Уинстон Грэхем - Энджелл, Перл и Маленький Божок
…Езда по угомонившемуся ночному Лондону, регистрация на аэровокзале, безлюдном, сонном, чистом, лишенном всякого индивидуального облика; ждешь в баре, покупаешь сандвичи на дорогу, следуешь за толпой к автобусу, расталкиваешь людей, чтобы занять место у двери, трясешься в автобусе, прорезающем темноту ночи, зевая спросонья и подавляя страх, выходишь через переднюю дверь; проверка паспортов, посадочных талонов, ожидание в кресле — садишься в самое крайнее, поближе к предполагаемому выходу на поле; Британская европейская авиалиния объявляет посадку на самолет, вылетающий рейсом 562 в Женеву; еще один автобус; затем на поле прямо к трапу; и снова спешишь, стараясь не показывать вида, что спешишь, чтобы первым протиснуться к ступеням трапа, занять место в заднем отсеке самолета (он считается более безопасным). Публика самая пестрая, думал он, неважно одетая, с потрепанной ручной кладью — все выдает в них мелких служащих и квалифицированных рабочих, людей, ничем не выдающихся. Ничего, кроме презрения, они у него не вызывали. Они толпились, сбившись в кучу, шаркали ногами, с какой-то неловкостью снимали с себя пальто и шляпы, и стюардесса уносила их, чтобы развесить на вешалки. Большинство пассажиров — если судить по одежде — отправлялись в отпуск походить на лыжах — один из бесчисленных видов спорта, которым он никогда не пробовал заниматься. Ну что ж, нечего удивляться, пускаясь в путешествие в марте, всегда рискуешь оказаться в обществе таких вот попутчиков.
Салон, видимо, будет заполнен до отказа, но если положить портфель на соседнее сиденье, то, кто знает, может, на него никто и не сядет. Он устроился по правую сторону, у окна, предпоследнего в заднем салоне. В самолете он всегда нервничал, однако частые полеты притупили его страх. Он подозвал одну из стюардесс и заказал двойное брэнди; она отнеслась к его просьбе без особой охоты, так как была занята размещением прибывающих пассажиров, но он настоятельно попросил ее не забыть о его заказе.
— Простите, это место занято?
Женский голос. Сделать вид, будто не слышишь; вынуть из кармана блокнот и записать некоторые цифры для разговора с виконтом Воспером.
— Прошу прощения, сэр, — сказала стюардесса, — место рядом с вами свободно, не так ли? Можно переложить ваш портфель?
— О, простите. — Он взял портфель на колени и мельком взглянул на пассажирку, нарушившую его покой.
И тут он чуть не вскрикнул от удивления, настолько это было неожиданным, да, да, именно неожиданным. Стоящая рядом с ним молодая особа обладала удивительным сходством с Анной, в которую он был влюблен двадцать пять лет назад.
Разумеется, сходство было чисто случайным, не белее, и даже если эта девушка была похожа на Анну, как две капли воды, не стоило придавать этому особого значения. И все-таки он не мог прийти в себя от удивления. На какой-то момент ему почудилось, будто четверти века и всего пережитого за эти годы — всех событий и невзгод, достигнутого им успеха; формирования, изменения и возмужания его характера, произошедшего за этот срок, — всего этого словно и не бывало, и он, как прежде, был зеленым юнцом, живущим под строгим присмотром отца (хотя уже тогда отслужил несколько лет в армии), еще не сдавшим выпускных экзаменов, не знающим жизни, но воображающим себя взрослым, очарованным Анной, правда, не столько влюбленным, сколько увлеченным новым для него чувством.
Но, когда молодая женщина уселась рядом с ним, он опустил глаза в блокнот и не обращал больше на нее никакого внимания.
Самолет стал набирать высоту, неприятно подрагивая и издавая гул, как всегда происходит, пока он не прорежет облака, а затем, набрав нужную высоту, лег на заданный курс: пассажиры отстегнули ремни, и стюардесса принесла Энджеллу заказанное брэнди. Через полтора часа они уже будут на месте. Он вкратце повторил про себя все, что следует сказать Клоду Восперу. А затем мысли его снова вернулись к вчерашнему разговору с Матьюсоном.
И все-таки, если припомнить, разговор с Матьюсоном оставил неприятный осадок. Энджелл догадывался, что хотел сказать Матьюсон своими замечаниями и наводящими вопросами, и у него создалось впечатление, что тот питал серьезные сомнения, может ли мужчина — сильный, энергичный мужчина сорока с лишним лет, в расцвете сил и способностей — обходиться без женщин. Итак, если учесть, что к женщинам он безразличен, какой же тогда напрашивается вывод?
Разумеется, Энджелл уже не впервые угадывал подобные намеки в людских разговорах. Он живет вдвоем с таким субъектом, как Алекс, — а до него был Пауль — что, несомненно, дает людям повод для сплетен. Но какое мне до этого дело, думал Энджелл. Раздражает лишь одно: тебе приписывают то, чего на самом деле нет. У Алекса есть мальчики, на которых Энджелл изредка наталкивался, но это его личное дело. Предполагать, будто Алекс для него нечто большее, нежели просто слуга, — чистый абсурд.
Энджелл докончил свое брэнди, и стюардесса унесла стакан. Следуя современной моде, сидящая рядом с ним девушка демонстрировала ноги, задрав юбку чуть ли не на пятнадцать сантиметров выше колен, и он некоторое время разглядывал их, надеясь, привести ее в смущение. Но она и не думала смущаться. По всей видимости, она даже не заметила его взгляда. Они были великолепны, эти ножки, и на любом конкурсе красоты зачислились бы ей в актив, но он с удовлетворением отметил, что оценивает их с полной бесстрастностью, как если бы оценивал, скажем, резной орнамент из листьев на мебели времен Людовика XIV, с той только разницей, что у него возникало куда меньше желания завладеть ими. Девушка была несколько крупнее Анны, как-то величавее и не такая светловолосая. Недорого, но со вкусом одета. Голос, когда она обращалась к стюардессе, был приятного тембра, с некоторым акцентом, по-видимому, южных лондонских окраин.
Анна, разумеется, проживала в одном из прекрасных особняков около Риджент-парка. Дочь богатого архитектора, она, по правде говоря, занимала значительно более высокое, чем он, положение на социальной лестнице, и о браке с ней, с его точки зрения, можно было только мечтать. (Не то чтобы он задумывался об этом в те времена; едва ли ему было тогда присуще чувство расчета.)
Но тому не суждено было осуществиться…
Свет в салоне слегка притушили, и многие пассажиры дремали, но, поскольку Энджелл лег накануне пораньше, сон его хорошо освежил, и он принялся за сандвичи, которые захватил с собой, аккуратно поедая их один за другим, как если бы оформлял один за другим дома в какой-нибудь имущественной сделке. Девушка в соседнем кресле в течение всего полета читала журналы. Только однажды она подняла глаза, когда журнал соскользнул у нее с колен и упал к его ногам. Гул моторов вдруг изменился. Самолет снижался. У Энджелла заложило уши, но сигнала пристегнуть ремни не появлялось, поэтому он продолжал заносить последние пометки в блокнот. А что если Клоду Восперу, подумалось ему, не понравится его непрошеный визит? Надо надеяться, что такого не случится. Жаль, что он не очень близко с ним знаком.
Самолет снова лег на прямой курс и начал понемногу набирать высоту. Энджелл нажал кнопку звонка.
— Да, сэр? — спросила стюардесса.
— Мы опаздываем на десять минут! В чем дело?
— Небольшая задержка в аэропорту. Мы приземлимся через несколько минут.
Другие пассажиры в салоне зашевелились. Девушка принялась подкрашивать лицо.
— Доброе утро, леди и джентльмены, говорит командир корабля, капитан Холфорд. Прошу извинить за задержку, но я вынужден сообщить вам, что аэропорт в Женеве сейчас не принимает из-за тумана, и нас направляют в Цюрих. Мы выражаем искреннее сожаление за те неудобства, которые это может вам причинить.
Самое досадное обстоятельство, когда летишь в самолете, подумал Энджелл, заключается в том, что люди в командном отсеке могут, когда им заблагорассудится, разговаривать с пассажирами, сидящими в салоне, в то время как пассажиры лишены возможности им отвечать. От этого приходишь в такое расстройство, что даже подскакивает давление. Раздались голоса, заговорили пассажиры, кто с насмешкой, кто взволнованно, и, подхваченный общим настроением, Энджелл тоже вдруг захотел излить обуревавшие его чувства сидящей рядом с ним девушке.
Больше всего она напоминала ему Анну, когда молчала. В разговоре она не отличалась живостью и находчивостью, столь свойственными Анне; девушка производила впечатление натуры спокойной, уравновешенной, даже слегка флегматичной. И в красоте ее было что-то скульптурное — хорошее произведение старой школы.
Жила она поблизости от Кройдона, предместья Лондона, и летела в отпуск в Зерматт походить на лыжах. Она опоздала на два дня из-за простуды, друзья уже ждут ее там. Она знала, что от Женевы надо ехать несколько часов поездом, и теперь понятия не имела, сколько времени отнимет у нее еще поездка из Цюриха.
