Констан Геру - Замок Шамбла
Дошло даже до того, что негодующие аристократы и богомолки скоро стали видеть в графинях де Шамбла мучениц и праведниц, называя их жертвами свирепой черни и неправедных судей. Лицемерная роль, разыгранная графиней, начала приносить плоды. Для тех, кто был обманут ее набожностью, госпожа Негли была непогрешима и свята.
Теперь на время оставим Пюи и перенесемся на опушку соснового леса между Лардеролем и Шамбла. На поросшем вереском холме, рыжеватый цвет которого выделялся на темной зелени сосен, стояла хижина. Дверь была не заперта, и внутри можно было видеть восьмерых человек — семерых мужчин и одну женщину.
Это была Клодина Бессон и ее сыновья. Они стояли в нескольких шагах от двери, а мать сидела в кресле, что вместе с плохой кроватью, с маленьким столом и несколькими скамьями составляло всю обстановку хижины. Сморщенная и величественная голова старухи, ее мрачные и энергичные черты носили отпечаток неизмеримой грусти. После продолжительного молчания Клодина Бессон, глаза которой до тех пор были устремлены в землю, вдруг приподняла голову и обратилась к своим семи сыновьям.
– Итак, — сказала она им почти свирепым тоном, — вы никак не можете спасти Жака?
Братья переглянулись, но никто не отвечал.
– Однако, — продолжала Клодина, — Жак ваш брат! Жак желал всем вам добра. Он поклялся избавить вас от нищеты, из-за которой вас недолюбливает и презирает вся округа. Поэтому он поддался гордыне, для этого ему захотелось стать хозяином в Шамбла, и он поверил уговорам этих женщин. Поэтому-то судьи и хотят отрубить ему голову.
Клодина встала и, бросив на сыновей взгляд, в котором сверкали и гнев и отчаяние, закричала:
– Да, из-за всех вас он сидит в тюрьме, а вы занимаетесь только тем, что жалеете и оплакиваете его. Если вам этого достаточно, то мне нет, мне нужны не слезы, а дела.
Она произнесла эти последние слова с мрачным и решительным выражением, потом прибавила, понизив голос:
– Я хочу, слышите? Хочу, чтобы Жак был свободен и ему не угрожала опасность.
– Матушка, — ответил Бессон, по прозвищу Седа, — сегодня ночью будьте в этой комнате. К вам придет человек, которого будут сопровождать ваши семеро сыновей.
– Зачем он сюда придет? — спросила Клодина отрывистым и решительным голосом.
– Он придет проститься с вами.
– Со мной?
– Проститься, потому что через пять минут он ускачет прочь на заранее приготовленной лошади.
– Но кто же этот человек?..
– Этот человек Жак, матушка!
– Жак!.. Мой сын!.. Он будете свободен!.. — прошептала Клодина с волнением, которое придало ее лицу какую-то дикость.
– Он будет спасен.
– И ты говоришь, что сегодня ночью?..
– Да.
– Жак спасен!.. Спасен от смерти, от страшного эшафота, который преследует меня во сне, который я вижу беспрестанно, представляя себе, как палач будет показывать народу голову, голову моего сына!..
Она задрожала от ужаса при этой зловещей картине, потом, приблизившись к сыну, сказала:
– Говори же, Седа, каким образом Жак сделается свободным?
– Двадцать человек, все молодые, сильные и решительные, за которых я ручаюсь, в полночь нападут на тюрьму. Это мои братьи и их преданные друзья.
– Но в тюрьме же есть караульные.
– Четыре жандарма и тюремщик, которых легко застать врасплох и обезоружить, потому что они каждый вечер пьют и играют. Мы все разузнали, мы все предусмотрели. Повторяю вам, матушка, сегодня в два часа ночи вы обнимете Жака, клянусь вам своей головой.
– Это неразумно и очень рискованно, Седа, — сказал голос, раздавшийся позади братьев.
Они обернулись и с изумлением увидели стоявшую на пороге женщину. Удивление их еще больше усилилось, когда они узнали в этой женщине Мари Будон.
– Служанка графинь де Шамбла! — в один голос воскликнули семь братьев.
Клодина, бледная, дрожащая, смотрела на Мари Будон и не могла произнести ни слова. Наконец она подошла к Мари и сказала ей глухим голосом, в котором звучала ненависть:
– Зачем ты сюда пришла? Что значат сказанные тобой слова?
– Что значат мои слова, Клодина? — невозмутимо переспросила Мари.
– Да, говори, говори, демон! — продолжала старуха мрачным голосом, устремив на Мари Будон взгляд, полный жажды мщения.
– Ну, они значат, что Седа не сдержит своей клятвы и что ты напрасно будешь ждать Жака сегодня ночью.
– А я говорю тебе, что нынче ночью мы возьмем тюрьму.
– О! — сказала Мари Будон. — Не нужно набирать двадцать человек, чтобы войти туда, ты можешь явиться туда завтра один и без оружия — тебе откроют все двери, даже дверь камеры Жака.
– Но каким образом?.. Почему?.. — пролепетал Седа, оторопев.
– Почему? Потому что Жака там больше нет, потому что теперь он отправлен в город Риом, где его будут судить.
Это известие словно громом поразило всех братьев.
– Ты это точно знаешь? — спросила Клодина Бессон после долгого молчания.
– Я видела его в повозке в сопровождении шести жандармов, и весь город видел его.
– Итак, — продолжала старуха, окинув Мари Будон свирепым взором, — итак, Жак, сын мой, безвозвратно погиб, а ты, Мари Будон, ставшая причиной его гибели, осмелилась принести нам такое известие.
Она добавила, обращаясь к одному из своих сыновей:
– Мишель, запри дверь.
Потом, обратившись к Мари Будон, Клодина сказала ей со страшным и неумолимым спокойствием:
– Ты плохо знаешь мать и братьев Жака, если надеялась выйти отсюда живой.
Дверь заперли, а семеро братьев Бессон окружили Мари Будон. Мрачную и странную картину представляли в темной комнате обе женщины, стоя друг против друга. Семь человек, сильных и высоких, в свирепом молчании ждали слова или знака, который мог стать смертным приговором. Но не менее странное зрелище представляла собой Мари Будон, спокойно стоявшая со скрещенными на груди руками и с любопытством оглядывавшая окруживших ее людей, один вид которых должен был заставить ее побледнеть от испуга.
– Матушка, — сказал наконец Седа, — что надо сделать с этой женщиной?
– Возьми заступ, — ответила старуха.
Молодой человек сходил за заступом, стоявшим в углу.
– А что теперь? — спросил он.
Устремив глаза на Клодину, все с волнением ждали приговора, который вот-вот должен был сорваться с ее губ. Все, кроме Мари Будон, которая со странным равнодушием и любопытством следила за приготовлениями к своей смерти.
– Сходи в погреб и вырой там могилу, — велела Клодина, не спуская глаз с Мари Будон. — А вы, дети, — обратилась она к своим сыновьям, — когда могилу выроют, отнесите туда эту проклятую тварь и заройте ее заживо.
С пылающими глазами, дрожащими губами, протянув дрожащую руку к Мари Будон, старая Клодина была страшна, отдавая это приказание. Повисла мертвая тишина. Хотя лица братьев выражали непоколебимую решимость, они побледнели от волнения, и только по повелительному знаку матери Седа направился к двери погреба с заступом в руке. Но в эту минуту Мари Будон вдруг спросила самым спокойным и естественным тоном:
– Скажите, когда вы закончите ломать комедию?
Никаким способом нельзя передать изумление Клодины и братьев Бессон при этих словах, произнесенных равнодушным, презрительным тоном, в котором нельзя было ошибиться.
– Комедия! — закричала наконец старуха. — А! Ты принимаешь это за комедию! А! Ты пришла нам сказать, что больше нет надежды спасти Жака от эшафота, ты, демон, внушившая госпожам Шамбла мысль о преступлении и подбросившая им гнусную идею — подбить Жака совершить это преступление, а когда я, его мать, и они, его братья, хотим закопать тебя живьем, ты принимаешь это за комедию! Повторяю, ты не знаешь нас, Мари, иначе не пришла бы к нам так беспечно. Но раскаиваться уже поздно, комедия разыграется до конца, и любопытно будет посмотреть, какой она тебе покажется, когда ты будешь лежать в могиле.
– Пойдем, — произнес Мишель Бессон, схватив Мари за руку, — пора с тобой кончать.
Мари вырвалась и посмотрела на него, Клодину и всех братьев с выражением глубокого презрения.
– Дураки! — наконец выпалила она. — Да, дураки, раз не понимаете, что если я пришла к вам, то это значит, что я знаю, как спасти Жака.
– А где доказательства? — с живостью спросил Мишель Бессон.
– Интересы дам и мои: разве нашим трем головам не угрожает такая же опасность, как и голове Жака?
– Это правда, — прошептала Клодина. — Говори, — прибавила она.
– Надень накидку и ступай со мной. Я все тебе расскажу по дороге.
– Куда мы идем?
– К Маргарите Морен.
После минутного размышления Клодина сказала Мишелю:
– Дай-ка мне мою накидку, а там посмотрим, — и, пристально глядя на Мари Будон, добавила: — Не думай, что ускользнешь от меня. Ты видишь семерых братьев Жака: если ты обманешь меня, твоя смерть придет позже только на сутки.
