Жорж Сименон - В доме напротив
— Они нарочно так меня приняли!
Был выходной день, который в России наступает после шести рабочих дней. По мере того как Адиль бей приближался к порту, ему встречалось все больше прохожих, и мало-помалу, несмотря на копившееся в нем раздражение, он начинал смотреть по сторонам. Но прохожие оборачивались, когда он шел мимо, и долго провожали его взглядом. Интересно, что они в нем нашли особенного?
Все гуще краснело небо, синели тени. Было, должно быть, часов восемь, не меньше. Вся толпа направлялась в одну и ту же сторону, и, следуя за ней, Адиль бей вышел к порту. Весь город, целиком, высыпал на набережную, и после пустынных улиц казалось, что здесь-то жизнь бьет ключом. Где-то опять играла музыка. Только что пришел пароход из Одессы. Сотни людей сходили с него на берег, сотни других смотрели на них.
Небо и море пламенели. На их фоне мачты казались черными. Лодки бесшумно покачивались на волнах. А шедшие мимо мужчины и женщины теснились вплотную к Адиль бею, с интересом рассматривая его. Некоторые мальчишки даже бежали за ним следом, чтобы получше разглядеть. Минутами он вовсе забывал об итальянском консуле, пытаясь понять, как сам выглядит со стороны.
Слева и справа от бухты вздымались горы, а внизу простиралась эта длинная набережная, куда стекался людской поток. В бухте стояло семь или восемь судов, а то и больше, застыв в недвижной воде.
А город, позади порта, представлял собой бесконечную сеть маленьких улочек, плохо вымощенных или вовсе не мощенных и уставленных обветшалыми домами.
Адиль бей хотел пить. На самом берегу он заметил убогое кафе и подсел к столику. Но тут же увидел, что здесь расплачиваются бумажными рублями, и, вспомнив, что у него еще нет при себе русских денег, ушел.
Зажглись фонари, а вслед за ними вспыхнули красные и зеленые огни стоявших на якоре судов. Итальянские матросы прогуливались с женщинами, обутыми в стоптанные туфли. Парень на велосипеде, усадив девушку на раму, тихонько ехал в толпе, осторожно поворачивая то вправо, то влево.
Воздух посвежел. К подножию гор спускался легкий туман.
Музыка опять зазвучала громче, подобно тому, как было, когда похоронная процессия показалась на улице, но на этот раз это были не похороны.
На набережной стоял большой новый дом со множеством окон, которые, как и двери, были раскрыты настежь. Молодые люди и девушки сидели на подоконниках, а внутри виднелись бумажные гирлянды, портреты Ленина, Сталина и какие-то лозунги.
Дом содрогался от музыки, а в одном из помещений нижнего этажа, где стены были увешаны диаграммами, люди без пиджаков слушали своего товарища, который что-то говорил и стучал кулаком по столу.
Адиль бею вспомнились похороны — и не только из-за музыки. Что-то общее было в облике людей, которые шли вслед за гробом, и теми, что сидели на подоконниках, и теми, что слушали выступавшего; и Адиль бей подумал, что никогда ему не понять, в чем это сходство. Судя по одежде, можно было подумать, что все эти люди — члены некоего общества или союза. Чуть ли не все мужчины были в белых рубашках с распахнутым воротом. Головы у многих обриты. Женщины не носили чулок и чаще всего ходили в коротких, по щиколотку, носочках и в светлых хлопчатых платьях.
Почему же все они казались ему такими чужими, даже те, которые шли по набережной, поворачивая назад у статуи Ленина, бронзового Ленина, маленького, плотно сбитого, в широких штанах, стоящего на шаре, изображающем Землю? Поразителен был контраст между маленькой черной фигуркой и высокими парнями и девушками в светлых платьях, проходившими туда и обратно и со смехом рассматривавшими Адиль бея.
«Как же начался спор?” — снова спрашивал он себя.
Ему было грустно. Одиноко. Фикрет, чиновник, временно занимавший место консула до его приезда, уехал в Тифлис, да он и не вызвал симпатии Адиль бея. Нового консула тот встретил второпях.
— Вы застанете все в таком виде, как я сам застал месяц тому назад, когда умер ваш предшественник, — сказал Фикрет.
— А от чего он умер?
Чиновнику явно не хотелось об этом говорить.
— Секретарша придет завтра утром. Она в курсе всех дел. Она, разумеется, русская.
— Мне следует опасаться ее?
Собеседник пожал плечами. А разве не полагалось ему дать хоть какие-то пояснения, как водится между соотечественниками, и помочь Адиль бею устроиться на новом месте?
Внезапно он сообразил, что даже не знает, где можно поесть. На кухне он заметил служанку и какого-то мужчину, но чем тот занимается — неизвестно. К кому же теперь обратиться? С итальянцами вышла ссора, да заодно, очевидно, с персами тоже.
Он все шел вслед за толпой от статуи Ленина до нефтеперерабатывающего завода. Возле рыболовного порта, на пустырях, стояло несколько новых домов, и там на голой земле сидели и лежали мужчины, женщины, дети. Это были совсем не те люди, которых он видел на похоронной процессии, не те, что находились в большом доме, не те, что прогуливались толпой. Они были грязны и угрюмы. Вдруг Адиль бей услышал турецкую речь и понял, что по-турецки говорят как раз эти жалкие, оборванные люди, валяющиеся в пыли, как нищие бродяги. Он прошел мимо, потом повернул обратно, остановился подле них и спросил:
— Вы турки?
Поднялись головы, на лицах застыло полное равнодушие. На него посмотрели снизу вверх. Потом они, все так же медленно, отвернулись. А ведь эти люди говорили на его языке!
Должно быть, он глупо выглядел, и его охватили одновременно боль и гнев.
Шесть или семь раз, не менее, прошел он набережную из конца в конец. Толпа стала редеть. Было более десяти часов. В темном углу стояли несколько женщин, одна из них выступила вперед, чтобы оказаться у него на дороге, потом вернулась к другим.
«Должно быть, г-жа Пенделли умней своего мужа”, — подумалось ему.
Но не все ли равно? Помочь она ему никак не может. Адиль бей опять увидел окна, где сидели парни и девушки. Несколько минут он шел, окутанный волной музыки, и думал: от чего все-таки умер его предшественник? Кто он был такой? Сколько ему было лет?
Дважды на пути в консульство он сбивался с дороги. Улицы были похожи одна на другую, мостовые разрушены дождями и сточными водами, везде валялись кучи камней, зияли темные подворотни и раскрытые настежь двери.
Наконец он узнал дом, где ему отвели второй этаж. Поднимаясь по темной лестнице, Адиль бей наткнулся на застывшую в объятиях парочку и пробормотал извинения.
Вспомнив, что у него есть ключ, он вошел. В квартире было пусто, и это как-то странно на него подействовало. Там, в итальянском консульстве, в ярко освещенной гостиной, сидя у стола с сандвичами и рюмками водки, люди вели между собой неторопливые беседы. Запах духов г-жи Амар придавал обстановке оттенок женственной прелести.
— Есть тут кто-нибудь? — крикнул он в темноту, шаря по стене в поисках выключателя. Лампочка без абажура озарила помещение унылым светом, Адиль бей увидел прихожую с двумя скамьями возле стен, увешанных бумагами с какими-то официальными распоряжениями, и его обдало запахом нищеты.
Следующей комнатой был кабинет. Слева находилось что-то вроде столовой. Внимание его привлек какой-то столик, он сперва не понял почему, а потом вспомнил: утром на этом столике стоял граммофон и пластинки. Теперь граммофон исчез! Исчез и турецкий ковер, покрывавший диван.
— Есть тут кто-нибудь? — повторил он неуверенно. Нет, никого не было ни в спальне, ни в кухне, где над грязной раковиной торчал водопроводный кран. Все было грязным — стены, потолок, мебель, бумаги; то была унылая грязь, как в казармах или некоторых служебных помещениях. Полки в буфете оказались пусты, еды никакой, тарелки, оставшиеся от завтрака, стояли немытыми.
— Все-таки почему он так упорно презирает Турцию? — проворчал Адиль бей, разыскивая, куда бы сесть.
И снова представил, как изящная рука г-жи Пенделли держит над его чашкой щипцы с кусочком сахара. Очень недурна собой эта г-жа Пенделли. Голубое шелковое платье подчеркивает пышные формы. Пухлые губы улыбаются, открывая очень белые зубы. А как она ходит по гостиной непринужденно — настоящая светская дама!
Адиль бей выпил воды — из-под крана, она припахивала аптекой.
Наверху кто-то ходил. Он выглянул в окно и увидел в доме напротив каких-то людей: облокотившись о подоконник, они молча наслаждались прохладой ночи.
В консульстве занавесок не было, и эти люди видели все, что делал Адиль бей. А были ли занавески утром?! Он не мог припомнить. Вдруг неожиданно погасли лампы в коридоре и все уличные фонари.
Пара в окне напротив все так же сидела, опершись о подоконник, — он не заметил, чтобы кто-нибудь пошевелился.
Свет так и не зажегся. Как оказалось, это была не авария, а просто каждый вечер, ровно в полночь, в городе отключали ток. На одной из ближних улиц послышались шаги. Раздался не то лай, не то мяуканье.
В итальянском консульстве на этот случай, скорее всего, припасены лампы, а у него даже спичек нет.
