Морис Леблан - Остров тридцати гробов
Волнуясь все сильнее, Ворский спросил:
— Значит, это он? Давайте подойдем.
— Не стоит, — с раздражающим спокойствием остановил его старик, — это еще не тот. Есть тут и третий камень, — чтобы его увидеть, тебе достаточно немного поднять голову.
— Где? Вы знаете это точно?
— Проклятье! Посмотри получше: на верхней плите, под самым сводом, который выложен чем-то вроде плит. Ну что, узрел? Та плита, что чуть сбоку, и так же вытянута, как верхняя плита? Похожи как две капли воды… Но настоящая лишь одна, с фабричным клеймом, все честь по чести.
Ворский чувствовал себя обманутым. Он ожидал, что все будет гораздо сложнее, что хранилище камня будет более таинственным.
— Это — Божий Камень? — осведомился он. — Но в нем нет ничего особенного!
— Это издали, а рассмотри ты его поближе… Он с разноцветными прожилками, всякими светлыми ниточками, необычный… Одним словом, Божий Камень, чего тут говорить. Но ведь ценится он не столько за внешний вид, сколько за чудесные свойства.
— О каких свойствах ты говоришь? — спросил Ворский.
— Он дарует жизнь или смерть, сам знаешь, и еще многое другое.
— Да что же именно?
— Ты слишком много от меня хочешь, черт возьми!
— Как! Вы не знаете…
Старый Друид наклонился к Ворскому и доверительно произнес:
— Послушай, Ворский, должен тебе признаться, что я немного прихвастнул и что моя роль при всей своей неизмеримой важности — хранитель Божьего Камня — это тебе не шутка! — моя роль ограничена более могущественной силой, чем моя.
— Какой еще силой?
— Силой Веледы.
Ворский взглянул на старика с новым беспокойством.
— Веледы?
— Ну, в общем, той, кого я называю Веледой, последней жрицей кельтов, а как ее зовут на самом деле, я не знаю.
— А где она?
— Здесь.
— Здесь?
— Да, на камне для жертвоприношений. Она спит.
— Как — спит?
— Она спит уже многие века, давным-давно. Я всегда видел ее лишь спящей целомудренным, мирным сном. Как Спящая Красавица, Веледа ждет человека, которому назначено богами разбудить ее, и этот человек…
— Этот человек?..
— Ты, Ворский.
Ворский нахмурился. Что значит вся эта невероятная история? К чему клонит этот загадочный субъект?
Между тем Старый Друид продолжал:
— Тебе, кажется, это не по вкусу? Да брось ты, раз у тебя руки в крови, а за спиной тридцать гробов, значит, только ты и имеешь право быть тем самым сказочным принцем. Уж больно ты скромен, дружок. Слушай, хочешь, я тебе скажу кое-что? Веледа невыразимо хороша, но другой, нечеловеческой красотой. Ну как, парень, ты уже воспарил духом? Нет еще?
Ворский колебался. Он чувствовал, что опасность сгущается вокруг него, словно волна, которая вздымается, чтобы потом с силой обрушиться вниз. Но старик не унимался.
— Еще одно слово, Ворский, — я говорю тихо, чтобы твои дружки не услышали. Когда ты завернул свою мать в саван, ты оставил у нее на указательном пальце, согласно ее воле, перстень, который она никогда не снимала, волшебный перстень с большой бирюзой, окруженной маленькими камешками бирюзы, оправленными в золото. Я не ошибаюсь?
— Нет, — потрясенно прошептал Ворский, — нет, но ведь я тогда был один, этого секрета не знает никто.
— Ворский, если этот перстень окажется на указательном пальце у Веледы, тогда ты поверишь? Ты поверишь, что твоя мать из мрака могилы поручила Веледе принять тебя и вручить тебе волшебный камень?
Но Ворский уже шел к постаменту. Он быстро поднялся по ступеням, и его голова оказалась над площадкой для жертвоприношений.
— Перстень! — покачнувшись, воскликнул он. — У нее на пальце перстень!
Между двумя столбами дольмена на жертвенном столе лежала жрица в длинном белоснежном одеянии. Она лежала несколько на боку, грудью и лицом в противоположную от Ворского сторону; наброшенная на лоб ткань скрывала волосы женщины. Ее прекрасные полуобнаженные руки свешивались со стола. На указательном пальце сиял перстень с бирюзой.
— Это действительно перстень твоей матери? — поинтересовался Старый Друид.
— Да, вне всякого сомнения.
Ворский поспешно пересек пространство, отделявшее его от женщины, и, низко склонившись, почти что став на колени, всматривался в камни на перстне.
— Количество сходится. У одного камня отколот кусочек, другой наполовину скрыт под загнувшимся золотым листком.
— Можешь говорить громче, — заметил старик, — она не слышит и от твоего голоса не проснется. Лучше встань и легонько проведи рукой по ее лбу. Эта магическая ласка должна вывести ее из сна.
Ворский поднялся, однако прикоснуться к женщине не решался. Она внушала ему страх и непреодолимое почтение.
— Вы двое, не подходите, — приказал Старый Друид Отто и Конраду. — Когда Веледа откроет глаза, ее взгляду должен предстать лишь Ворский, ничто не должно ее отвлекать. Ну что, Ворский, боишься?
— Нет, не боюсь.
— Ну да, ты только не в своей тарелке. Убивать проще, чем воскрешать, а? Ну же, не трусь! Отогни покрывало и прикоснись ко лбу. Божий Камень — рядом. Действуй, и станешь властелином мира!
И Ворский принялся действовать. Он возвышался над жрицей, стоя у самого жертвенного алтаря. Наклонился над недвижной фигурой. Белое покрывало мерно поднималось и опускалось от дыхания женщины. Нетвердою рукой Ворский откинул его, нагнулся и другой рукой прикоснулся к открытому лбу.
Но в этот миг рука его замерла, и сам он застыл, словно человек, который чего-то не понимает и тщетно пытается понять.
— Ну что ты остолбенел, малыш? — воскликнул Друид. — Опять что-то затерло? Что-нибудь не так? Может, тебе помочь?
Ворский молчал. Он растерянно смотрел вперед. Ошеломление и страх на лице у него постепенно переходили в дикий ужас. На лбу у него выступили капли пота. Казалось, его глазам открылось какое-то жуткое зрелище.
Старик расхохотался.
— О, Боже, ну и урод же ты! Только бы последняя жрица не открыла свои божественные очи и не увидела твою мерзкую рожу! Спите, Веледа. Спите своим чистым сном без сновидений.
Начиная приходить в ярость, Ворский забормотал нечто нечленораздельное. Ему внезапно открылась часть правды. На губах у него вертелось слово, но он отказывался его произнести, словно боялся таким образом вдохнуть жизнь в человека, который более не существовал, в эту мертвую женщину — да-да, мертвую, хотя она и дышала, она не могла не быть мертвой, поскольку он сам ее убил. В конце концов он против своей воли, испытывая невыразимую муку на каждом слоге, прошептал:
— Вероника… Вероника…
— Ах, ты тоже находишь, что она похожа? — ехидствовал Старый Друид. — Что ж, может быть, ты и прав: какое-то семейное сходство. Да что там! Если бы ты своими руками не распял ту, другую, если бы своими ушами не слышал ее последний вздох, то готов был бы поклясться, что это — одна и та же женщина и что Вероника д'Эржемон жива и даже не ранена. Ни единой царапины, даже следов от веревки на руках — и тех нет. Ну, посмотри же, Ворский: какое мирное лицо! Какое безмятежное спокойствие! Право слово, я начинаю думать, что ты ошибся и распял не ту женщину. Подумай-ка… Ну вот, ты уже на меня сердишься! О, Тевт, приди мне на помощь! Пророк собирается меня сразить.
Ворский выпрямился и стоял теперь лицом к Старому Друиду. Его искаженное лицо, должно быть, впервые выражало такую ненависть и гнев. Ведь Старый Друид не только потешался над ним целый час, как над малым ребенком, но и совершил нечто невероятное и внезапно сделался самым его опасным и неумолимым врагом. От этого человека нужно избавиться немедленно, тем более что возможность такая есть.
— Я влип, — продолжал зубоскалить старик. — С каким соусом ты собираешься меня съесть? Людоед, да и только! На помощь! Убивают! О, эти железные пальцы, что вопьются мне в глотку! Или ты воспользуешься кинжалом? А может, веревкой? Нет, это будет револьвер. Так мне нравится больше, как-то опрятнее. Ну, вперед, Алекси! Из семи пуль две уже продырявили мой хитон номер один. Остается пять. Ну, давай, Алекси!
Каждое слово старика только сильнее разжигало ярость Ворского. Желая как можно скорее сбежать из подземелья, он скомандовал:
— Отто, Конрад! Вы готовы?
С этими словами он вскинул руку с револьвером. Оба приспешника тоже взяли оружие на изготовку. В четырех шагах от них старик со смехом просил пощады:
— Прошу вас, судари мои, пожалейте бедного старца. Я больше не буду. Я буду паинькой, как с картинки. Ну пожалуйста, судари мои…
Ворский повторил:
— Отто, Конрад! Внимание! Считаю: раз, два, три. Огонь!
Три выстрела прогремели одновременно. Друид сделал немыслимый пируэт, затем встал лицом к лицу с противниками и трагически завопил:
— Я готов! Пронзен пулями насквозь! Смерть моя пришла! Капут тебе, Старый Друид! Что за роковой конец! Бедный Старый Друид, который так любил поболтать!
— Огонь! — снова зарычал Ворский. — Да стреляйте же, болваны. Огонь!
