Cергей Кузнецов - Семь лепестков
На площадке пятого этажа он столкнулся с незнакомым молодым человеком. Олег не запомнил его: кажется, джинсы, кроссовки, обычная куртка… в память врезалось только мокрое от пота лицо и прилипшие ко лбу волосы. Показалось, что он выходит из квартиры Зары Александровны, но Олег не был в этом уверен.
Подойдя к двери, он увидел, что она не заперта, а только прикрыта. На всякий случай нажал на кнопку звонка, потом толкнул дверь и крикнул, ставя сумку на пол прихожей:
– Ау! Мила, ты дома?
Они толком не были знакомы. Конечно, он видел ее на даче у Зары Александровны, пару раз даже подвозил вместе с родителями на машине, но, пожалуй, ни разу не перекинулся даже парой слов. Два года назад на дне рождения Алены Селезневой он вдруг увидел ее и страшно удивился, что она может здесь делать. Но Мила, подарив имениннице не то книжку, не то картинку, – точно, картинку! – ушла почти сразу, а, может быть, Олег просто не заметил ее ухода, потому что Вадим привез из Питера грибов, и они начали их потихоньку есть на кухне, так что самой Алене ничего, кажется, и не досталось.
Он еще раз окликнул Милу, но вместо ответа услышал из глубины квартиры какие-то странные звуки – не то всхлипы, не то тихий вой. Он скинул сандалии и прошел по коридору. На пороге спальни он увидел Милу.
Она стояла в дверном проеме и, казалось, не замечала его. Спутанные волосы стояли на голове словно панковский гребень, на левой груди виднелся синяк, а на внутренней стороне бедер – потеки крови. Она была совсем голой.
– Что случилось? – спросил Олег.
Мила не ответила. Она продолжала тихо подвывать, и Олег сразу вспомнил, как полгода назад нянчился со своим школьным другом, выкурившим недельный запас гашиша за вечер и впавшим на несколько дней в полное невменялово. Вдруг Мила сказала:
– Он ушел?
– Кто? – переспросил Олег, вспомнив встреченного на лестнице парня.
– Дингард, – сказала Мила, – принц Дингард.
Прошло уже десять минут, а Олег все не появлялся.
– Он не может открыть дверь, а Мила спит, – сказала Зара Александровна и, кивнув мужу, – мол, оставайся здесь, – начала подниматься по лестнице.
Подъем давался ей нелегко и, чтобы придать себе сил, она на каждой площадке кого-нибудь ругала: Станислава, за то, что от него никогда не дождешься помощи, Олега, за то, что не может открыть дверь, Милу, за то, что проспит всю свою жизнь, как она уже проспала два года после школы, пока наконец не поступила в дурацкий Историко-архивный институт, только через несколько лет чудом превратившийся в модный Гуманитарный Университет.
Она толкнула незапертую дверь, про себя обругала Олега – уже чтобы унять тревогу – и, едва не споткнувшись о сумку, вошла в квартиру.
Она ожидала увидеть все что угодно, но только не это. Голая дочь стояла посреди коридора и что-то сбивчиво говорила, а Олег, словно это было в порядке вещей, слушал ее.
– Ты что, с ума сошла? – крикнула Зара Александровна и, едва только слова сорвались с ее губ, они сразу стали мыслью: «Неужели действительно – сошла с ума?» Она оттолкнула Олега и накинула на Милу висевший на вешалке плащ.
– Зара Александровна… – начал Олег, но она не слушала его.
– Быстро в спальню, – крикнула она дочери, но Мила вдруг забилась, закричала:
– Нет, нет, я не пойду! – толкнула мать в грудь и бросилась к двери.
– Ты куда? – только и успела крикнуть Зара Александровна, как Олег, на ходу вдевая ноги в сандалии, побежал следом.
Она неслась вниз по дворцовой лестнице, и мрамор звенел под каблуками ее туфель. Перебежчица из другого мира, она была обречена. Ее слова не были выслушаны – она, только она одна виновата, что привела в Семитронье чужака, человека, одно присутствие которого могло разрушить все то, что с таким трудом воздвигалось годами. Он не был Дингардом, теперь она поняла это – и, значит, она нарушила обет и обречена на изгнание. Имельда выбежала через раскрытые ворота замка, оттолкнула заступившего ей дорогу стражника, выкрикивающего чье-то незнакомое имя, и устремилась к подъемному мосту. За спиной она слышала нарастающий шум погони и вдруг поняла, что ей не суждено спастись. Лес, казавшийся прибежищем, был полон диких зверей – и их рев доносился отовсюду. Она обернулась и последний раз кинула взгляд на башни Семитронья.
–Нет! – закричал Олег, но было уже поздно. Визг тормозов, тупой удар, лужа крови. Он замер посреди тротуара и в этот момент запыхавшаяся Зара Александровна тронула его за плечо:
– Где она?
Олег покачал головой и вдруг вспомнил парня, выходящего из квартиры. Как она сказала? Принц Дингард? Что это значило? Может быть, Юлик Горский смог бы ответить на этот вопрос, да, разве что Горский.
– Где Мила, Олег? – еще раз спросила Зара Александровна, и в этот момент он услышал, как плачет подошедший Станислав Петрович, который уже понял, что случилось.
Петр Степанович не любил таких ситуаций. Все с самого начала пошло наперекосяк: сначала у «скорой» забарахлил мотор, и они застряли по дороге на срочный вызов. Пока толкали – прошло десять минут, так что когда он прибыл в недавно приватизированный Дом Политпросвета, было уже поздно. Он пощупал пульс, послушал сердце, для солидности попробовал искусственное дыхание и массаж сердца – но с первого взгляда было ясно, что рыжеволосая девушка с неподвижным опухшим лицом мертва. Он констатировал смерть, и тут же прибыла милиция. Молоденький лейтенант с плохо скрываемым раздражением осмотрел расставленную на столе серебряную посуду, плюнул в тарелку, буркнул «Буржуи, блин» и собрался писать протокол. В этот момент хозяин отозвал их обоих в сторону.
– Я должен сказать вам правду, – сказал он, – это была передозировка наркотика.
Лейтенант уже открыл было рот, чтобы сказать, что наркотики – это уголовное дело, но Петр Степанович с сомнением покачал головой. Можно подумать, уголовное дело воскресило хотя бы одного человека.
– Можно считать, что это сердечный приступ, – сказал он, и хозяин тут же перебил его:
– Вот и хорошо, пусть будет сердечный приступ. В любом случае я не хочу никаких дополнительных расследований. Давайте закроем это дело, подпишем все бумаги и разойдемся с миром, – и он вынул из кармана джинсов бумажник.
Петр Степанович не любил подобных ситуаций: ему предлагали взятку, и от этого сразу казалось, что здесь произошло преступление, следы которого пытаются замести. Он еще раз оглянулся на окружавших покойницу людей: кто-то рыдал, кто-то стоял с белым и потрясенным лицом, не было похоже, что эти люди только что отравили свою подругу и теперь пытаются скрыть это. Лейтенант тут же забыл о наркотиках.
– Поймите нас, мы ж тоже люди, – сказал хозяин, – не хочется, чтобы женькино имя трепали попусту. Вы ж понимаете… – и он открыл бумажник.
Лейтенант сглотнул.
– А если это убийство? – сказал он.
– Поверьте, – твердо сказал хозяин, – это не убийство. Шесть человек видели, как она сама, добровольно, приняла эту гадость.
– А что это было? – спросил Петр Степанович.
– А я почем знаю? – сказал хозяин, вынимая из бумажника стодоллоровые купюры.
– Так надо выяснить, как этот наркотик к ней попал… – начал было лейтенант, но собеседник, видимо, устав играть в кошки-мышки, спросил напрямую:
– Сколько?
Петр Степанович замялся: в 1994 году было трудно угадать, какую сумму денег считает большой твой собеседник. А маленькую называть не хотелось. Хозяин тем временем не спеша отсчитывал стодоллоровые купюры.
– Пожалуй, хватит, – сказал он и, глянув на Петра Степановича, добавил еще несколько, – значит, договорились? – и, разделив пачку надвое, вручил деньги своим собеседникам.
– Подписано – и с плеч долой, – сказал лейтенант, пряча доллары в карман.
Когда уехали скорая и милиция, все тут же бросились собирать вещи. Но еще до этого Альперович поймал Антона на лестнице и спросил:
– Покурить нету?
Антон покачал головой. Ожидая появления милиции, он спустил в унитаз всю траву – вдруг бы стали обыскивать? – и теперь жалел об этом. Пара хапок ему бы не повредила, а так приходилось утешаться фантазией о белой конопле, вырастающей на дне канализации из семян марихуаны, пустивших корни. Эта белая (из-за отсутствия солнечного света) конопля была настоящей легендой – все слышали о ней, но никто не пробовал сам. Слухи о ее силе тоже ходили разные: одни говорили, что это полный улет, другие – что это даже хуже подмосковной травы, совершенно безмазовая вещь.
– Жалко, – сказал Андрей и пошел к себе. – Я бы сейчас раскурился.
Он еще вечером учуял запах травы, когда Антон тянул в саду свой косяк. Андрей прогуливался с Лерой, та рассказывала об Англии, где провела последние несколько лет, а он все больше слушал, явно думая о своем. На одной из полян парка, окружавшего дом, они наткнулись на Антона, безмятежно смотревшего в чернеющее на глазах небо, куда уплывал горький дымок.
