около четырех месяцев назад. Я купил его по дешевке в магазине братьев Хардинг, это в двух шагах от станции «Хай-стрит».{71} Я как журналист много работаю по ночам и часто засиживаюсь до самого утра, так было и сегодня ночью. Я сидел в своей берлоге (это моя комната наверху, с окнами на задний двор), было около трех часов ночи, когда снизу раздался какой-то шум. Я прислушался, но звуки не повторились, поэтому я решил, что это послышалось с улицы. Но через пять минут совершенно неожиданно раздался ужасный громкий крик, самый жуткий вопль, мистер Холмс, который мне когда-либо доводилось слышать. Наверное, я не забуду его до конца жизни. Пару минут я просто не мог пошевелиться от страха. Потом взял кочергу и пошел вниз. Когда я вошел в эту комнату, окно были раскрыто настежь, и я сразу заметил, что с каминной полки пропал бюст. Зачем грабителю понадобилась эта вещь, выше моего понимания. Это ведь была обычная гипсовая копия, не представляющая никакой ценности.
Вы сами можете убедиться, что тому, кому придет в голову вылезать через это окно, для того, чтобы попасть на крыльцо, пришлось бы сделать большой прыжок. Очевидно, грабитель решил проделать этот трюк, потому что я, когда вышел на улицу, открыв дверь, чуть не споткнулся о тело, лежащее на ступеньках Я тут же сходил в дом за лампой и вернулся. У моей двери лежал труп, на горле у него зияла страшная рана, и все крыльцо было залито кровью. Лежал он на спине с согнутыми коленями, и еще у него был открыт рот, жутко так… Такое только в кошмарном сне может присниться. Ну, я, должно быть, успел засвистеть в полицейский свисток и потерял сознание, так как следующее, что я помню, это то, как я очнулся у себя в гостиной и увидел стоящего рядом констебля.
– Личность убитого установили? – спросил Холмс.
– Нет, при нем ничего не было такого, что помогло бы опознать его, – сказал Лестрейд. – Вы сами можете осмотреть тело в морге, но мы пока в тупике. Это высокий мужчина, смуглый, явно очень сильный, ему было не больше тридцати. Одет просто, но на бедняка не похож. Рядом с ним в луже крови лежал складной нож с роговой ручкой. Был он орудием убийства или принадлежал убитому, я не знаю. На одежде его имени не указано, в карманах мы нашли только яблоко, какой-то шнурок, дешевую карту Лондона и фотографию. Вот она.
Снимок явно был сделан небольшой любительской камерой. На нем была запечатлена настороженная обезьяноподобная физиономия молодого человека с густыми бровями, нижняя часть лица которого очень напоминала морду бабуина.
– А что случилось с бюстом? – спросил Холмс, внимательно изучив фотографию.
– Как раз перед тем, как вы пришли, мы это узнали. Его на шли разбитым на мелкие куски в саду пустого дома на Кэмпден-Хаус-роуд. Я сейчас собираюсь сходить посмотреть на него. Пойдете со мной?
