Агата Кристи - Врата судьбы
Он прошел по улице, но нигде не заметил маленького черного пса с женщиной средней полноты в ярко — красном макинтоше. Наконец, рассердившись, он вернулся в дом.
Его встретил аппетитный запах. Он сразу прошел в кухню; Таппенс повернулась от плиты и приветливо улыбнулась ему.
— Опять опаздываешь, — сказала она. — Это запеканка с овощами. Хорошо пахнет, правда? Я положила в нее на сей раз кое-что новенькое. Нашла в саду кое-какую траву — надеюсь, она съедобна.
— А если нет, — сказал Томми, — то это наверняка белладонна или наперстянка, прикинувшаяся невинной травкой. Но где ты была?
— Выводила Ганнибала на прогулку.
В этот момент Ганнибал заявил о своем присутствии. Он бросился на Томми и приветствовал его так бурно, что чуть не опрокинул на пол. Ганнибал был маленьким черным псом, очень блестящим, с милыми пятнышками на крупе и щеках. Он был мэнчестерским терьером с безупречной родословной и считал себя гораздо опытнее и высокороднее любой собаки.
— Надо же. А я тебя искал. И куда ты ходила в такую погоду?
— Да, погода никудышная, туман. Я довольно — таки устала.
— Но где ты была? Прошлась по магазинам?
— Нет, сегодня они закрываются рано. Нет… Я ходила на кладбище.
— Звучит мрачно, — заметил Томми. — Что тебе там было надо?
— Я поглядела на могилы.
— Звучит по-прежнему мрачно, — сказал Томми. — Ганнибалу там понравилось?
— Мне пришлось посадить Ганнибала на поводок. Из церкви все время выходил какой-то служка, и я подумала, что ему может не понравиться Ганнибал потому — ну, мало ли что: он может не понравиться Ганнибалу, а я не хочу с самого начала настраивать людей против нас.
— Но что ты хотела увидеть на кладбище?
— Какие там люди похоронены. Много людей, кладбище переполнено. Оно очень старое, есть могилы прошлого века, и, по-моему, даже старше, только камни так стерлись, что уже ничего не прочтешь.
— И все-таки мне непонятно, зачем тебе нужно было ходить на кладбище.
— Я проводила расследование, — сказала Таппенс.
— Расследование? Чего?
— Я хотела посмотреть, похоронены ли там какие-нибудь Джорданы.
— Боже мой, — произнес Томми. — Ты все занимаешься этим? Ты искала…
— Ну мы же знаем, что Мэри Джордан умерла. У нас есть книга, где написано, что она умерла не своей смертью, но где-то ведь ее похоронили, так?
— Безусловно, — сказал Томми. — Если ее не закопали у нас в саду.
— По-моему, это маловероятно, — сказала Таппенс, — потому что только этот мальчик или девочка — я думаю, все же мальчик — ну да, мальчик, его звали Александр — и он явно гордился тем, что догадался, что она умерла не своей смертью. Но если он единственный пришел к такому выводу или узнал об этом — ну, я полагаю, больше никто не догадался. Я имею в виду, она просто умерла, ее похоронили, и никто не сказал…
— Никто не предположил, что дело здесь нечисто, — подсказал Томас.
— Вот именно. Отравили, или ударили по голове, или столкнули с утеса, или переехали машиной, или — о, можно придумать массу способов.
— Ты можешь, не сомневаюсь, — сказал Томми. — Самое хорошее, Таппенс, что в душе ты добрый человек и не будешь проделывать ничего подобного из вещего удовольствия.
— Но на кладбище не оказалось никакой Мэри Джордан. Вообще никаких Джорданов.
— Какая жалость, — сказал Томми. — Эта штука, которую ты готовишь, еще не готова? Я жутко голоден. А запах потрясающий.
— Она готова, дорогой, — сказала Таппенс. — Мы садимся за стол, как только ты умоешься.
Глава 4
Масса Паркинсонов
— Масса Паркинсонов, — продолжала Таппенс за едой. — Могилы, правда, давние, но их жутко много. Старые, молодые, женатые, просто море Паркинсонов. И Кейпов, и Гриффинов, и Андервудов, и Оувервудов. Забавно, что и те и другие, правда?
— У меня был друг по имени Джордж Андервуд, заметил Томми.
— Да, у меня тоже были знакомые Андервуды, но я никогда не сталкивалась с Оувервудами.
— Мужчина или женщина? — полюбопытствовал Томас.
— Кажется, девочка. Роуз Оувервуд.
— Роуз Оувервуд, — повторил Томми, прислушиваясь к звучанию имени. — По-моему, вместе звучит не самым лучшим образом. — Он добавил:
— После ленча надо будет позвонить электрикам. Осторожнее будь на верхней площадке, Таппенс, не то провалишься.
— Тогда я умру или своей смертью, или не своей смертью, одно из двух.
— Ты умрешь от любопытства, — сказал Томми, — «Любопытство убило кошку».
— А тебе не любопытно? — спросила Таппенс.
— Не вижу ни малейших оснований для любопытства. Какой у нас сегодня пудинг?
— Пирог с патокой.
— Ну, Таппенс, надо сказать, ленч был просто шикарный.
— Я рада, что тебе понравилось, — сказала Таппенс.
— Что это за пакет лежит у задней двери? Это не вино, которое мы заказали?
— Нет, ответила Таппенс. — Луковицы.
— А, — протянул Томми, — луковицы.
— Тюльпаны, — сказала Таппенс. — Пойду поговорю о них со старым Айзеком.
— И куда ты их собираешься высаживать?
— Я думаю, вдоль центральной дорожки сада.
— Бедняга выглядит так, словно вот-вот свалится замертво, — сказал Томми.
— Отнюдь, — возразила Таппенс. — Айзек — крепкий орешек. Знаешь, я сделала открытие: все садовники — такие. Если они хорошие садовники, их зрелость начинается после восьмидесяти, а если у тебя работает сильный, здоровый мужчина лет 35 — ти, который говорит: «Мне всегда хотелось работать в саду», можно не сомневаться, что толку от него не будет. Они только время от времени смахнут несколько листочков, а стоит их попросить о чем-нибудь, они каждый раз отвечают, что сейчас не сезон. А поскольку никто не знает, когда сезон, а когда нет, по крайней мере, я не знаю, то они одерживают верх. Но Айзек — просто чудо. Он знает все. — Таппенс добавила:
— Там должно быть и немного крокусов. Интересно, положили ли их в пакет. Пойду посмотрю. Сегодня как раз он приходит, вот он мне все и расскажет.
— Хорошо, — сказал Томми, — я скоро выйду к тебе. Таппенс и Айзек приятно пообщались. Луковицы были распакованы, самые подходящие для их высадки места обсуждены. Сначала ранние тюльпаны, которые, по расчетам, должны порадовать душу в конце февраля, затем были обдуманы красивые «попугайчики с хохолком», и тюльпаны, которые, как поняла Таппенс, будут особенно красиво распускаться на длинных стеблях в мае и начале июня. Поскольку они отличались необычным нежно — зеленым цветом, их решено было посадить вместе в дальнем уголке сада, где их можно будет срывать и украшать ими гостиную, или вдоль тропинки к дому от ворот, где они будут вызывать зависть посетителей. Предполагалось, что они не оставят равнодушными обладающих вкусом торговцев, доставляющих мясо и зелень.
В четыре часа Таппенс поставила в кухне коричневый заварник, доверху наполненный хорошим крепким чаем, рядом — полную сахарницу и кувшин с молоком, и, пригласив Айзека освежиться перед уходом, пошла искать Томми.
Наверное, спит где-нибудь, подумала она, заглядывая во все комнаты. Она обрадовалась, увидев голову, высовывающуюся из зловещей дыры на лестничной площадке.
— Все в порядке, мэм, — произнес электрик, — можете здесь смело ходить. Все налажено, — и добавил, что завтра начнет работать в другой части дома.
— Надеюсь, вы и правда придете, — сказала Таппенс. — Вы случайно не видели мистера Бересфорда?
— Это вы о вашем муже? Видел. Кажется, он прошел на верхний этаж. Ронял там вещи, довольно тяжелые. Книги, должно быть.
— Книги! — воскликнула Таппенс. — Надо же! Электрик вновь вернулся в свой подпольный мирок, а Таппенс поднялась на чердак, превращенный в дополнительную библиотеку, куда были перенесены детские книги. Томми сидел на верхушке невысокой лестницы. На полу вокруг него валялось несколько книг, на полках зияли провалы.
— То-то, — сказала Таппенс, — а притворялся, что тебе не интересно. Ты ведь пересмотрел много книг, так? И заодно разворошил все, что я так аккуратно расставила.
— Извини, — проговорил Томми, — но мне захотелось просмотреть кое-какие книги.
— Нашел еще какую-нибудь книгу, где слова подчеркнуты красными чернилами?
— Нет, ничего такого не нашел.
— Досадно, — сказала Таппенс.
— Я думаю, это — дело рук Александра, мастера Александра Паркинсона, — сказал Томми.
— Верно, — согласилась Таппенс. — Один из многочисленных Паркинсонов.
— Ну, мне он показался ленивым мальчишкой, хотя, конечно, надо было постараться, чтобы столько наподчеркивать, — заметил Томми. — Но больше ничего об этой Джордан я не нашел.
— Я спросила у старого Айзека. Он знает почти всех в округе, но не помнит никаких Джорданов.
— А зачем ты выставила к передней двери латунную лампу? — спросил Томми, спускаясь вниз.
— Я отнесу ее на продажу безделушек, — ответила Таппенс.
— Зачем?
