Гастон Леру - Дама в черном
Мы все были поражены. К нашему большому удивлению, первой совладала с собой Эдит. Несколькими словами она успокоила Уолтера, пообещав ему, что через некоторое время старый Боб появится целым и невредимым, и отпустила его. Затем обратилась к Рультабию:
– Милостивый государь, у вас есть двадцать четыре часа, чтобы мой дядя вернулся.
– Благодарю вас, сударыня, — ответил Рультабий, — но если он не вернется, я буду прав.
– Но где же он может быть? — вскрикнула она.
– Я не смогу ответить вам на это теперь, когда его уже нет в мешке.
Эдит бросила на Рультабия уничтожающий взгляд и покинула нас в сопровождении мужа. Робер Дарзак выразил свое крайнее недоумение историей, рассказанной конюхом. Он бросил мешок в пропасть вместе с Ларсаном, a мешок выплыл один. Что касается Рультабия, то последний высказался в таком духе:
– Ларсан жив, смею вас уверить! Никогда положение не было более опасным, я должен уехать!.. Нельзя терять ни минуты! Двадцать четыре часа! Через двадцать четыре часа я буду здесь… Но поклянитесь, поклянитесь мне оба не покидать замок… Поклянитесь мне, Дарзак, что вы не позволите ей выходить из замка, даже применив силу, если это окажется необходимым!.. И затем… Вам нельзя оставаться в Квадратной башне!.. На том же этаже, где живет Станжерсон, есть две свободные комнаты. Вы переедете туда… Это необходимо… Сенклер, вы позаботитесь об этом переселении… После моего отъезда ни ногой в Квадратную башню… Ни вы, ни кто другой… До свидания! Постойте! Я поцелую вас… Всех троих!..
Он обнял сначала Дарзака, потом меня и, наконец, упав на грудь дамы в черном, разрыдался. Поведение Рультабия, несмотря на серьезность положения, казалось мне непонятным. Увы! Сколь естественным я нашел его впоследствии!
Глава XV
Ночные вздохи
Два часа ночи. Весь замок спит. Какая тишина на земле и в небесах! Я стою у окна с пылающим лбом и ледяным сердцем; море тихо вздыхает, и луна неподвижно застыла на безоблачном небе. Среди сонного безмолвия ночи вдруг раздаются звучные слова литовской песни. Откуда они доносятся? Из его или ее уст? Или это мое воображение? Однако что нужно этому черноземному князю, распевающему свои литовские песни, здесь, на берегу Средиземного моря? И почему его образ и песни так упорно меня преследуют? Что он для нее? Ведь он смешон с его нежными глазами, длинными темными ресницами и литовскими песнями! Да и я тоже смешон! Я, кажется, начинаю вести себя, как школьник. Впрочем, не думаю! И правда, я предпочитаю остановиться на том предположении, что в личности князя Галича меня волнует не столько тот интерес, который выказывает к нему миссис Эдит, сколько мысли о том, другом… Да, да, это так: в моем уме князь и Ларсан стоят уже рядом. Никто не видел его в замке после знаменательного завтрака, когда он был представлен нам.
День после отъезда Рультабия не принес с собой ничего нового. Мы не получили никаких известий ни о нем самом, ни о старом Бобе. Эдит заперлась в своей комнате, допросив предварительно прислугу и заглянув в комнаты старого Боба и Круглую башню. В помещение Дарзаков она не пожелала войти. «Это дело правосудия», — сказала она. Артур Ранс в течение часа разгуливал по западному валу с выражением крайнего нетерпения на лице. Никто со мной не говорил. Дарзаки не выходили из Волчицы. Все обедали в своих комнатах. Профессор Станжерсон не показывался.
И вот теперь всё как будто бы спит в форте Геркулес… Но вот появляются тени, освещенные ночным светилом. Что это, как не тень лодки, отделившаяся от тени замка и скользящая по серебристым волнам? Чей это силуэт горделиво возвышается на носу, в то время как другая тень молчаливо сгибается над веслом? А, это ты, Федор Федорович! Вот тайна, разгадать которую будет, может быть, легче, чем тайну Квадратной башни, Рультабий! Я даже думаю, что для этого хватило бы сообразительности и у Эдит.
Обманчивая ночь… Все кажется уснувшим, но ничто и никто не спит… Кто же из обитателей замка может похвастаться тем, что ему удалось заснуть? Быть может, вы думаете, что госпожа Эдит спит? Спят ли супруги Дарзак? И почему Станжерсон, который как будто спит днем, будет спать именно в эту ночь, когда, как говорят, его постоянно мучает бессонница? А я, разве я могу спать?
Я вышел из комнаты и спустился во двор Карла Смелого; ноги бессознательно несли меня к валу Круглой башни. Я успел подойти туда как раз в тот момент, когда лодка князя Галича, облитая лунным светом, пристала к берегу, у вавилонских садов. Он выпрыгнул на песок, и вторая тень, сложив весла, последовала за ним. Я узнал хозяина и лакея: Федор Федорович и его слуга Иван. Через несколько секунд они исчезли, скрывшись под сенью столетних пальм и гигантских эвкалиптов.
Я обошел вал вокруг двора Карла Смелого, затем с бьющимся сердцем направился к переднему двору. Мои шаги гулко отдавались под каменными сводами арки; мне показалось, что возле полуразвалившейся часовни мелькнула какая-то тень и застыла, прислушиваясь. Я остановился в непроницаемом мраке за углом башни Садовника, нащупывая в кармане револьвер. Тень не шелохнулась. Действительно ли это тень человека?
Я крадусь за зеленой изгородью вербены, окаймляющей тропинку, ведущую к Волчице, за кустами и клумбами цветов, благоухающих всеми ароматами весны. Я стою, не шелохнувшись, и тень, очевидно успокоившись, делает движение. Это дама в черном! Луна обливает всю ее фигуру своим бледным светом. Затем, как по мановению волшебной палочки, фигура вдруг исчезает. Тогда я подхожу ближе к часовне и, по мере того как расстояние между мною и развалинами сокращается, различаю тихий шепот, слова, прерываемые вздохами и всхлипываниями, и на мои собственные глаза наворачиваются слезы. Дама в черном плачет там, за какой-то колонной. Одна ли она? Возможно, она выбрала в столь тревожную ночь этот алтарь, заросший цветами, чтобы излить у его подножия свое горе и вознести среди полного покоя пламенную молитву?
Вдруг рядом с дамой в черном мелькнула тень; я узнал Робера Дарзака. С того места, где я стоял, я мог теперь расслышать весь их разговор. Это было дерзко, нескромно, неприлично! Однако я счел своим долгом подслушать. Теперь я совсем перестал думать о госпоже Эдит и князе Галиче… Я все время думал о Ларсане… Почему именно мысль о Ларсане заставила меня остаться и подслушивать? Я понял, что Матильда потихоньку вышла из Волчицы в сад, чтобы рассеять свою тоску, и что ее муж последовал за ней… Дама в черном плакала и, держа руки Робера Дарзака в своих, говорила:
– Я знаю… я знаю, как вам тяжело… вам нет нужды говорить мне это… Я вижу, как вы изменились, как вы несчастны… я обвиняю лишь себя в ваших страданиях… Но не говорите мне, что я вас больше не люблю… О! Я еще буду любить вас, Робер, как раньше… обещаю вам… — Она задумалась и затем повторила со странной и в то же время энергичной решимостью: — Да, конечно! Я обещаю это…
Она еще раз пожала ему руку и ушла с божественной, но столь грустной улыбкой, что я спросил себя, как могла эта женщина говорить о возможном счастье. Она прошла, не заметив меня, оставив за собой аромат, заглушивший благоухание вишневых деревьев, за которыми я прятался.
Дарзак остался на месте, глядя ей вслед. Потом громко произнес с силой, заставившей меня задуматься:
– Да, нужно быть счастливым! Нужно!
Конечно, он имел право потерять терпение. И, прежде чем удалиться, он сделал протестующий жест, жест негодования против злой судьбы, жест хищника, как бы хватающего даму в черном, жест, повелевающий ею через разделявшее их пространство.
Не успел он сделать этот жест, как моя мысль оформилась, моя мысль, блуждавшая вокруг Ларсана, остановилась на Дарзаке! О! Я прекрасно помню: начиная с того момента, когда он сделал этот хищный жест, я отважился сказать себе то, о чем до сих пор не позволял даже думать… «Что, если это Ларсан!» И, разбираясь теперь внимательнее в своих воспоминаниях, я должен даже признаться, что моя мысль была еще определеннее. При жесте человека она сейчас же откликнулась, она закричала: «Это Ларсан!» Я был так ошеломлен, что, увидев, как Дарзак направляется в мою сторону, невольно сделал движение, выдавшее ему мое присутствие. Он увидел меня, узнал, схватил за руку и сказал:
– Вы были здесь, Сенклер, вы не спите!.. Мы все на страже, мой друг… Вы слышали!.. Сенклер, это слишком тяжело, я больше не могу. Мы были бы счастливы!.. И вот он появился снова! И вот все кончилось, у нее не хватило сил для нашей любви. Она склонилась под ударом судьбы, уверенная, что возмездие будет преследовать ее вечно. Потребовалась ужасная драма последней ночи, чтобы я убедился в том, что эта женщина действительно меня любила… когда-то… Да, на одну минуту она испытала страх за меня, а я, увы, я убил только ради нее… И вот она снова вернулась к своему убийственному безразличию. Она думает — если она вообще о чем-нибудь думает — только о том, чтобы скрыть происшествие от старика…
