Жорж Сименон - В доме напротив
Люди, стоявшие впереди, прочитали, постояли минуту-другую неподвижно, как бы не веря, что это правда, точь-в-точь как посетители, которых Адиль бей утром отослал прочь, потом медленно потащились в обратную сторону. Чего там не хватило: хлеба или картошки? Несмотря на объявление. Соня вошла в магазин, и в это время открылось окно второго этажа. На молодой женщине по-прежнему было желтое платье, но на этот раз под ним угадывалось белье, к тому же она была причесана, губы и ресницы подкрашены. Стоя у окна, она наводила блеск на ногти, но внезапно повернулась к двери, глядя на кого-то невидимого для Адиль бея, и о чем-то заговорила. Он видел, как шевелятся ее губы. Потом услышал, как она стала перекладывать что-то с места на место. А потом на мгновение в глубине комнаты показалась Соня, сделала несколько шагов по освещенному пространству, и все. Ничего больше. Минуту спустя Соня, затянутая в черное платьице, узкобедрая, выпрямив плечи, торопливыми шагами шла по улице.
Адиль бей принялся неумело распаковывать чемоданы, ища, куда бы разложить белье и все, что он привез с собой. И все-таки, подумал он, ненавистнее всех итальянский консул, и он вновь представил его развалившимся в удобном кресле, этаким символом благополучия и покоя, сохраняющим блаженную неподвижность, пока с дрогнувших уст не сорвутся наконец насыщенные ядом слова.
А чем лучше госпожа Амар? Не успел он подумать о ней, как услышал шаги в кабинете. Он открыл дверь, держа в руке кипу рубашек.
На пороге стояла персиянка, очаровательно улыбаясь. Шаловливо-мальчишеским жестом подала ему руку со словами:
— Ну, здравствуйте!
Он положил рубашки на стул и неуклюже встал возле нее.
— А вы, оказывается, потрясающий человек, Адиль бей! Первый раз эти людишки такое услышали!
Он не знал что сказать. Она не присела. Ходила по комнате как заведенная, что-то перекладывала, переставляла.
— Особенно сама-то невыносима, напускает на себя вид знатной дамы. Да вы еще не видели их доченьки, ей всего десять лет, а уже вылитая мать.
Тут только она заметила, что в помещении пусто.
— Вы закрыли консульство? И правильно, толку-то от работы никакого! Я это все время твержу Амару. Мучаешься прямо как последняя собака, чтобы получить визу для своего соотечественника. Все, кажется, сделано, но в последнюю минуту оказывается, что нужна чья-то подпись в Москве или что-то в этом роде, и надо все начинать сначала.
Ее взгляд упал на окно дома напротив, и она воскликнула:
— Смотрите-ка, Надя наводит красоту!
— Вы ее знаете?
— Это жена начальника морского отдела ГПУ, почти что моя землячка, она ведь жила на границе, и ее мать персиянка. Вначале, когда мы познакомились, я пригласила ее на чашку чая. Она согласилась. Потом несколько раз звонила и откладывала визит. Теперь, когда мы встречаемся на улице, только слегка кивает. Понимаете?
— Нет.
— Мы же иностранцы. Ей опасно с нами разговаривать. Правда, вы еще новый человек. Но вот увидите!
Она все переходила с места на место. Улыбаясь и кокетничая.
— Теперь, когда вы так решительно захлопнули за собой дверь у итальянцев, у вас никого не осталось для общения, кроме нас…
Адиль бея несколько обескураживала бесцеремонность госпожи Амар. А главное, ему не нравилось, что она с такой настойчивостью рассматривает его.
— Знаете, зачем я к вам явилась в такую рань?
— Нет.
— Восхитительное хамство! Так вот, я пришла помочь вам устроиться. Я знаю, что такое холостяк. Доказательство — рубашки на стуле в кабинете.
Она взяла их без спроса и прошла в спальню.
— Это вам не дом Пенделли, не так ли? Они установили у себя две ванные комнаты. Почему бы не три? Поверьте уж мне, первое, что вам надо сделать, — повесить занавески. Тем более что в доме напротив живут такие люди!
Адиль бей повернулся к окну. Молодая женщина в желтом по-прежнему полировала ногти. Когда г-жа Амар отвесила ей поклон, она кивнула в ответ, но так, что этого можно было и не заметить.
Через мгновение окно закрылось.
— Красивые у вас рубашки. Из Стамбула привезли?
— Купил в Вене.
В соседней комнате послышались шаги. Адиль бей открыл дверь и увидел Соню с пакетами в руках.
— Купила спирт для спиртовки, — сказала она. В ту же минуту, почувствовав запах духов персиянки, нахмурилась, поглядела по сторонам, в консул почувствовал, что краснеет.
Проходя на кухню. Соня увидела г-жу Амар, наклонившуюся над раскрытыми чемоданами. Вскоре она загремела тарелками и сковородками на кухне.
— Вы с ней уже так подружились?
— Все слуги ушли, и она мне предложила… Г-жа Амар схватила его за рукав, потихоньку вывела в кабинет и прикрыла дверь.
— Вы знаете, кто такая Соня? — шепнула она ему на ухо. — Она сестра Колина, начальника морского отдела ГПУ. А теперь скажите: вы знаете, от чего умер ваш предшественник? И никто не знает. За несколько часов умер, а до тех пор никогда не болел.
Должно быть, Адиль бей сильно побледнел, так, что она засмеялась и дружелюбно положила ему руки на плечи.
— Ничего, привыкнете! Только следите внимательно за всем, что говорят, что делают.
В квартире раздался звонок, какого Адиль бей еще не слышал. Открылась дверь. Соня хотела взять телефонную трубку.
— Подойдите к телефону сами, — сказала г-жа Амар, обращаясь к консулу. Он снял трубку.
— По-русски говорят, — вздохнул он, держа трубку в протянутой руке.
— Г-жа Амар опередила Соню, и та вынуждена была отойти.
— Вас соединили с консульством в Тифлисе. Вот! Теперь по-турецки заговорили…
Адиль бей схватил трубку и с детской радостью закричал на родном языке:
— Алло! Слушаю! Это турецкий консул? Слышно было плохо. Голос звучал издалека, с перебоями и треском, наконец он расслышал.
— Алло! Доводим до вашего сведения, что Фикретэфенди был арестован по прибытии в Тифлис..
— Алло! Что вы сказали? Я хочу спросить… Но на том конце уже повесили трубку, и телефонистка на линии опять что-то говорила по-русски.
Адиль бей в нерешительности повернулся к обеим женщинам. Соня смотрела на него с невозмутимостью секретарши, ожидающей распоряжений. Персиянка же, казалось, настойчивым взглядом подсказывала ему эти распоряжения: “Помните, что я вам говорила. Пусть она выйдет!»
— Можете идти, — вздохнул Адиль бей. — Ничего важного.
— Будете есть яичницу?
— Как вам угодно.
Они подождали, пока закроется кухонная дверь.
— Ничего не понимаю, — сказал он со вздохом. — Из Тифлиса мне сообщили, что Фикрета арестовали. Г-жа Амар раздосадованно щелкнула пальцами.
— Я хотел узнать подробности, но там уже повесили трубку. Что я тут могу поделать?
Персиянка была взволнованна больше, чем он, схватила было трубку, потом, ничего еще не сказав, передумала и повесила ее.
— Вы не считаете, что надо официально обратиться к властям?..
— Никуда не надо обращаться, — сухо ответила она. — А вы не знаете, вещи его забрали тоже?
— Мне ничего не сказали. Они меня даже не выслушали.
— Черт побери!
— Почему — черт побери?
— Да так, мы отправили с ним три великолепных серебряных самовара!
Адиль бей уже совсем ничего не понимал.
— Да не смотрите вы так на меня! — раздраженно воскликнула она. — Да, три самовара! Их еще иногда можно купить у крестьян, как говорится, дешевле корки хлеба, платим-то мы мукой. Этот болван Фикрет взялся переправить их в Персию. Мне надо сообщить мужу…
Г-жа Амар огляделась по сторонам в поисках шляпы, потом вспомнила, что оставила ее в спальне, и там увидела чемоданы, которые начала было распаковывать. Она тотчас же сбросила с себя озабоченность, протянула Адиль бею обе руки и взяла его ладони в свои:
— Вы не сердитесь на меня?
— За что?
— За то, что я вас сейчас бросаю. Я уверена, что мы с вами станем очень, очень добрыми друзьями.
Ее сильные ладони удерживали его руки, сжимая их все крепче.
— Вы ведь хотите этого?
Он машинально сказал “да”, и тотчас же губы персиянки коснулись его губ.
— Шш! Не провожайте меня…
Опустив голову, Адиль бей вошел в кухню и услышал, как жарится яичница на сковороде. Соня стояла в шляпке, с сумочкой в руке.
— Все, что вам нужно, вы найдете в буфете. Но в доме нет ни скатертей, ни полотенец, ни постельного белья…
— А раньше все это было?
— Разумеется.
— А кому все это принадлежало?
— Не знаю. Вы сможете все купить в Торгсине. Я иду завтракать. В котором часу я должна вернуться? Адиль бей пожал плечами.
— А когда вы обычно возвращаетесь?
— К трем часам.
Взглянув на нее исподлобья, он неожиданно спросил:
— Сколько вам лет?
— Двадцать.
— Вы местная?
— Я из Москвы.
— Где вы изучали турецкий язык? Она ответила все с той же простотой:
— До революции мой отец служил швейцаром в турецком посольстве. Яичница сейчас пригорит. А мне пора идти.
Есть почему-то не хотелось. Завтрак напомнил ему войну. Адиль бей машинально сел за маленький стол некрашеного дерева, съел яичницу прямо со сковороды, открыл баночку тунца, выпил бутылку пива. Потом от нечего делать уставился на закрытое окно в доме напротив. За кисейной занавеской угадывалась какая-то тень, а то и две.
