Адриан Дойл - Приключение в Камберуэлле
Выждав приличествующее ситуации время, я поспешил вслед за ним. В большом темном холле меня нагнал Лестрейд. Слева мы увидели освещенную пламенем свечи комнату, в которой высилась груда увядших цветов. Высокая худощавая фигура Холмса склонилась над открытым гробом, в котором лежало закутанное в белое покрывало тело. Пламя свечи отражалось в стеклах очков Холмса. Он наклонялся все ниже и ниже, пока его лицо не приблизилось на расстояние лишь в несколько дюймов к лицу покойника. Какое-то время он в полной тишине рассматривал спокойное лицо мертвеца. Затем осторожно натянул покрывало и отвернулся.
Я попытался было заговорить с ним, но он торопливо и молча прошел мимо нас, едва заметным жестом указав в сторону лестницы. Когда мы поднялись наверх, Лестрейд повел нас в спальню с тяжелой темной мебелью, тускло освещенную покрытой абажуром лампой. Рядом с лампой на столе лежала огромная раскрытая Библия. Меня повсюду преследовал тошнотворный запах кладбищенских цветов, равно как и сырость, которой был пронизан весь дом.
Сдвинув брови, Холмс ползал на полу на четвереньках и рассматривал под окнами с помощью своей лупы каждый дюйм. Услышав, что я обращаюсь к нему, он поднялся.
— Нет, Уотсон! Эти окна не открывались три дня назад. Если бы их открывали в такую сильную грозу, я бы нашел следы. — Он потянул носом воздух. — Но не было никакой необходимости открывать окна.
— Послушайте! — сказал я. — Что это за странный звук?
Я посмотрел в сторону кровати, завешенной темным пологом до пола. Мой взгляд остановился на стоявшем у ее изголовья столике с мраморным верхом, уставленном запылившимися пузырьками с лекарствами.
— Холмс, да это же золотые часы покойника! Они на том столике лежат и еще тикают.
— Вас это удивляет?
— Конечно, за три дня они должны были бы остановиться.
— Они и остановились. Но я их завел. Я зашел сюда, прежде чем взглянуть на покойника там, внизу. По правде, я ровно в десять часов проделал весь этот путь от деревни, чтобы завести часы сквайра Трелони.
— Холмс, честное слово…
— Вы только посмотрите, — продолжал он, торопливо подходя к столику, о котором шла речь, — какое тут лежит сокровище! Взгляните-ка на это, Лестрейд! Смотрите!
— Но, Холмс, это ведь всего лишь баночка с вазелином, которую можно купить в любой аптеке!
— Напротив, это орудие палача. И тем не менее, — задумчиво заключил он, — остается еще один вопрос, который по-прежнему не дает мне покоя. Как это вам удалось заполучить сэра Леополда Харпера? — неожиданно произнес он, оборачиваясь к Лестрейду. — Он здесь живет?
— Нет, он остановился у своих друзей, живущих по соседству. Когда было решено произвести вскрытие, в местной полиции сочли удачным стечением обстоятельств то, что самый известный в Англии специалист по судебной медицине находится под рукой, и потому послали за ним. Но он не сразу смог приступить к тому, что от него требовалось, — прибавил он с лукавой улыбкой.
— Почему?
— Потому что лежал в постели с грелкой, со стаканом горячего пунша и с насморком.
Холмс вскинул руки.
— Теперь мне все ясно! — воскликнул он.
Мы с Лестрейдом удивленно переглянулись.
— Я должен отдать только еще одно распоряжение, — сказал Холмс. — Лестрейд, никто сегодня не должен покидать этот дом. Я надеюсь, вы найдете благовидный предлог, под которым можно всех здесь задержать. Мы с Уотсоном устроимся в этой комнате до пяти утра.
Было бесполезно, учитывая его властную натуру, спрашивать, почему мы должны делать это. Он уже уселся в единственное кресло-качалку, и было бесполезно говорить о том, что я не могу даже сесть на кровать, на которой лежал покойник, а уж тем более соснуть на ней. Какое-то время я протестовал. Я протестовал до тех пор, пока…
— Уотсон!
Вторгшись в мои сны, этот голос пробудил меня от тяжелого сна. Я вскочил с одеяла, на котором лежал. Видимо, у меня был весьма взъерошенный вид. Утреннее солнце светило мне в глаза, а часы мертвеца все еще тикали у меня под ухом.
Надо мной стоял Шерлок Холмс. По обыкновению, он был опрятен, как кот. Он смотрел на меня.
— Уже десять минут шестого, — сказал он, — и мне показалось, что лучше разбудить вас. А, Лестрейд, — продолжал он, услышав стук в дверь. — Полагаю, и все остальные с вами. Прошу вас, входите.
Едва я успел спрыгнуть с кровати, как в комнату вошла мисс Дейл, а за ней — доктор Гриффин, юный Эйнзворт и, к моему изумлению, священник.
— Послушайте, мистер Холмс, — громко заговорила Долориз Дейл, при этом ее глаза сверкали от гнева. — Бессовестно ради какой-то прихоти держать нас здесь всю ночь — взгляните хотя бы на бедного мистера Эпли.
— Поверьте мне, это не прихоть. Я хочу объяснить, как покойный мистер Трелони был хладнокровно убит.
— Вот как? Убит? — выпалил доктор Гриффин. — В таком случае инспектору Лестрейду будет интересно послушать вас. Но метод…
— …был дьявольски прост в своей простоте. Доктор Уотсон был достаточно проницателен, чтобы привлечь к нему мое внимание. Нет, Уотсон, ни слова! Мистер Эпли дал нам ключ к разгадке, когда сказал, что если бы он занялся врачебной практикой, то мог бы по рассеянности удалить у здорового пациента желчный камень. Но он сказал не только это. Он заявил, что первым делом дал бы пациенту хлороформ. Слово, которое навело меня на размышления, было хлороформ.
— Хлороформ! — довольно громким голосом повторил доктор Гриффин.
— Именно. Убийца вполне мог вспомнить о нем, поскольку только в прошлом году в Олд-Бейли в ходе знаменитого судебного процесса об убийстве миссис Аделаида Бартлет была освобождена от обвинения в отравлении своего мужа. Она ввела ему в горло жидкий хлороформ в то время, как он спал.
— Но, черт возьми! Трелони не глотал никакого хлороформа!
— Разумеется, нет. Но допустим, доктор Гриффин, я бы взял большой кусок ваты, пропитанный хлороформом, и приложил его ко рту и ноздрям старика, который глубоко спал, и держал бы вату минут двадцать. Что бы произошло?
— Он бы умер. Но вы не смогли бы этого сделать, не оставив следов!
— Ага, замечательно! Каких следов?
— Хлороформ обжигает кожу и оставляет на ней волдыри. На коже остались бы ожоги, пусть и очень маленькие.
Холмс протянул руку к столику с мраморным верхом.
— Теперь допустим, доктор Гриффин, — сказал он, беря баночку с вазелином, — я бы первым делом нанес на лицо жертвы тонкий слой вот такой мази. Остались бы следы после этого?
— Нет!
— Ваши познания в медицине несомненно превосходят мои. Хлороформ летуч; он испаряется и быстро исчезает из крови. Отложите вскрытие почти на два дня, как и было сделано, и не останется никаких следов.
— Не торопитесь, мистер Шерлок Холмс! Есть еще…
— Есть еще незначительная, весьма незначительная возможность того, что запах хлороформа будет обнаружен либо в комнате умершего, либо при вскрытии. Но в этих случаях он растворился бы в сильном запахе лекарств и мазей. При вскрытии он тоже был бы неуловим по причине того, что сэр Леополд Харпер страдал сильным насморком.
Рыжая борода доктора Гриффина еще более оттенила бледность, покрывшую его лицо.
— О Господи, да так оно и есть!
— А теперь спросим себя, как это сделал бы священник: cui bono? Кому выгодно это подлое злодеяние?
Я обратил внимание на то, что Лестрейд шагнул к доктору.
— Поосторожнее, черт возьми! — рявкнул Гриффин.
Холмс поставил на место баночку с мазью и взял тяжелые золотые часы умершего, которые, казалось, тикали еще громче.
— Я бы хотел привлечь ваше внимание к этим золотым часам с крышкой. Вчера вечером в десять я завел их. Сейчас, как вы видите, двадцать минут шестого.
— И что с того? — громко спросила мисс Дейл.
— Именно в это время, если вы вспомните, священник заводил эти же самые часы в то утро, когда вы нашли вашего дядюшку мертвым. Хотя то, что я буду делать, возможно, вам не понравится, прошу вас все же послушать.
Холмс принялся медленно заводить часы, и раздался резкий скрежещущий звук. Он продолжал вращать головку, и снова повторялся тот же звук.
— Погодите-ка! — сказал доктор Гриффин. — Тут что-то не то!
— Вы снова правы! И что же не то?
— Черт возьми, священник только два раза повернул головку, и часы были заведены до конца. Вы повернули головку семь или восемь раз, но они еще не заведены!
— Именно так, — произнес Холмс, — но я не имею в виду только эти часы. Любые часы, заведенные в десять вечера, никак не могут быть снова до конца заведены на следующее утро путем двукратного вращения головки.
— Боже милостивый! — пробормотал доктор, пристально глядя на Холмса.
— Следовательно, покойный мистер Трелони не ложился спать в десять часов. Принимая во внимание его расстроенные нервы и продолжавшуюся грозу, вероятнее всего, он сидел до позднего времени и читал Библию, что, по словам священника, он иногда делал. Заведя свои часы как обычно, спать он не ложился до трех часов. Убийца застал его уже глубоко спавшим.
