Доминик Сильвен - Когда людоед очнется
— Спасибо за стрелку на Святом Людовике номер два. Мы в восторге.
— Вылетело из головы. Только не сердитесь.
Ингрид заставила его подняться. Она обнаружила, что он на десять сантиметров ниже ее, и обыскала его карманы.
— Девочки, вам придется освежить мне память. Что-то я запамятовал, зачем вы хотели меня видеть.
— Интересуемся семейством Фрэзер.
— Да я их почти не знаю.
Лола направилась к красивому бару из красного дерева, накрытому гравированным стеклом. Между двумя грязными бокалами и бутылкой виски виднелись следы белого порошка. Она приложила к нему палец и лизнула.
Пуки изменился в лице. Ему было здорово не по себе.
— «Шерами-Мэнор» — очень почтенное заведение. Девушка в синем платье может сойти за туристку, но вот белый порошок не сойдет за сахар, сечешь?
— В общем, да.
— Не знаю, как ты платишь за номер в «Шерами-Мэнор», но если я шепну пару слов директору, боюсь, тебя выставят на улицу…
— Не надо меня пугать. Мы с Энди большие друзья. Я плачу за номер, рекламируя его отель знаменитостям. Когда Мадонна или Дженнифер Лопес приезжают в Новый Орлеан, я рекомендую им «Шерами-Мэнор»…
— Потрясающе, — оборвала его Лола. — А теперь о Фрэзерах.
Чтобы обрести память, Пуки пришлось протрезветь. О загадочной как сфинкс Шарлиз Ингрид с Лолой так ничего и не узнали, но выяснили, что та, кого Камерон Джексон называла Эвой, по-прежнему держит джаз- и блюз-бар в Верхнем Французском квартале: «Спайс», на перекрестке Бёрбон и Тулуз-стрит, купленный в семидесятых годах на денежки Шермана Фрэзера.
— Но вас она встретит не так ласково, как меня. Эва — женщина с характером. Когда на город обрушился потоп и какие-то отморозки хотели разграбить «Спайс», Эва со своим племенем, вооружившись обрезами, выставила их вон. Одному даже не удалось уйти.
— Что за племя? — спросила Лола.
— Эва Мендес всегда жила на полную катушку. У нее было немало Шерманов. И от каждого она рожала детей. Я бы с удовольствием сделал ей ребенка. С годами она малость раздалась, но по-прежнему красотка. В ней течет испанская, креольская и бог знает какая еще кровь: фиалковые глаза и голос колдуньи.
— Колдуньи? — удивилась Ингрид.
— Да, но только колдуньи вуду.
36
Лола не пожалела, что выложила за номер двести долларов. «Шерами-Мэнор» и бар колдуньи вуду разделяли всего несколько минут ходьбы. Они дождались, пока стемнело, прежде чем покинуть прекрасный отель. Дневной ветерок сменила удушливая предгрозовая жара. Они смешались с прохожими на Бёрбон-стрит, немалая часть которых, похоже, уже успела заложить за воротник. «Кэтс-Мяу», «Разу», «У Фрицеля» и прочие «Нунуз Джойнт» и «Бабилон-хаус» — всё небольшие бары, из чьих приоткрытых дверей на исходящую потом улицу просачивались винные пары и обрывки оглушительных мелодий. Настоящая ловушка для дураков, подумала Лола. Они с облегчением свернули на Тулуз-стрит.
Перед закрытыми дверями «Спайс» ссорилась парочка. Экс-комиссар поняла, что мужчина не знал о закрытии бара, а его спутница никак не могла смириться с неприятным сюрпризом. Швейцар из конкурирующего заведения пытался заманить их к себе. Продолжая возмущаться, парочка удалилась. Лола подошла к швейцару.
— Не стоит огорчаться, заходите лучше к нам. Сегодня у нас выступает группа Бо Уильямса, они играют зюдеко под соусом из фанка. Полный отпад.
— Я бы хотела узнать, почему закрыт «Спайс».
— Это не слишком веселая история. Вы уверены, что хотите ее услышать?
— Уверена.
— Хозяйка потеряла сына. Так что пока бар закрыт.
— Как он умер?
— Без понятия, но уж точно не в своей постели.
— С чего вы взяли?
— Послушайте, мы могли бы договориться. Вы зайдете к нам и выпьете несколько фирменных коктейлей, а я расскажу вам все, что знаю.
Они согласились и вскоре узнали, что покойный был старшим сыном Эвы Мендес. Скоро ему стукнуло бы сорок. Его отец, блюзмен Натан ЛеБлан, чей звездный час пришелся на конец шестидесятых, в семидесятые умер от передоза. Его сын одно время работал вышибалой в «Спайс», но в городе прославился своими талантами налетчика. Похоже, ему везло — ведь его ни разу не задержали. Смышленые ребята в квартале знали, что с ним лучше говорить уважительно и держаться подальше. После его смерти Эва сама не своя. Оплакивает сына, но главное, пылает ненавистью. Неизвестно только к кому: к Богу или к кому-то более осязаемому. Как бы то ни было, она так сильно тосковала, что закрыла «Спайс», чего прежде никогда не случалось, даже во время Катрины. Лола пообещала заказать два коктейля вместо одного. Швейцар напряг память и сообщил, что Мендес живет на четвертом этаже единственного желтого дома на Урсулин-стрит.
Бо Уильямс оказался выше всяких похвал. Выпив один коктейль «Секс на протоке», Лола, не раздумывая, заказала второй. Ингрид ограничилась кружкой пива, да и ту не допила до конца.
*Эва Мендес еще не легла, по крайней мере во всем доме только у нее горел свет. Двое мужчин разговаривали на балконе и курили сигары, чей терпкий аромат плавал в предгрозовом воздухе.
Им открыла девочка-подросток со светлыми кудряшками, смуглой кожей и бесстыжим видом.
— Миссис Эва Мендес дома? — спросила Ингрид.
— Для кого как. А вы-то кто такие?
— Длинная история, мы бы хотели сами ей все объяснить, — ответила Лола.
Девушка крикнула «МАМ, ЭТО К ТЕБЕ!» таким пронзительным голосом, что он наверняка перебудил всех соседей и привел к появлению женщины в африканском тюрбане и черном шелковом пеньюаре. Взгляд ее прекрасных глаз был ледяным, губы застыли в усталой гримаске. Когда-то она отличалась редкостной красотой. И до сих пор оставалась великолепной.
— Я друг Бена Фрэзера, — просто сказала Ингрид. — Мне нужно поговорить с вами.
Эва Мендес молча окинула их взглядом, прежде чем повернуться к ним спиной. Ингрид и Лола проследовали за ней в гостиную, мягко освещенную шелковыми абажурами, и видели, как она величественно уселась в плетеное кресло. С балкона доносился запах сигар и приглушенный разговор двух мужчин. Белое пианино соседствовало с фотографиями музыкантов в рамках. В комнате не было видно ни единой книги, зато стояла дорогая стереосистема и телевизор с плоским экраном. На деревянном манекене в ожидании ближайшего Марди-Гра красовались головной убор и наряд из жемчуга, перьев, блесток и стразов. Лола готова была поспорить, что все это принадлежало хозяйке дома. Ингрид начала свой рассказ доверчивым тоном, словно на нее не действовали молчание и напряженный взгляд бывшей любовницы Шермана.
Эва Мендес взяла с низкого столика серебряную шкатулку, поколдовала над ней, достала сигарету и закурила. Лола следила за уверенными и гибкими движениями ее пальцев с ярко-красными ногтями, унизанных тяжелыми резными кольцами. Запах эвкалипта поплыл по комнате, образуя с сигарным дымом неприятную смесь.
— Кто дал вам мой адрес?
Пуки не соврал. Даже один голос стоил того, чтобы его послушать: он напоминал бархатный язык, медленно скользящий по нежной шее.
— Никто в особенности, — отвечала Лола. — Вы очень популярны в Новом Орлеане.
Эва словно ее и не слышала. Она пристально смотрела на Ингрид.
— Я задала вам вопрос, — сказала она ей, туша сигарету.
— Послушайте, я вовсе не желаю вам зла. Я просто хотела, чтобы вы помогли мне связаться с Шарлиз. Как знать, не подскажет ли она мне что-нибудь насчет Брэда, Бена и Джулии.
Выражение лица Эвы Мендес похолодело еще на градус. Она обернулась к балкону:
— Джад, Мак. Идите-ка сюда.
Первому на вид не больше двадцати, длинные светлые волосы, сломанный нос, второму уже под тридцать — чеканное лицо солдата-латиноса того же оттенка, что и камуфляжные военные штаны, а глаза — Эвы Мендес. Молодые люди выглядели не более добродушными, чем их матушка.
— Эти мерзавки пытают меня насчет Шарлиз, а сами лапшу на уши вешают, — бросила Эва мелодичным голосом, словно декламируя оду весне.
Мужчина с фиалковыми глазами шагнул к Ингрид, вытаскивая револьвер из-за пояса. И непринужденно прицелился.
— Не стоит принимать все так близко к сердцу, — сказала Лола. — К чему эта артиллерия?
— Мак делает что пожелает, а ты бы заткнулась, — проворковала Эва. — Пусть говорит твоя подружка.
— Нам говорили, что вы женщина с характером, но это еще очень мягко сказано, — бросила Ингрид.
В два прыжка белокурый Джад подскочил к ней и отвесил две увесистые оплеухи.
— Будешь обзывать маму, я тебе все кости переломаю.
— Давайте определимся: вы хотите, чтобы она говорила или молчала? — спросила Лола, чтобы потянуть время.
Но даже если ей это удастся, она сомневалась, выпутаются ли они из этой истории. Она уже сожалела, что уговорила два «Секса на протоке». В результате чувство опасности притупилось. Они вляпались по полной. Милая Луизиана уже не казалась такой милой, какой ее себе представила Лола, познакомившись с едоками Ро'Воу и поварами джамбалайи. Ей послышался глухой стук в прихожей. Еще несколько ударов, и женский голос выкрикнул: «ПОЛИЦИЯ». Голосовые связки сержанта Камерон Джексон не обладали бархатистостью, мягкостью и мелодичностью, присущими голосу миссис Эвы Мендес — королевы блюзов, сигарет с эвкалиптом, головных уборов из стразов и матери целого выводка ядовитых змей, но именно сейчас Лоле Жост эти звуки показались прекраснее всего на свете.
