Уинстон Грэхем - Энджелл, Перл и Маленький Божок
— В ваших записях ошибка. Я родился…
— Ну хорошо, как бы там ни было, я лишь высказал мнение, что супружеская жизнь имеет свои преимущества. Вы сам себе хозяин, Уилфред, и вольны строить жизнь, как вам заблагорассудится. Дать вам список диеты?
— Незачем. Сколько я вам должен? Пять гиней, если не ошибаюсь?
— Шесть.
— Даже если наличными?
— Вы же знаете, обычно я беру больше. — Доктор улыбнулся Энджеллу, причем глаза его, как всегда, смотрели куда-то в сторону.
— Старый вы плут, Уилфред. Ведь кроме меня у вас и друзей-то нет. Мы столько лет знакомы и все-таки…
— У меня есть друзья. И достаточно. Я не разбрасываюсь. Какая польза от бесконечной болтовни с кем-то? По той же причине меня не влечет и к женщинам.
— Неужели совсем не влечет? Абсолютно?
На лице доктора было вопросительное выражение, даже слегка смущенное, словно он понимал, что задавать подобный вопрос не стоило. По существу, Матьюсон, вероятно, был единственным человеком, подумалось Энджеллу, имевшим на то право, но тем не менее все равно это возмутительно и все же интересно отметить его смущение. Как это удается мужчине с успехом практиковать двадцать пять лет и при этом сохранять некоторую стыдливость?
Энджелл сказал:
— В двадцать лет я влюбился. Поступок достаточно нелепый и безумный, и уж конечно, ни к чему хорошему не приведший. С тех пор с каждым годом меня это все меньше и меньше волнует. Меня не перестает удивлять, сколько времени, энергии, денег, умственных усилий и забот тратят многие мужчины на свои любовные похождения. Это пустая трата времени, зряшное растрачивание жизненных сил на нечто такое, что в конце концов оказывается тщетным и бесполезным.
— А что не тщетно? — спросил Матьюсон, вертя в руках колпачок от ручки.
— Да, пожалуй, вы правы. Но если смотреть на вещи конкретно… Моя мебель, к примеру, и картины…
— Просуществуют дольше, чем любовь? Но в дальнейшем, в старости, заменят ли они вам дружбу, тепло человеческого общения? Однако… возможно, вы еще можете выбирать. Секс — такая неотъемлемая часть человеческого существа, не говоря уже о его воздействии на психическую сферу, что немногим удается полностью избежать его цепей. Благодарю. — Шесть гиней в шиллингах и шестипенсовиках перешли из рук в руки, и Матьюсон тщательно их пересчитал. Намеренное оскорбление, подумал Энджелл.
Он сказал:
— Ну так вот, а я сумел избежать. Так что пусть вас это не беспокоит, Джон. Как вам известно, я живу полной жизнью. Моя контора — одна из самых процветающих в Лондоне. Я живу отлично, ем отлично, сплю отлично. Меня все уважают, а в некоторых кругах даже восхищаются мною. К моему мнению прислушиваются не только в вопросах, касающихся закона, но и в вопросах, касающихся искусства. Я член правлений трех крупных благотворительных организаций. Я всегда являюсь зачинщиком всего нового, умею за все приняться по-новому. Я чувствую себя вполне на уровне современных требований жизни, не хуже, чем вы. Если…
— Знаю, знаю. Живите себе на здоровье. Но знаете, вы ведь пришли ко мне на консультацию, и поэтому все, имеющее отношение к вашей жизни, имеет отношение и к состоянию вашего здоровья… Вы жалуетесь на боли в сердце, но я не обнаружил никаких органических изменений. Вообще говоря — ну как бы вам пояснить? — вообще говоря, у мужчины, занятого не только самим собой, меньше вероятности быть подверженным различным функциональным недомоганиям, чем у мужчины, который занят только собой. У неженатого мужчины, не обремененного никакими семейными заботами, по всей вероятности, больше времени и возможностей прислушиваться к различным симптомам, чем у мужчины, которому приходится заботиться о жене и семье.
— Значит, вы склоняетесь к тому…
— Вопрос очень сложный, Уилфред. Я не в силах его разрешить, уверяю вас. Но мне кажется, что человек — в особенности современный человек — в известной степени испытывает необходимость заботиться о другом человеке, без этого он не обретет душевного равновесия, не будет чувствовать себя здоровым. И перенапряжение и недостаток напряжения влекут за собой определенные нежелательные последствия. Между ними находится норма — понятие тоже растяжимое.
Энджелл, стоя перед зеркалом, пригладил волосы. Все еще густые, растут хорошо, даже, можно сказать, буйно, лишь на висках слегка проглядывает седина. Волевое лицо, подумал он, прямой благородный нос, подбородок чуть с выемкой — в целом лицо незаурядное. И хотя он вовсе не отличался самодовольством, но отрицать очевидные факты просто бессмысленно.
— Если говорить напрямик, — продолжал Матьюсон, — я серьезно хочу посоветовать вам поменьше думать о своей особе. А примете вы мой совет и как вы к нему отнесетесь — это уже дело ваше.
Энджелл не торопился покидать кабинет. В зеркале ему было видно, как Матьюсон убирает полученные деньги. Он подозревал, что они не будут включены в сумму его заработков, облагаемых налогом.
— Как поживает ваша супруга?
— Белинда? Прекрасно. Вы бы зашли к нам как-нибудь. Вечерком поиграть в бридж.
— Благодарю вас. У вас тут интересный коллаж Джона Пайпера.
— О? Да. Белинда подарила его мне на Рождество.
— Где она его приобрела, на выставке? Я помню, была выставка его работ.
— Знаете, я никогда ее не спрашивал. Поскольку это подарок…
— У вас неправильный подход к коллекционированию, Джон. Правда, вы никогда в этом особенно не разбирались. А для меня коллекционирование как бы вторая профессия.
— Может, даже своего рода религия?
Энджелл улыбнулся.
— Возможно. — Он продолжал разглядывать коллаж, но мысли его были заняты совсем другим.
— Все-таки в чем же дело с леди Воспер? Что-нибудь угрожающее?
— Нет…
— Если что-нибудь серьезное, мой партнер Мамфорд должен быть поставлен в известность.
Матьюсон встал со стула.
— Она недели две находилась в клинике. У нее воспалительный процесс в почках. Вообще-то такие вещи в наши дни уже поддаются лечению.
— А в ее случае?
— Нет, общее состояние ее здоровья это исключает. Пересадка почки просто невозможна.
— Вы считаете, она долго не протянет?
Матьюсон в раздумье уставился на Энджелла.
— Я рассказал вам это, разумеется, строго конфиденциально… Она, естественно, ничего не знает. Сказали только ее дочери.
— Я весьма сожалею, весьма, весьма сожалею. Незаурядная натура эта Флора Воспер.
Погрузившись в подсчеты, Энджелл отвлекся от мыслей о своей особе и стал раздумывать над тем, как выразить сочувствие больной, участь которой оказалась менее счастливой, нежели его собственная. Он признавал в себе двойственное отношение ко всякого рода болезням — пусть даже у другого человека. С одной стороны, отвращение к болезням, а с другой — трезвый расчет, к чему может эта болезнь привести; но он вовсе не желал с этой двойственностью бороться.
— Вы можете назвать примерный срок?
— Сколько ей осталось жить? К чему? Примерно полгода, может быть, год. Все зависит не столько от нашего лечения, сколько от того, как долго ее организм сможет сопротивляться болезни. Леди Воспер довольно сложное существо, от нее можно всего ожидать, но ясно одно: образ жизни не идет на пользу ее здоровью.
На улице Энджелл увидел проезжавшее мимо такси, но руку не поднял. Зачем, когда самочувствие его стало намного лучше; боли в сердце прошли, словно от чудодейственного прикосновения, силы вновь возвращаются. Последние следы волнений, сомнения, одолевавшие его, неприятный осадок от разговора, постепенно рассеивались. Новые возникшие проблемы, да и старые дела отвлекли его от недавно терзавших страхов.
Он сел в автобус № 59 и проехал по Уигмор-стрит до Пикадилли, а потом пересел на № 19, следующий по Шафтсбери-авеню. Окружной путь, но обошлось это ему не больше чем одни лишь чаевые таксисту, за которые получаешь небрежно брошенное «спасибо». Кроме того, это дало ему время хорошенько обо всем поразмыслить.
Помещения юридической конторы «Кэри, Энджелл и Кингстон» находились на северной стороне Филдс и не отличались ни красотой, ни особым удобством. Но Энджелл владел земельным участком, стоимость которого была весьма велика, и он лишь выжидал подходящего случая, чтобы продать его и переехать в западный район города, как сделало большинство его более процветающих коллег. Оуэн Энджелл сделался фактическим владельцем фирмы в 1944 году, когда умер последний из Кингстонов, а Уилфред Энджелл занял в фирме более солидное положение, чем он мог ожидать в свои тридцать лет, после неожиданной смерти в течение нескольких лет всех трех партнеров фирмы — его отца от сердечного удара, мистера Гомма от туберкулеза и мистера Хантера от умственного помешательства, приведшего к тому, что он накинул себе веревку на шею в собственной теплице.
