Артур Дойль - Убийство в Окзотте
Тигр из Сан-Педро
Почти две мили мы шли под дождем, пока, наконец, достигли высоких деревянных ворот, за которыми тянулась мрачная каштановая аллея. По тенистой извилистой дороге мы дошли до самого дома выделявшегося темной массой на сером свинцовом небе. Только в одном из окон нижнего этажа, налево от дверей, виднелся чуть заметный огонек.
— На всякий случай я оставил там полисмена, — сказал инспектор Байнес, — надо будет постучать в окно.
Он двинулся прямо через газон и постучал в окно. Сквозь затуманенное стекло я увидел, как какой-то человек быстро вскочил, с громким криком, со стула, стоявшего около пылавшего камина. Почти сейчас же отворилась дверь и на пороге показался, бледный, как полотно, полисмен, в дрожавшей руке он держал свечу.
— Что с вами, Вальтерс? — резко спросил его Байнес.
Полисмен провел платком по влажному лбу и с облегчением вздохнул.
— Я рад, что вы вернулись, время тянулось бесконечно, и мои нервы оказались не достаточно крепкими.
— Ваши нервы, Вальтерс? Я не думал, что у вас могут быть нервы.
— Всему виной этот мрачный дом и какое-то странное существо внизу в кухне. Когда вы постучались, я подумал, что оно явилось опять.
— Кто такой вернулся?
— Сам дьявол, я видел его за окном.
— Когда и что вы видели за окном?
— Это случилось часа два назад, когда уже начало темнеть. Я сидел на этом стуле и читал. Не знаю почему, мне вдруг вздумалось посмотреть в окно. Я взглянул и увидел, что сквозь нижнее стекло на меня кто-то смотрит. Боже мой, если бы вы видели это лицо! Наверное, оно еще раз будет мне сниться.
— Тише, Вальтерс, полисмен не должен говорить подобных вещей.
— Да, конечно, но я так потрясен, что не помню, что говорю. Лицо это не было черное, но оно не было и белое; скорее всего оно имело цвет глины, смешанной с молоком. А, главное, меня поразили его размеры, — оно казалось вдвое больше, чем ваше. И какое ужасное выражение! Громадные выпуклые глаза и целый ряд оскаленных белых зубов, как у голодного волка. Уверяю вас, что я боялся пошевельнуть пальцем и сидел, затаив дыхание, до тех пор, пока оно не скрылось. Я сейчас же бросился сюда и обежал все кусты по близости, но, слава Богу, чудовище скрылось.
— Если бы я не знал, что вы порядочный человек, Вальтерс, я наложил бы на вас за эти слова штраф. Если бы даже это был сам дьявол, полисмен никогда не должен благодарить Бога за то, что ему не удалось схватить его. Едва ли это было видение, или обман зрения, — вы как думаете?
— Этот вопрос решить не так трудно, — вмешался в разговор Холмс, освещая вокруг нас землю своим маленьким карманным фонарем. — Да, — сказал он через некоторое время, — сапоги на этом человеке были исполинского размера, и если вся фигура такая же, то он должен быть великаном.
— Но что же с ним сталось?
— Я думаю, что он пробрался через эти кусты и затем выбежал на дорогу.
— Ну, все равно, — сказал инспектор с серьезным и задумчивым лицом, — кто бы он ни был и зачем бы не приходил сюда, теперь его здесь нет, между тем, у нас есть более важные вопросы, которые мы должны решить сейчас. Мистер Холмс, если вы ничего не имеете, я покажу вам весь дом.
Мы осмотрели все жилые помещения, но нигде не нашли ничего особенного. Очевидно, последние жильцы привезли с собой очень мало вещей; дом был снят с полной обстановкой. В шкафах находилось много платья торгового дома Маркс и Ко. По телеграфному запросу, сделанному раньше, оказалось, что торговый дом ничего не знал про своего клиента, кроме того, что он платил всегда аккуратно. Из личных вещей хозяина мы нашли только гитару и несколько трубок и книг, из которых одна была на испанском языке.
— Как вы видите, пока нет ничего особенного, — сказал Байнес, переходя из комнаты в комнату со свечей в руках. — Но теперь, мистер Холмс, попрошу вас спуститься в кухню; там есть кое-что, достойное внимания.
Кухня представляла из себя большую мрачную комнату, с высоким потолком. В одном углу ее лежал соломенный матрац; на нем, очевидно, спал повар. На столе грудами стояли грязные тарелки и блюда, без сомнения, остатки вчерашнего ужина.
— Посмотрите-ка сюда, — сказал Байнес, — что вы об этом думаете?
Он поднял свечу и осветил необыкновенный предмет, стоявший под полкой, на которой помещалась посуда. Это была какая-то черная, покрытая кожей, старая и высохшая фигура, напоминавшая собою сморщенного карлика. Сначала я подумал, что это мумия маленького негритенка, но потом мне показалось, что это старая высохшая обезьяна. В общем, довольно трудно было решить, на что она больше похожа, — на человека или на животное. Вместо пояса на фигуре было одето ожерелье из раковин.
— Очень интересно, — сказал Холмс, со вниманием рассматривая эту удивительную реликвию. — Есть еще что-нибудь?
Байнес молча поднес свечу к помойному ведру, в котором лежала целая груда перьев и костей какой-то большой белой птицы, очевидно, разорванной на куски. Холмс указал на гребешок, уцелевший на голове птицы.
— По-видимому, это белый петух, — сказал он. — Чрезвычайно интересный случай!
Но Байнес оставил до конца нечто более ужасное.
Он переставил помойное ведро и вытащил из-под него цинковую чашку, наполненную кровью, а со стола снял небольшой поднос, на котором лежало несколько обгорелых костей.
— Ясно, что кто-то здесь был убит и затем кости его сожжены, — сказал он, — все это мы нашли под плитой. Я показывал их доктору, но он сказал, что эти кости не человеческие.
Холмс улыбнулся и потер себе руки.
— Я положительно должен вас поздравить, Байнес! Вы так находчивы и предусмотрительны в своих поступках! И мне остается только пожалеть, что поле ваших действий слишком ограничено для такого даровитого человека, как вы.
В маленьких глазках инспектора Байнеса отразилось удовольствие.
— Вы правы, мистер Холмс, мы пропадаем здесь в провинции. Случай, подобный настоящему, дает возможность выдвинуться. Я надеюсь, что сумею воспользоваться им. Что вы думаете об этих костях?
— По-моему, это кости ягненка или козочки.
— А белый петух?
— Вообще это чрезвычайно интересный случай, Байнес.
— Да, я с вами согласен. В этом доме жили довольно-таки странные люди, с не менее странными обычаями. Один из них умер. Быть может, его убили компаньоны, жившие вместе с ним? Если это так, то они далеко не уйдут, так как мною посланы телеграммы во все порта. Но если говорить правду, у меня сложилось совсем особое мнение по этому делу… да… совсем особое.
— Вы составили уже план действий?
— Да, мистер Холмс, и я надеюсь, что мне удастся довести его до конца. Это моя обязанность! Вы уже составили себе имя, теперь очередь за мной. Как я буду гордиться впоследствии, если мне удастся обойтись в этом деле без вашей помощи.
Холмс добродушно рассмеялся.
— Прекрасно, мистер Байнес, каждый из нас пойдет своей дорогой. Помните только, что я всегда к вашим услугам, если вам понадобится какое-нибудь указание. А пока, мне кажется, что здесь я осмотрел все и могу употребить свое время с большой пользой в другом месте. До свидания! Желаю вам успеха.
По некоторым, понятным мне одному признакам, я мог сказать, наверное, что Холмс напал на горячий след. Спокойный и бесстрастный, как всегда, для всякого постороннего наблюдателя, Холмс не мог скрыть от меня той особой живости и блеска своих глаз, которые без слов говорили мне о том, что дело налаживается. Однако, по свойственной ему привычке, Холмс ничего не говорил мне, а я ни о чем его не расспрашивал. Я ограничился тем, что принимал пассивное участие в этом деле, стараясь не отвлекать от размышления гениальный ум моего друга. Я знал, что когда придет время, он сам расскажет мне все.
Поэтому я ждал совершенно спокойно, хотя и видел, что напрасно. День проходил за днем, и друг мой, по-видимому, ничего не предпринимал. Только один раз он съездил в Лондон и из мимолетной фразы, сказанной им, я понял, что он провел этот день в Британском музее. Все остальное время он совершал длинные одинокие прогулки или беседовал с местными жителями, с которыми очень быстро сошелся.
— Мне кажется, Ватсон, — сказал он, — что неделя, проведенная на свежем воздухе, подействует на вас благотворно. Не правда ли, как приятно наблюдать весною первое пробуждение природы, особенно, если вы запаслись книгой по ботанике и гербарием.
Он всегда теперь носил с собою эти предметы, но я не могу сказать, чтобы его коллекция трав за эти дни особенно обогатилась.
Иногда в своих прогулках мы встречались с Байнесом, его лицо при виде нас принимало хитрое выражение и, хотя он мало говорил о своем деле, мы могли заключить из его слов, что он вполне доволен ходом событий. Однако, несмотря на это, я должен сознаться, что был удивлен, когда через несколько дней после преступления я нашел в утреннем номере газеты следующие строки:
