Морис Леблан - Остров тридцати гробов
— Ну хватит, хватит, — проговорил вконец измученный Ворский. — Довольно! Последний раз спрашиваю: чего вам от меня нужно?
— Я уже устал тебе объяснять. Мне поручено передать тебе Божий Камень.
— Кем поручено?
— Да понятия не имею! Просто я всегда знал, что в один прекрасный день на Сареке появится некий Ворский, немецкий принц, который сразит тридцать жертв, и когда тридцатая испустит последний вздох, я должен буду дать сигнал. Ну и поскольку я обязан был выполнить это поручение, я подготовил все, что нужно: купил в Бресте в скобяной лавке две бенгальские свечи по три франка семьдесят пять сантимов штука и несколько превосходных петард, в назначенный срок залез на свой наблюдательный пункт со свечой наготове. Когда ты проорал с дерева: «Она умерла! Она умерла!» — я решил, что момент настал, зажег бенгальские свечи и с помощью петард устроил землетрясение. Вот и все. Теперь ты все знаешь.
Сжав кулаки, Ворский двинулся на старика. Многословие Старого Друида, его несокрушимое спокойствие, краснобайство, насмешливый тон — все это вывело Ворского из себя.
— Еще одно слово, и я тебя прикончу! — заорал он. — С меня хватит!
— Тебя зовут Ворский?
— Да, и что дальше?
— Ты немецкий принц?
— Да, да, и что же?
— Ты сразил тридцать жертв?
— Да, да, да!
— Стало быть, ты тот, кто мне нужен. Я должен вручить тебе Божий Камень и вручу, чего бы мне это ни стоило. Я таковский! Можешь теперь подавиться своим волшебным камнем!
— Да плевать я хотел на Божий Камень! — затопав ногами, взвился Ворский. — И на тебя мне плевать! Никто мне не нужен. Божий Камень! Да он уже у меня!
— Ну-ка покажи.
— А это, по-твоему, что? — осведомился Ворский, доставая из кармана шарик, найденный в ручке жезла.
— Это? — с удивлением переспросил старик. — Откуда ты это выудил?
— Из ручки скипетра, которую мне пришло на ум отвинтить.
— И что же это такое?
— Кусочек Божьего Камня.
— Ты болван.
— А по-твоему, что это?
— Это? Пуговица от штанов.
— Что, что?
— Пуговица от штанов.
— Откуда ты знаешь?
— Пуговица от штанов с отломанным ушком, какими пользуются негры в Сахаре. У меня есть еще такая же.
— Да откуда ты знаешь, черт бы тебя подрал?
— Я сам ее туда положил.
— Зачем?
— Вместо драгоценного камня, стянутого Магенноком, — того самого, что обжег ему руку так, что ее потом пришлось отрубить.
Ворский умолк. Он ничего не мог понять. Он уже не знал, что ему делать и как себя вести с этим странным человеком.
Старый Друид подошел и нежно, отеческим тоном проговорил:
— Нет, дружок, без меня ты отсюда не выйдешь. Только у меня есть ключ, только я знаю волшебное слово. Почему ты колеблешься?
— Я вас не знаю.
— Дитя мое! Если бы я предложил тебе что-нибудь непорядочное, несовместимое с твоими понятиями о чести, тогда мне были бы понятны твои сомнения. Но мое предложение не может задеть даже самую щепетильную совесть. Ну что, согласен? Нет еще? Великий Тевт! Что же тебе еще нужно, о недоверчивый Ворский? Может, чудо? Господи, да чего ж ты раньше не сказал? Я ж могу творить их сколько влезет! Угощаясь каждое утро чашечкой кофе с молоком, я делаю маленькое чудо. Подумай только, Старый Друид пьет кофе! Да у меня лавочка битком набита всякими чудесами, даже сесть некуда. Что ты предпочитаешь? Воскрешающие лучи? Или лучи для роста волос? А может, лучи для угадывания будущего? Что угодно — на выбор. Да вот, кстати: в котором часу тридцатая жертва испустила последний вздох?
— Откуда я знаю!
— В одиннадцать пятьдесят две. Ты так разволновался, что в этот миг у тебя встали часы. Посмотри-ка!
Это была какая-то нелепость. Потрясение, вызванное сильными переживаниями, никак не может отразиться на часах переживающего. Однако Ворский, сам того не желая, вытащил часы: они показывали одиннадцать пятьдесят две. Он попробовал было их завести, но увидел, что часы сломались.
Не давая ему опомниться, Старый Друид продолжал:
— Ты изумлен, да? А между тем для мало-мальски знающего друида это пустяк. Друид видит невидимое. Более того, он, если нужно, может сделать это видимым. Ворский, хочешь увидеть то, чего не существует? Как тебя зовут? Я не имею в виду твою фамилию — Ворский, я имею в виду твою настоящую фамилию, фамилию твоего папочки.
— Об этом — ни слова, — приказал Ворский. — Эту тайну я не раскрою никому.
— Тогда зачем ты ее записал?
— Я ее не писал.
— Ворский, фамилия твоего папочки записана красным карандашом на четырнадцатой странице записной книжки, которая у тебя с собой. Посмотри.
Машинально, словно автомат, движения которого направляются чужою волей, Ворский достал из внутреннего кармана жилета бумажник, в котором лежала тетрадочка из сшитых вместе чистых листков. Дойдя до четырнадцатой страницы, он с неописуемым ужасом пробормотал:
— Но это невозможно! Кто это написал? И вам известно, что здесь написано?
— Доказать?
— Нет-нет, ни слова! Я запрещаю…
— Как хочешь, старина. Я только хотел, чтоб ты понял. А мне это ничего не стоит! Когда я начинаю творить чудеса, то не знаю удержу. А вот еще забавная штука. Ты ведь носишь под рубахой медальон на серебряной цепочке?
— Ношу, — с лихорадочно горящими глазами ответил Ворский.
— И он пуст, там сейчас нет фотографии, которую ты носил в нем прежде?
— Да. Там был портрет.
— Твоей матери, знаю, и ты его потерял.
— Потерял… В прошлом году.
— Точнее, считаешь, что потерял.
— Вот еще! Медальон же пуст.
— Ты считаешь, что он пуст. Это не так. Взгляни-ка.
Вытаращив глаза, Ворский так же механически расстегнул пуговицу и потянул за цепочку. Появился медальон. В круглой золотой рамке виднелся женский портрет.
— Это она, она… — ошарашенно прошептал Ворский.
— Точно?
— Да.
— Ну и что ты обо всем этом скажешь? Никакой фальши, никакого жульничества. Старый Друид всегда в форме! Готов ты теперь следовать за ним?
— Готов.
Ворский сдался. Этот человек его покорил Суеверность Ворского, его атавистическая вера в таинственные силы, вся его беспокойная и неуравновешенная натура вынуждали его к безусловному повиновению. Недоверие в нем осталось, но оно уже не мешало ему подчиниться. Он спросил:
— Это далеко?
— Рядом. В большой гостиной.
Отто и Конрад, вконец опешив, молча слушали этот диалог. Конрад попробовал было что-то возразить, но Ворский заткнул ему рот:
— Если ты боишься, проваливай. Впрочем, — с нажимом добавил он, — впрочем, мы пойдем с револьверами наготове. При малейшей опасности стреляй.
— Стрелять в меня? — насмешливо поинтересовался Старый Друид.
— Мы выстрелим в любого врага, будьте покойны.
— Ладно, иди вперед, покойный Ворский.
Тот не двигался с места, и старик расхохотался.
— Покойный Ворский! Ты, кажется, находишь, что это не смешно? Впрочем, я тоже. Но пошутить-то можно… Ну, так что, идешь ты или нет?
Он повел их в дальний конец склепа, и там луч фонаря выхватил из темноты узкое отверстие в нижней части стены, уходившее куда-то вниз.
Немного помявшись, Ворский нырнул в отверстие. Он прополз на четвереньках по узкому и неудобному лазу и через минуту оказался в большом зале.
Остальные последовали за ним.
Старый Друид торжественно объявил:
— Зал Божьего Камня.
Зал был просторным и величественным и своими размерами и формой напоминал площадку, находившуюся на поверхности прямо над ним. Вертикально поставленные камни, напоминавшие колонны громадного храма, располагались такими же рядами, как менгиры наверху, и были вырублены таким же допотопным топором без каких бы то ни было забот об изяществе и симметрии. Пол был выложен огромными неправильной формы плитами, которые прорезала целая система канавок и на которых сверкали круги света, лившегося откуда-то сверху.
В центре зала, прямо под садом Магеннока, стоял сложенный всухую постамент метров пяти высотой. Над ним поднимался дольмен, состоявший из мощных вертикальных колонн и лежащей на них продолговатой овальной плиты из гранита.
— Это он! — выдавил Ворский.
Не отвечая ему, Старый Друид заговорил:
— Что скажешь? Здорово строили наши предки, верно, а? А какая изобретательность! А какие меры предосторожности против нескромных взглядов разных невежд! Знаешь, откуда проникает свет? Мы ведь в подземелье, и никаких окон тут нет. В верхних менгирах сверху донизу прорезаны расширяющиеся каналы, через которые сюда и поступает много света. Солнечным днем в полдень зрелище просто феерическое. При своей художественной натуре ты завыл бы от восхищения.
— Так это он? — повторил Ворский.
— Это, во всяком случае, священный камень, — невозмутимо подтвердил Старый Друид, — потому что он господствует над подземным жертвенником, который здесь самый главный. А под ним есть другой, защищенный дольменом, — его отсюда тебе не видно, — на нем-то и совершались самые важные жертвоприношения. Кровь стекала с постамента и через эти вот канавки попадала прямо в море.
