Атанас Мандаджиев - Волчий капкан
Я нарочно его не перебивал, боялся, что если он вдруг остановится, то его уже как испорченный патефон завести не удастся – пружинка сломается, и придется пластинку вертеть пальцем. Но, слава богу, до этого дело не дошло, хотя несколько раз мы были на волоске от такого поворота. Как бы то ни было, мне удалось отсеять необходимые сведения. Они скорее подтверждали версию о настоящем Чамурлийском, то есть, если принять слова старика за чистую монету, то Чамурлийский и есть Чамурлийский и нам остается только краснеть за свои отвратительные предположения. Дядя не раз беседовал со своим племянником, вместе они вспоминали давние времена, причем память Петра была просто феноменальной – он помнил о событиях, которые произошли в самом раннем его детстве – однажды, например, он проглотил металлическую застежку от дамской подвязки и чуть не задохнулся, благо мать сунула ему два пальца в горло и вытащила ее.
– А может быть, это вы сами ему напоминаете, ваша-то память тоже вам не изменяет, – расспрашивал его я, пытаясь установить правду: действительно ли Чамурлийский помнит подробности своего детства или дядя невольно оказал ему услугу и помог собрать необходимые сведения о присвоенной им биографии другого человека?
К сожалению, однако, старик совсем уже был не в состоянии отвечать на любые вопросы, сколь бы уместными и логичными они ни были. Все они в одно его лопоухое ухо влетали, а из другого вылетали. Я так и не смог разобраться, благодаря кому стали известны подробности прошлого Чамурлийского, поездка в Перуштицу только еще больше все запутала. Итак, он или не он?!.. Хоть монетку бросай. Хотя все-таки, пожалуй, первое больше похоже на правду. А вот кому он служит – это отдельный вопрос.
Еще не поздно заявиться к нему на именины, подумал я, садясь в машину. Было половина девятого вечера, и голова у меня гудела. Времени все равно назад не вернешь, весь день потерян. Неужели так я запомню Петров день, 12 июля?
Я отпустил шофера неподалеку от дома, хотел пройтись перед сном. Ночь выдалась душная. Раскаленная мостовая дышала накопленным за день теплом. Пахло приближающейся грозой.
Совсем скоро мокрая тенниска как клеенка облепила мне тело. Как боролся Пырван в этакую жарищу?
Перед парадным моего дома нервно прохаживался какой-то человек в белой рубашке с короткими рукавами. Он беспокойно озирался по сторонам. Увидев меня, он помахал рукой и почти бегом бросился мне навстречу. Лица его в полумраке не было видно, но шаги звучали тревожно.
Что могло случиться? Косолапый его задавил, что ли? Уж не тушировал ли он его?
В желтом свете уличного фонаря черные глаза Пырвана странно поблескивали. Волосы его торчали во все стороны, а по мускулистой шее стекали струйки пота.
– Товарищ полковник, товарищ полковник, он не Петр Чамурлийский! Наконец-то попался на удочку… извините, никак не могу в себя прийти. Все раскрыто! Я тут чуть не растаял, поджидая вас.
– Погоди, погоди, успокойся! Так я ничего не могу понять.
Старший лейтенант попытался взять себя в руки, однако побороть волнение ему было явно нелегко.
– Просто не знаю, с чего начать. А вам удалось добиться каких-нибудь результатов в Перуштице? Впрочем, сейчас это неважно. Так вот, он-таки попался. И помог нам в этом Страшимир Максимов, отец Сони.
– Максимов?!
– Да, товарищ полковник. Он оказался очень полезным. Вы помните ту серебряную цепочку, которую сын Максимова продал в комиссионку за двадцать левов? Так вот, она нашлась… Ну, не то чтобы нашлась, просто я… Я подсунул Чамурлийскому другую цепочку, и он… В общем, Максимов преподнес ее ему в подарок на именины, а Чамурлийский ее принял и ни словом не обмолвился, что означает, что он – это совсем не он… понимаете?
– Нет, – признался я, хотя постепенно кое-что у меня в голове стало проясняться. – Рассказывай по порядку. При чем здесь серебряная цепочка?
– Именно она наконец-то помогла найти разгадку, товарищ полковник! Удивительно, как мы раньше не догадались. Все оказалось так просто!.. Короче, просыпаюсь я сегодня утром, а в голове у меня вертится какая-то навязчивая мысль, то будто пропадет, то вновь появится. Ужасное чувство! Постепенно эта расплывчатая мысль стала приобретать более ясные очертания, и воображение вдруг нарисовало мне серебристый клубок с зелеными глазками в центре, который потом вдруг превратился в тонкую змейку. Не знаю, как возникают идеи у писателей, с ними мне говорить не приходилось, но если мне вдруг скажут, что происходит это именно так, я нисколько не удивлюсь. А змейка между тем перестала извиваться и обвилась вокруг ветки. Рот ее раскрылся, она ухватилась им за колечко часов, и зеленые ее глазки застыли. Перед глазами у меня будто настоящая возникла серебряная цепочка – именно тогда мне вдруг стало ясно, что я должен сделать. Я будто прочел написанные крупными буквами инструкции – как в букваре. Вскочил с постели и бегом в ванную. Сунул голову под холодный душ, хотя нужды в этом и не было. Честное слово, вдруг все стало яснее ясного.
"Серебряная цепочка от часов, которые подарил Петру его отец, исчезла – она попала в комиссионный магазин и один бог знает, где она сейчас находится. Отец Сони, Страшимир Максимов, стыдится сказать правду и говорит, что сам ее куда-то запрятал и что она найдется. Так что вопрос с цепочкой остается открытым… Вещица же эта очень оригинальная, если увидишь ее однажды, больше ни с какой другой не спутаешь. Тем более не мог бы спутать ее Петр, который долгие годы с ней не расставался… Страшимир Максимов должен передать Чамурлийскому подобную цепочку, не говоря ему, что она не настоящая. Если Чамурлийский примет подарок, не выразив при этом удивления, если не воскликнет, что это не та цепочка, значит, он – самозванец. Разумеется, Страшимир Максимов в любом случае обязан сохранить самообладание, ничем себя не выдать. Во-первых, он должен согласиться участвовать в этом своеобразном розыгрыше, должен дать слово, что ни один мускул не дрогнет на его лице, особенно если Чамурлийский возьмет цепочку со словами благодарности и обрадуется ей: "Та самая! Огромное спасибо!" Для Максимова это едва ли будет сложной задачей – ведь он работал в милиции и наверняка попадал в куда более сложные ситуации, требующие железной выдержки. Остается только подобрать несколько серебряных цепочек, выбрать из них ту, что больше всего подходит к знаменитым часам, убедить Максимова пойти на именины к сыну своего лучшего приятеля и ждать результата".
Вы, наверное, спросите, почему я вас не дождался? Почему решил действовать в одиночку? При этом именно сегодня, а не завтра? Что за нужда была так торопиться? Успел ли обдумать все подробности? Ведь одна голова хорошо, а две, как известно, лучше. Почему не стал советоваться с капитаном, с майором? Не было ли опасности вызвать подозрения Чамурлийского? Разве можно было исключать, что преступник может оказаться достаточно опытным и дальновидным, чтобы предусмотреть и этот вариант? Он может взглянуть на цепочку, рассмеяться и добродушно заметить: "Но, бай Страшимир, это ведь не моя цепочка, моя была, как бы это сказать…" И подождать, пока тот сам ему эту цепочку опишет. Успокоенный, обрадованный (какой камень свалился с души!), Максимов признается: "Да, не твоя, конечно, ты уж извини! Мне так хотелось подарить тебе что-нибудь на именины. А что до настоящей цепочки, то о ней спроси моего сына. Продал ее негодник в комиссионный. Ради бога, не сердись на меня!" "Ну вот еще, о чем ты говоришь?" – любезно отвечает преступник, обдумывая все слова и действия Максимова вплоть до его признания и пытаясь понять, искренен тот или все это лишь ловкий трюк? Теперь, будучи уже настороже, он думает о том, какие меры можно предпринять. У него есть две возможности: во-первых – неожиданно исчезнуть, а во-вторых – избавиться от нежелательного свидетеля, как он сделал это с Половянским. А если Максимов действует не в одиночку, если его поступок лишь звено в цепочке действий, разработанных милицией? Все равно, главное – не попадаться к ним на удочку! "Нет, это не та цепочка!" Стоит Максимову увериться, что я действительно Петр Чамурлийский, и эти типы от меня отвяжутся. Тогда я спокойно смогу продолжать работать. Хотя лучше всего, конечно, исчезнуть. Кто мне может дать гарантию, что они не пронюхали про то, чем я здесь занимаюсь. Как видите, – сказал старший лейтенант, – прежде чем приступить к действиям, я обдумал все до мельчайших подробностей, взвесил все "за" и "против" и пришел к выводу, что бояться нам нечего. Уверившись в этом, я отправился по ювелирным мастерским на поиски цепочки. Теперь… теперь все мне видится совсем в другом свете, – с запинкой проговорил Пырван. – Во всем виновен Страшимир Максимов. Сам бы я ни за что не справился. Поэтому я вас здесь поджидал. Решил хоть до утра стоять, но вас дождаться.
– Значит, я все-таки понадобился, – сказал я, стараясь выглядеть как можно веселее, хотя на душе у меня скребли кошки – верный признак того, что я начал снова сомневаться в Пырване.
