Арнольд Беннет - Дань городов
– Слушаю-с, сэр.
И исчез.
– Теперь мы одни, – сказала мисс Сарториус – Познакомь нас, Ева, и объясни.
Мисс Финкастль, к которой вернулась ее выдержка, представила Торольда своей подруге, блестящей звездочке Риджентского театра.
– Ева не вполне доверяла вам, – начала актриса, – и потому мы с ней условились, что если в девять часов ее не будет у меня наверху, то я спущусь к ней вниз. Что вы такое натворили, что заставило ее расплакаться?
– Совершенно непреднамеренно, уверяю вас… – раскрыл рот Торольд.
– Между вами что-то такое произошло, – многозначительно заявила Китти. – В чем дело?
Она уселась, поправила свою шикарную шляпу, одернула свое белое платье и топнула ногой. – В чем же дело? Мистер Торольд, полагаю, слово за вами.
Торольд послушно поднял брови и, стоя спиной к камину, пустился в повествование.
– Удивительно ловко! – воскликнула Китти. – Я так рада, что вы приперли к стенке мистера Бауринга. Я как-то столкнулась с ним, и он произвел на меня отталкивающее впечатление. А это деньги? Ну, из всего этого…
Торольд продолжал свой рассказ.
– Но ты, Ева, не сделаешь этого, – произнесла Китти, став внезапно серьезной. – Ведь если ты обо всем разболтаешь, то получатся лишь одни неприятности: твоя отвратительная газета заставит тебя без сомнения остаться в Лондоне, и мы не сможем завтра отправиться в наше турне. Ева и я уезжаем завтра на продолжительное время, мистер Торольд. Первая остановка – Остенде.
– В самом деле?! – сказал Торольд. – Я тоже в скором времени двинусь по этому направлению. Быть может, мы встретимся.
– Надеюсь, – улыбнулась Китти, и тотчас же перевела свой взгляд на мисс Финкастль.
– Право, ты не должна этого делать, – произнесла она.
– Должна, должна! – настаивала журналистка, ломая свои руки.
– И она настоит на своем, – трагическим тоном заключила Китти, взглянув в лицо подруги. – Настоит, и наша поездка не состоится. Я чувствую это, убеждена в этом. У нее сейчас так называемое «совестливое» настроение. Глупейшее настроение, но что поделаешь? В теории она выше всяких предрассудков, когда же дело касается практики, все летит вверх тормашками. Мистер Торольд, образовался запутанный узел! Скажите на милость, зачем вам непременно нужны эти деньги?
– Они мне не нужны «непременно».
– Во всяком случае положение вещей из ряда вон выходящее. Мистер Бауринг в счет не идет, не идет в счет и вся эта волынка с Горнопромышленным. Даром никто никогда не страдает. Все дело в вашем «незаконном» выигрыше. Почему бы вам не бросить эти проклятые кредитки в огонь? – шаловливо закончила Китти.
– Быть по сему, – возгласил Торольд, и все пятьдесят кредитных билетов полетели в камин. Сине-желтые языки пламени принялись лизать их края.
Обе женщины разом вскрикнули и вскочили на ноги.
– Мистер Торольд!
– Мистер Торольд! Он просто душка! – с восторгом прощебетала Китти.
– Инцидент, смею надеяться, теперь исчерпан, – произнес Торольд спокойно, но с горящими глазами. – Я должен поблагодарить вас обеих за приятно проведенный вечер. Быть может, в недалеком будущем мне представится удобный случай познакомить вас с дальнейшими основами моей философской теории.
Часть вторая
Комедия на «Золотом берегу»
I
Было пять часов дня в середине сентября, и два американских миллионера (в этом году на них был урожай) сидели, болтая, на широкой террасе, отделявшей вход в курзал от пляжа. На расстоянии нескольких ярдов, облокотившись на балюстраду террасы в непринужденной позе особы, для которой короткие платья являются предметом истории, и притом очень недавней, стояла прелестная девушка; она ела шоколад, размышляя о суетности жизни. Более пожилой миллионер не пропускал ни одной хорошенькой женщины, попадавшей в поле его зрения, не обращая в то же время внимания на девушку; его же собеседник, наоборот, по-видимому, старательно считал проглатываемые ею конфеты.
Огромное стеклянное здание курзала доминировало на «золотом» берегу. На другой стороне растянулись по прямой линии отели, рестораны, кафе, магазины, театры, мюзик-холлы и ломбарды города наслаждений – Остенде. На одном конце этой длинной линии нарядных белых построек возвышался королевский дворец, на другом – виднелись маяк и железнодорожное полотно с его семафорами и стрелками, по которому непрерывно стремились к городу бесконечные вереницы вагонов, содержавших целые грузы богатства, красоты и необузданных желаний. Впереди свинцовый, скованный дремой, океан лениво брызгал белоснежной пеной на пляж только для того, чтобы слегка замочить розовые ножки и стильные купальные костюмы. И после целого дня утомительной работы солнце, по соглашению с администрацией, на август и сентябрь погружалось в морскую бездну как раз напротив курзала.
Младший из миллионеров был Сесиль Торольд. Другого человека, лет пятидесяти пяти, звали Рейншором. Он был отцом молодой девушки, занятой уничтожением шоколадных конфет, и председателем всем известного Текстильного треста.
Контраст между двумя мужчинами, схожими только в отношении обладания миллионами, был разительный: Сесиль, еще молодой, стройный, темноволосый, неторопливый в своих движениях, с тонкими чертами, почти испанскими глазами, говорил на безукоризненном английском языке, тогда как Рейншор гнусавил, был толст, обладал пурпурным, с синеватым отливом подбородком и маленькими как щелки глазами, – кроме того, старался казаться необычайно подвижным – излюбленный прием стареющих мужчин, которые не хотят в этом сознаться.
Симеон был приятелем и соперником покойного отца Сесиля. В прежние годы они не раз «выставляли» друг друга на колоссальные суммы. Поэтому, меньше чем через неделю, между внушительным председателем и неугомонным непоседой возникла своего рода близость, крепнувшая с каждым днем.
– Разница между ними, – говорил Сесиль, – заключается в том, что вы изнуряете себя выжиманием денег из людей, занятых их добыванием, в специально отведенном для этой цели помещении. Я же развлекаюсь выкачиванием их из людей, которые, заработав или унаследовав деньги, заняты тем, чтобы истратить их в местах, специально для того предназначенных. Я подхожу к людям незаметно для них. Я не завожу конторы со специальной вывеской, что равносильно предупреждению быть настороже. У нас один и тот же кодекс законов, но зато мой метод гораздо оригинальнее и забавнее, не так ли? Взгляните на это злачное место, здесь собрана половина богатств Европы, другая – в Трувилле. Все побережье засыпано деньгами, сам песок сделался золотым. Стоит только протянуть руку и… готово!
– Готово? – повторил иронически Рейншор. – Каким образом? Не покажете ли мне?
– Нет, это значило бы все рассказать.
– Думаю, что немногим вы поживитесь от Симеона Рейншора, во всяком случае поменьше вашего отца.
– Вы полагаете, что я сделаю попытку? – серьезно заметил Сесиль. – Мои увеселения носят всегда конфиденциальный характер.
– Однако, основываясь на вашем собственном заявлении, у вас часто бывает подавленное настроение. У нас же на Уолл-стрите тоске места нет.
– Сознаюсь, я пустился по этой дорожке, чтобы рассеяться.
– Вам надо жениться, – посоветовал Рейншор, – обязательно жениться, мой друг.
– У меня есть яхта.
– Не сомневаюсь. Она, конечно, красива и женственна, но этого, вероятно, недостаточно. Надо жениться. Ну, я…
Мистер Рейншор замолк. Его дочь внезапно перестала есть шоколадные конфеты и перегнулась через балюстраду, чтобы поболтать с молодым человеком, загорелое лицо которого и белая шляпа были видны миллионерам.
– Мне казалось, что мистер Валори уехал? – произнес Сесиль.
– Он вернулся вчера вечером, – лаконично ответил Рейншор. – А сегодня вечером опять уезжает.
– Значит… значит не сегодня-завтра помолвка, – бросил как бы вскользь Сесиль.
– Кто сказал? – поспешил спросить Рейншор.
– Птицы. Три дня тому назад.
Рейншор слегка придвинул к Сесилю свое кресло:
– Я слышу об этом впервые. Это ложь.
– Сожалею, что намекнул, – извинился Сесиль.
– Напрасно, – возразил Симеон, поглаживая подбородок. – Я рад, что это случилось, потому что теперь вы сможете передать птицам непосредственно от меня, что в данном случае союзу между красотой и долларами Америки и аристократической кровью Великобритании не бывать. Дело в следующем, – продолжал он, переходя на интимный тон, как человек, давно собиравшийся высказаться. – Сей молодой отпрыск – имейте в виду, что я лично против него ничего не имею – просит моего согласия на обручение с Жеральдиной. Я его информирую, что намереваюсь дать за своей дочерью полмиллиона долларов, а также о том, что человек, на ней женившийся, должен обладать не меньшим капиталом. Он доводит до моего сведения, что обладает годовым доходом в тысячу фунтов – как раз столько, сколько нужно Жеральдине на перчатки и сладости – является наследником своего дяди – лорда Лори, что тот уже официально объявил об этом, что лорд очень богат, очень стар и очень холост. Мне приходит в голову заметить: «А что если лорд женится и у него родится ребенок мужского пола? Куда вы тогда денетесь, мистер Валори?» – «Лорд Лори женится?! Немыслимо! Смеху подобно!» Затем Жеральдина и ее мать начинают осаждать меня с двух сторон. Тогда я разрешаюсь ультиматумом: я соглашусь на помолвку, если в день свадьбы старый лорд выдаст письменное обязательство на пятьсот тысяч долларов Жеральдине, которое должно быть погашено в случае его женитьбы. Понимаете? Племянничек моего лорда отправляется к дядюшке, чтобы его убедить, и возвращается с ответом от него, заключенным в конверт с фамильной печатью. Я вскрываю конверт и прочитываю содержание послания. Вот оно: «Мистеру С. Рейншору, американскому мануфактурщику. Сэр, вы чрезвычайно талантливый юморист. Примите выражение моего искреннего восхищения. Ваш покорный слуга Лори».
