Реймонд Постгейт - Вердикт двенадцати
Дальше нам помогает продвинуться история со Средним Ваштаром. Не могу согласиться с коллегой, презрительно отозвавшейся о сэре Изамбарде Бернсе, главном защитнике. На мой взгляд, он изрядно прояснил дело. Возможно, он даже предотвратил роковую судебную ошибку, потому что рассказ о Среднем Ваштаре отсылает нас наконец к конкретному лицу. Здесь, конечно, замешан ребенок: рассказ указывает на него и ни на кого другого. Именно он дал своему любимцу столь необычное имя, которое поставило в тупик всех окружающих. Теперь-то мы знаем, откуда оно взялось, — рассказ не оставляет сомнений. Средний Ваштар — имя мстителя. Хорек выступает защитником несчастного маленького мальчика, над которым злобная тетушка измывается под предлогом заботы о его здоровье. Де Ропп — ван Бир, ван Бир — Де Ропп. До чего похожие имена — и как губительно сходство! Вы помните, чем кончила в рассказе эта миссис Де Ропп, тетушка, которая тоже убила любимицу своего подопечного? Ей перегрызли горло. Ее убили, к вящей радости автора и читателей, и мальчик с того времени зажил счастливо. Жуткий рассказ, особенно когда попадает в руки патологически впечатлительного болезненного ребенка. И если мальчик в довершение ко всему дает любимому кролику имя, которое мог узнать только и исключительно из рассказа, то это неопровержимо свидетельствует: из рассказа же он позаимствовал и его жутковатую идею. Я почти не сомневаюсь, что он действительно хотел отравить тетку, но в итоге отравился сам. Бедный малыш, жизнь не обещала ему ничего хорошего, так, может, для него все обернулось и к лучшему. В любом случае, — сухо подытожил доктор Холмс, взяв себя в руки и отметая всякую сентиментальщину, — обвинение против этой женщины не выдерживает никакой критики.
— Правильно вы говорите, — сказал мистер Стэннард, который успел тем временем разобраться в деле собственным разумением. — А что полиция к ней привязалась, так это ничего не значит. Ровным счетом ничего.
Полиция, добавил он про себя, всегда лезет в чужие дела и портит людям жизнь. А сами только и норовят, чтоб зайти выпить на дармовщинку, и попробуй не угости. А на другой день так и жди — попытаются подловить на торговле спиртным после закрытия заведения.
Мистер Поупсгров опять перехватил инициативу, дабы не пускать обсуждения на самотек.
— А вы что скажете, сэр? — обратился он к заурядного вида помощнику парикмахера, мистеру Дэвиду Эллистону Смиту. Мистер Эллистон Смит еще не сформулировал своего мнения по этому делу, но понимал, что отмалчиваться нельзя.
— Мне не нравится поведение обвиняемой, — заметил он. — Она так и не выступила с показаниями, а ведь могла бы. Честный человек на ее месте обязательно бы выступил. По-моему, это значит только одно — она что-то скрывает.
— Полностью разделяю, — отозвался его сосед, актер Айвор Дрейк. — Тут напускают туману. И то, как она держится, мне кажется подозрительным. Я в суде с нее глаз не сводил.
Тут мистер Поупсгров понял, что должен вмешаться, и сделал это весьма успешно.
— Этот факт, знаете ли, не должен на нас влиять. Судья четко разъяснил, что гласит по этому поводу английский закон. Обвиняемый имеет полное право отказаться от дачи показаний, и такое решение никоим образом не должно становиться источником предубеждения. Много людей, не знающих за собой решительно никакой вины, просто не в состоянии вынести испытание перекрестным допросом. Возможно, они понимают, что будут смешно выглядеть на месте для свидетелей и начнут путаться и сами себе противоречить из элементарного замешательства и неумения выразить свои мысли. Не всякому дано сохранить ясную голову, когда его допрашивает опытный адвокат, а от ответов зависит сама его жизнь. Если человек чувствует, что не справится, не нужно его заставлять. Во всяком случае, даже не вдаваясь в психологию, наш долг вполне недвусмысленно и категорично сформулировал для нас его милость: это обстоятельство ни в коем случае не должно влиять на наше решение.
Его слова прозвучали хотя и строго, но убедительно. Молодые люди тут же переменили отношение к обвиняемой; впрочем, они и сами не считали свои доводы сколько-нибудь серьезными. Теперь они охотнее признали бы ее невинной.
Мистер Поупсгров повернулся к Эдварду Джорджу.
— Не хотите ли высказаться, сэр?
Секретарь тред-юниона встрепенулся и произнес:
— Я еще не решил. Хотел бы послушать, что скажут другие.
Мистер Поупсгров вздохнул с облегчением. Предубежденности и без того хватало, причем все больше по мелочам. Слава Богу, нашелся по крайней мере один присяжный, кто, как и он, серьезно относится к своим обязанностям и стремится сохранить беспристрастность. Система присяжных — основа британского правосудия, и раза два его посетило сомнение: достаточно ли надежна эта основа в разбираемом деле? Теперь ему полегчало: в составе будут хотя бы двое справедливых присяжных.
Сам он не отдавал себе в этом отчета, но его мнение уже начало складываться как бы помимо него самого. Он еще до суда счел своим долгом развеять предубежденность. Решение справедливое; однако присяжные если и бывают против кого-то настроены, так почти во всех случаях — против обвиняемого. Так было и в этот раз. Выступления обеих женщин, снобистские высказывания коммивояжера и это последнее столкновение — все побуждало его вступиться за обвиняемую. Он подыскивал ей оправдание и уже относился к ней как к лицу, которое должен защищать. Стрелка на шкале у мистера А. Г. Поупсгрова качнулась в сторону «Не виновна».
Прежде чем кто-либо вымолвил слово, Эдвард Брайн опустил руки и обвел коллег-присяжных твердым взволнованным взглядом. Он узрел свет, и к нему пришло понимание. Не так уж легко было заставить себя говорить, однако именно ему выпала обязанность свидетельствовать, и он не хотел уклоняться.
— Жаль, что не всем вам дано, — сдержанно, но с глубокой искренностью произнес он, — обрести наставление и поддержку, коих сподобился я. Воззвавший ко Господу в молитве да обрящет. Я воззвал и, как сумею, поведаю вам о том, что мне открылось. Постараюсь рассказать об этом на вашем языке, языке рыночной площади, и надеюсь, что каждый из вас прислушается к моим словам.
Был в той деревне дом, где царили злоязычие и подозрительность. Речи почти всех его обитателей отдавали суетностью и грехом: то были люди, на кого, как сказал кто-то из вас, нельзя полагаться. И во всем доме нашелся всего один человек, о котором на суде прозвучало доброе слово, — та, что сидит на скамье подсудимых. Священник, коего мы слышали, слаб и тщеславен, что не подобает служителю Божьему. Но он сказал самое главное: перестав ходить в его храм, а тому были основательные причины, она продолжала молиться дома. Она просила о наставлении на путь истинный и, кажется, из всех в доме том только она и просила об этом. Уже одно то, что другие обитатели дома ее ненавидели и злобно поносили, доказывает — се праведница среди нечестивцев…
Брайн замолчал и, запустив палец за тугой воротничок, попытался его растянуть. Ну как объяснить им, что он хочет сказать! На самом деле он думал: «Всем вам, насколько дано мне судить, уготована жизнь вечная. Не скажу, чего в вас больше — греховности или неведения, да это мне и неважно. Все, кто причастен к этому делу, друг друга стоят: нечестивы, упрямы, нечисты сердцем и слухом. За исключением одного человека, обвиняемой, на которую они и набросились. Внутренний голос побудил меня задать некоторые вопросы, хоть судья и пытался мне помешать; из ответов я уяснил: быть может, она дитя света. Дитя света… Вы даже не знаете, что это такое. Но теперь я вижу, что был выбран в жюри не случайно и что мне предназначено вызволить рабу Божию из великой беды. Устами судьи глаголил сам Князь Тьмы, и тщился он помешать мне задать один этот важный вопрос. Мой долг — добиться освобождения женщины. Всевышний возложил на меня этот труд, и вам остается лишь подчиниться Его воле».
Бесполезно было им это говорить, однако он чувствовал, что без такого объяснения его словам недостает силы и убедительности. Он пытался доказывать, но как раз искусством доказательства он почти не владел. Он страшился, что проигрывает в схватке, что присяжные уже не следят за ходом его рассуждений. Он вознес про себя коротенькую молитву о помощи и собрал воедино всю отпущенную ему силу и скудные умственные способности. Взбодрившись, он жестом остановил доктора Холмса, открывшего было рот.
— Кто-то из вас, — сказал он, — заметил, что прежде всего мы должны подумать, что за человек обвиняемая. И верно, должны. Нас объемлют насилие и тьма, как опять же сказал кто-то из вас, и здесь, как везде и повсюду, мы должны стремиться к ответу на вопрос: кто на стороне добродетели? Мы подобны царю, коего Господь послал в Самарию, когда там правила жена нечестивая; нам тоже следует вопросить: «кто со мною? кто?» Так кто же в том доме был на стороне добродетели? Повариха с садовником, алчущие богатств, одурманивающие себя спиртными напитками и крадущие? Наставник во язычестве, роющийся в чужих книгах? Сам несчастный мальчик, кончивший свои дни во грехе? Дитя он был, но замыслил убийство. Он читал книгу, которую ему подсунул дьявол и которая учила его творить зло. Только одно лицо поминало Создателя в своих молитвах. Она ограничивала ребенка в его прихотях — ну и что? Мир стал бы чище, если б детей приучали, как некогда, меньше ценить мирские веселия. Сказано же нам, кого Господь возлюбил, того Он очистит страданием. И вы поставите ей в вину, что она стремилась последовать этой мудрости?
